Василий Нестеренко: «В кругу моих знакомых нет людей, испорченных славой»

Василий Нестеренко: «В кругу моих знакомых нет людей, испорченных славой»

Интервью у народного художника РФ, Василия Игоревича Нестеренко я брала… под деревом. Договорились встретиться на Чистых прудах, - там скамейки, уютно и тихо. Увы, не получилось – как раз в этот момент на прудах шли работы по благоустройству территории. Не долго думая, мы обошли все заграждения, и пробрались-таки на зелёный кусочек в центре.

Я повесила сумку на ветвь дерева, приготовила диктофон и спросила:

- Ничего, что так?

- Да ну что вы! Так всё по-простому, на природе…

Василий Игоревич – необычайно улыбчивый, простой и открытый человек. Да, и конечно, очень занятой. Но он отвечает на все мои вопросы не торопясь, поясняя, что непонятно, и как-то очень искренне, радушно…

Вот так по-простому, на природе мы поговорили. Прощаясь, я подумала, что когда в очередной раз попаду в Храм Христа Спасителя, то на некоторые росписи взгляну совсем другими глазами. На росписи Василия Игоревича.

Беседовала Елена КОРОВИНА

– Василий Игоревич, как Вы стали художником?

– Я любил искусство с детства. Искусство – это как болезнь. Многие не заражаются. Многие из тех, кто заразился, рано или поздно излечиваются. И лишь немногие «болеют» всю жизнь. Так вот я из тех, кто заразился на всю жизнь. И никогда по-настоящему для меня не вставал вопрос, куда пойти учиться, – я с девяти лет знал, что буду художником. И жизнь текла как-то спокойно, уверенно. Я оказался вовлеченным в искусство довольно рано. Сначала были выставки в школе, где я учился, потом – выставки в Манеже и ЦДХ. Я закончил художественную школу, затем Суриковский институт, потом была стажировка в США, дипломная работа… И параллельно с этим – персональные выставки в России и за рубежом: в Японии, США.

В раннем детстве я лишился отца, воспитывала меня мама. Поначалу она не очень поддерживала мое стремление стать художником, зная, как это нелегко. Теперь я ее прекрасно понимаю. Родителям, которые сомневаются, посвящать ли ребенка искусству, я всегда советую прочитать роман Эмиля Золя «Творчество». Роман наводит на размышления о сложности этого пути. Моя мама очень боялась, что я не выдержу, сломаюсь. А потом, видя мое упорство и огромное желание, стала меня поддерживать. И сейчас она мой самый близкий и лучший советчик.

– Я знаю, что в начале 1990-х Вам предлагали остаться жить и работать в США. Почему Вы не согласились?

– Я родился в России, я русский человек и не смог бы прожить вдали от своей Родины. Выставки за рубежом – да, хорошо, слава Богу. Но остаться в чужой стране – мне кажется, это нелегко, это значит испортить себе жизнь. Почитайте воспоминания о России наших эмигрантов – Бунина, Шмелева: такая глубокая грусть о потерянной Родине! Нет, это очень непросто – жить на чужбине.

– Но Вы все же вступили в Американскую лигу профессиональных художников…

– Будучи в Америке, я познакомился с учеником Репина Михаилом Александровичем Вербовым. Ему было на тот момент 96 лет. Мы общались с Михаилом Александровичем три года – он не дожил год до своего 100-летия. Он был почетным членом Американской лиги художников, и как-то раз, когда в США проходила моя выставка (я на ту пору был студентом), ее посетили художники лиги. Это была моя проверка на прочность, меня оценили и приняли.

– А Вы сами никогда не сомневались в правильности своего выбора?

– Наоборот, укреплялся. Меня многое не устраивает в современной жизни, в стране, в культуре, искусстве. И я не собираюсь пассивно ждать, когда этот негатив черным крылом коснется моих детей, я хочу с этим бороться. Мое оружие – это кисть и палитра. И это не так мало значит. В Севастополе в 2005 году проходила акция к 150-летию обороны Севастополя. У Энгельса можно найти только отрицательные отзывы об обороне этого славного города, о Российской империи и армии. Советская историография подхватила этот отзыв, в школах про Севастополь забыли, и в итоге оказалось: мы ничего не знаем про эту битву, где погибло более миллиона человек. Вы представляете, как это сейчас важно и актуально – донести до нашего народа, до нашего сознания величие и мощь России. К этому событию я и написал картину «Отстоим Севастополь» (холст 300 x 515. –Ред.). Для меня это звучит как «Отстоим Москву, отстоим Россию!» Во время выставки в Севастопольском художественном музее я видел фрагмент этой картины, помещенный на рекламных билбордах, в аэропорту и на вокзалах Симферополя и Севастополя, на трассах Южного берега Крыма. Люди приняли картину с душой, уловили настроение и поддержали.

– Сейчас в России, наверное, не так много истинных ценителей искусства…

– Нет-нет, я считаю, в России люди очень любят и понимают искусство. Зачастую по-своему, неумело, коряво – но сильно любят! Я однажды даже видел наколку во всю грудь с репродукцией картины Леонардо да Винчи «Мадонна Бенуа». Это что такое? Любовь к искусству в такой своеобразной форме. Спросите у любого русского человека на улице, кто такой Айвазовский, Суриков, Репин, – вам все ответят, все их знают, ну хотя бы знают тот факт, что они – русские художники. А в Европе с этим сложнее. Я знаю не понаслышке: спроси рядового европейца, кто такой Магритт, Ренуар, Брейгель, – ответа не дождешься.

– Вам бы хотелось, чтобы Ваши дети тоже посвятили жизнь искусству? Вы их видите художниками?

– Дети у меня пока совсем маленькие. Я не знаю, какой путь они изберут. Но если выберут путь служения Отечеству на ниве искусства – я им буду только содействовать. Если не захотят – я постараюсь привить им любовь к искусству в любом случае.

– Что думает об этом Ваша жена?

– Жена Оля всегда рядом, всегда во всем меня поддерживает. Она – мой главный помощник.

– Меня всегда интересовал вопрос: почему так мало женщин-художниц?

– Потому что это очень сложный путь, повторюсь. Так мало художниц не потому, что у женщин нет таланта и способностей, а потому, что сама жизнь женщины направлена на другое. Ей особенно тяжело отказаться от всего и жить ради искусства. Это тот случай, когда профессия становится образом жизни. Не каждая художница может такое выдержать и остаться верной своему пути до конца жизни.

– Что Вам ближе – пейзажи, портреты, евангельские сюжеты?

– Не могу сказать, что мне что-то ближе. Господь дал мне возможность все видеть, все изображать, даже что-то абстрактное. Все картины – плод вдохновения. Особенно мне нравится изображать то, что немножко выходит за грань живописи. Как, например, показать тяжесть мокрого снега на ветках, шорох падающей листвы? Когда это удается перенести на холст – это настоящий успех. Так же, как в портрете главное – показать душу человека, и вопросы сходства отойдут на второй план. Все может быть интересным – и пейзаж, и портрет.

Я очень люблю в своей работе разнообразие. Есть художники, которые всю жизнь пишут натюрморты. И все. Мне кажется это немного скучным. Или все время – обнаженная натура. Одна выставка, вторая, третья – и везде обнаженные. Красиво, конечно, но хочется и одетого человека на картине, наконец, увидеть. Пусть все будет разное, главное – чтобы в любой картине был ты, твой стиль. Разнообразь творчество, не изменяя себе. Но многообразие интересов не должно быть сопряжено с желанием подстроиться на потребу времени: сладенько, гламурненько, иначе не оценят.

Я расписывал много храмов: Храм Христа Спасителя, Успенский собор в Дмитрове, Успенский храм в Домнино – родовом имении Романовых, расписывал Тронный зал Иерусалимского Патриарха в Иерусалиме, Мне интересно писать картины на историческую тематику, пейзажи, портреты. Но, особенно в портретном жанре, меня волнует вопрос «Кто есть герой нашего времени?». Когда-то это были Онегин и Печорин, а кто сейчас? Разумеется, для всех людей и герои разные. И не хотелось бы, чтобы для большинства героями были участники какого-нибудь «Дома-2». Мне говорят: «Да, знаете, сейчас молодежь так воспитывают, у них другие ценности». Так мы же их и воспитываем! Мы! На нас и вся ответственность, и все от нас зависит!

– А кто для Вас – герой нашего времени?

– Можно посмотреть на мои картины-портреты и получить ответ. Это как не известные широкому кругу люди – просто мои знакомые, так и довольно знаменитые личности. Например, великая русская певица Ирина Архипова или знаменитый актер Василий Лановой. Они все для меня – герои моего времени. Я пытаюсь узнать их изнутри, ведь чтобы написать портрет, недостаточно просто иметь талант, надо подружиться с человеком, почувствовать его душу, иначе ничего не получится.

– Вы встречались со многими знаменитыми людьми – на Ваш взгляд, слава их не портит? Как уберечься от звездной болезни?

– Пройти срединным путем, как-то удержаться. Ведь можно попасть в ловушку славы – и оказаться не художником или артистом, а чиновником, председателем какого-нибудь фонда. Это как цепная реакция. И творческое начало будет убито. А можно иметь всегда душу ребенка, как у Ланового, – он всегда простой, открытый, несмотря на всенародную известность. Наверное, мне повезло: в кругу моих знакомых нет людей, испорченных славой.

– Так чем же знаменитости отличаются от простых смертных, на Ваш взгляд?

– Сложно ответить. С одной стороны, они просты в общении, они такие же, как и все, а с другой – чувствуется, что они несколько иные. Они заряжены на творчество, у них молодая душа. Вернемся к тому же Вербову, ученику Репина, – его знал весь Нью-Йорк, а он мне, студенту, просто говорил: «Я сделал новую работу, пойдем посмотрим, что скажешь». Простота – вот чем отличаются по-настоящему великие, знаменитые люди. Среди художников не так много людей, которые искренне могут радоваться успехам молодых соратников. Это умение – тоже, на мой взгляд, признак действительно талантливого, знаменитого человека. Слава не должна портить. Она должна быть стимулом – выше, дальше, глубже. Ведь можно просто достичь успеха и остановиться на достигнутом. И все. Получится застой и постепенное угасание творчества.

– Если человек мечтает о славе – это хорошо или плохо?

– Конечно, хорошо, ведь эта мечта является главным стимулом. Об этом мечтали многие великие русские люди: Суворов и Ушаков, Брюллов и Репин – и получили ее вполне заслуженно. И они через свою славу вознесли Россию. Еще важно определиться, о какой славе ты мечтаешь и зачем. Я пытаюсь заряжать своим творчеством только на добро. И в наше время получить такую славу при всем своем профессионализме и таланте сложнее, чем славу скандалиста. Есть такой художник-авангардист Олег Кулик, который на выставках выскакивает на четвереньках голым, и кусает ноги посетителей. Известны его коровы с видео под хвостом, бюст Толстого в курином помете и с живыми курами вокруг… Кулик – довольно прославленный персонаж. Так что и такая слава бывает. Заниматься сохранением традиций русского искусства труднее, намного проще привлекать внимание вот так, эпатажем.

– Кто для Вас – пример для подражания в Вашем творчестве?

– Не буду называть современных художников, хотя оговорюсь сразу – такие есть. Я старался учиться у всех великих живописцев – это Куинджи, Иванов, Нестеров, Васнецов, Микеланджело, Ван Дейк…

– Вы чувствуете себя знаменитым?

– Мое творчество знают многие люди… Но знаменитым я называть себя не хочу. Однажды по телевидению я увидел репродукцию своей картины «Триумф Российского флота», которая находится в Москве в музее Вооруженных сил. Сюжет был про Владикавказ. Кто сделал, что она туда попала в передачу? Я в Северной Осетии не бывал ни разу. Приятно? Конечно, приятно. Можно, конечно, начать говорить о нарушении авторских прав, но об этом ли речь, когда происходит такое признание тебя как художника?

– Почувствовали ли Вы на себе, что значит искушение славой?

– У меня такое бывает нечасто. Да, на выставках, когда я окружен прессой, телевидением, когда ко мне подходят за автографом, это, конечно, очень приятно. Но это еще и огромное чувство ответственности. Еще я всегда опасаюсь кого-то обидеть. Подошел ко мне человек с кусочком пригласительного билета, просит автограф, просит сфотографироваться, а я в это время занят – интервью или просто беседа с гостем… Отказать нельзя: человек специально пришел, может, добирался долго, может, с работы отпросился – я не имею права его обидеть, попросить подождать. Приходится все успевать.

– Не страшно было браться за роспись Храма Христа Спасителя? С какими сложностями столкнулись?

– Сложностей было очень много. Груз ответственности просто колоссальный. Несколько лет я отдал работе в этом храме. В храме четыре мои росписи, четыре Богородичные иконы, Плащаница для главного престола, пять картин на евангельские сюжеты в трапезной Патриарха и десять видов монастырей в аванзале зала Церковных Соборов. Росписи и картины я делал в одиночку, без помощников, – это было невероятно сложно: в XIX веке храм расписывали десять лет, а мы расписали за семь с половиной месяцев. Как мы смогли это сделать? Не знаю, чудом. Храм Христа Спасителя расписывали те художники, кто этого искренне желал, те, кто хотел оставить свой след, кто хотел приобщиться к этому величайшему, фантастическому событию. И это была огромная честь для всех нас. В свое время Александр Иванов мечтал расписать храм – его, Иванова, не допустили! А мне посчастливилось поработать в храме, восстанавливать две росписи Семирадского, две росписи Сорокина – прославленных мастеров XIX века! Это был незабываемый диалог со знаменитыми художниками того времени. Когда я столкнулся с храмовой живописью, я для себя открыл столько новых путей, столько ощущений – целый мир, который обогатил мою жизнь, мою палитру. Так что мы этой работы в Храме Христа Спасителя никогда не забудем.

– У вас было множество выставок. Была ли среди них особенная для вас? И почему?

– Наверное, в Большом Манеже, в феврале 2004 года. Когда я готовил эту выставку, я старался не проезжать мимо Манежа – этот длинный ряд колонн действовал на меня удручающе. Мне казалось, что у меня ничего не получится. Но выставка состоялась, да еще какая!

– А у Вас есть любимая картина – из Ваших работ?

– Есть. Еще ненаписанная.

– А из написанных?

– «Наедине с собой». Можете посмотреть на моем сайте. На ней изображен герой нашего времени, моего времени, – обычный монах, обычный человек, но живущий жизнью необычной, непонятной для нас. Пока есть такие люди в России – Россия будет жить. Или картина «Непокоренный» . Я пытался сказать что-то новое о войне, и это, как мне кажется, удалось.

– А что для Вас самое страшное в Вашей работе?

– Больше всего я боюсь не оправдать надежды людей. Страшнее всего услышать: «Плохие у тебя картины. Мы к тебе пришли, а ты какую-то ерунду выставил». Слава Богу, у меня такого не было, но все очень непредсказуемо в мире искусства. Можно всю жизнь проработать, писать картины, а потом, в конце жизни, тебе скажут: «Все это устарело, ничего интересного». Вспомним Александра Иванова, написавшего «Явление Христа народу». Брюллову повезло чуть больше – он успел умереть, прежде чем его стали забывать, а Иванов при жизни узнал, что значит быть отверженным. Рембрант был забыт на 200 лет! Айвазовского как при жизни заклевывали, так и после смерти. И сколько таких примеров! Тяжело быть талантливым и знаменитым. Слава славой, а часто от нее бессонница и тяжесть на душе. Так что неизвестно, что и как сложится. Как можно упиваться славой, когда, может, завтра скажут, что вообще зря ты на свет родился?