Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Рядом с ними я тоже радуюсь

№ 15, тема Радость, рубрика Культура

Когда я привел своего сына в детскую художественную студию при Третьяковской галерее, то не сомневался, что с детьми будет работать квалифицированный педагог. Им оказалась Вера Анатольевна Мирошник. В своей жизни я встречал много радостных людей, но Вера Анатольевна на их фоне заметно выделяется. Причем радость ее была настолько проста и органична, что, кажется, всем своим видом она сообщает окружающему миру: художник должен быть радостным.

 

– Радость и художник, на Ваш взгляд, связаны или нет?

– Еще у апостола Павла сказано, что если ты умеешь и то, и то, и говоришь языками ангельскими, но если нет у тебя любви, то ничего не будет. Так же и здесь. Если нет у тебя радости, нет у тебя вот этой любви, то ничего и не будет.

 

– А для Вас радость и любовь – синонимы?

– Мне кажется, любовь и радость – это же одно и то же. Улыбка, радость, тепло – вот это любовь.

 

– Получается, что если художник нерадостный, то он не может вступить в контакт с окружающим миром?

– Да нет, просто если он радостный, он тогда и жизнь дает людям, и его радость начинает жить и в его картинах, и в тех людях, кто их смотрит. Эта радость их греет, в них и продолжается. Мне кажется, так. Мой любимый китайский монах Горькая Тыква в своем трактате «Беседы о живописи» говорит: в душе художника должен быть Бог, и только тогда сердце может творить в ликовании, живопись зарождается в сердце. То есть нерадостный художник в контакт с окружающим миром, конечно, может войти, только каков будет этот контакт, вот вопрос…

 

– А как радость художник передает? Как ему это удается? Есть кисточка, есть краски, есть холст, есть он сам…

– Опять же Горькая Тыква – он объясняет все просто. Искусство художника — это взаимодействие кисти и туши. Извините, я просто зачитаю. «Тушь, пропитывая кисть, должна наделять ее душой; кисть, используя тушь, должна одарять ее духовностью. Одушевление туши — вопрос технической подготовленности художника. Одухотворение кисти есть воплощение сущности жизни». Поэтому Горькая Тыква и говорит, что есть художники, у которых есть тушь, но нет кисти, то есть художник-профессионал дух жизни порой передать не может: он его просто не чувствует. Но есть художники, у которых есть кисть, но нет туши — чувство духа жизни есть, но способности его передать нет. Поэтому, чтобы передать радость, художник должен иметь и кисть, и тушь.

 

– Вера Анатольевна, какой цвет для Вас самый радостный ?

– Наверное, синий и голубой. Как-то у нас с детьми были абстрактные занятия: нарисуй грустный цвет – серая краска, черная краска. А какие радостные цвета? Сразу – голубенький… Хотя бывает и по-другому. У меня была девочка, мы с ней рисовали, у нее стояли желтые цветы, и я говорю: «Ой, что-то я так не люблю желтый цвет». Она так вскинулась: «Желтый! Это же солнышко!» Молчу, сдаюсь. «Это же солнышко!» Как можно не любить?! Одуванчик! Цыпленок! Тоже хороший цвет, правда?

Но, конечно же, синий цвет — это мой отец. Он у меня был летчик, настоящая птица. Как он любил небо! Он не мог не летать. Уже в отставке он выбирал любую возможность для полета. Он и разбился во время полета на дельтоплане. Самые радостные воспоминания детства у меня связаны именно с ним.

 

– А не он ли Вас научил рисовать?

– Представьте себе, да. Именно он. Я так хорошо помню нашу квартиру, большой стол. И мы вечером сидим и смотрим, как папа рисует для нас. Было здорово. На белом листе бумаги вдруг появляются линии, которые затем превращаются в различные предметы.

 

– Кстати, вот Вы только что сказали о линии. Если опять вернуться к трактату Ши Тао, Горькой Тыквы, то я тут у него вычитал: «Единая черта есть источник всего сущего, корень всех явлений». А как из линии рождается цвет?

– Если осветить что-то, линия уже будет потолще. А если линия будет потолще, это будет как тень. Свет и тень, мне кажется так.

 

– Вера Анатольевна, а как Вы стали заниматься детьми? Что послужило поводом?

– Я работала в издательстве «Мир» художественным редактором, хорошее издательство, там люди очень хорошие. Это вообще было уникальное издательство с уникальными людьми, испанская редакция. Они переводили книги: математика, биология, физика. И мне позвонила моя подруга Юля и говорит: «Хочешь находиться в красивом здании, ходить на работу не каждый день, работать среди красивых людей и в красивом музее?» Я говорю: «Так не бывает!» Она говорит: «Бывает». Я сказала: «Хочу!» И вот так получилось. А потом, когда привели сюда, студия только начиналась. И вот была Наталья Львовна Кульчинская, и она набирала себе людей. Юля меня привела к ней, мы с ней познакомились, мне показали студию, и: «Ах!» Просто дыхание остановилось, так красиво – невозможно красиво! Это было давным-давно. А потом появились дети. Я до сих пор помню первое занятие.

 

– Можно поподробнее?

– Купила спелую-спелую грушу, порезала ее на мелкие кусочки, сказала им: «Закройте глаза, откройте рот». Положила каждому грушу, дала понюхать хвою и спросила: «Вот лето вспоминаете?» А занятия у нас начинаются только в октябре. «Ну вот, рисуйте лето, как помните». На вкус, на ощущение. И они рисовали мне картинки.

 

– Вера Анатольевна, почему Вы работаете с детьми, которым около четырех лет?

– Это постепенно началось. Первые дети были пяти-шести лет, а вот уже во второй год я набрала четырехлетних. Потому что, как у меня получается, ко мне приходят четырех-пяти-шести лет – вот эти первые годы до школы они ходят очень хорошо. А когда начинается школа, школа – это хуже, чем институт, потому что подготовка к школе, сдача экзаменов и что-то еще... Школа – это так серьезно! Начинается серьезная какая-то, суровая жизнь. А вот эти два года – просто мои. Четыре-пять, пять-шесть – это просто мои годы. Мы с ними играем, рисуем. Получается как-то так.

 

– То есть действительно это тот возраст, когда дети умеют глубже всех радоваться?

– Да, конечно. Простите, я снова зачитаю. «Когда человек позволяет вещам ослепить себя, он загрязняет себя пылью мирской. Когда человек позволяет вещам господствовать над собой, его сердце становится замутненным. Замутненное сердце может породить только ремесленную и жесткую живопись и ведет художника к саморазрушению. Когда пыль и грязь замутняют кисть и тушь, они парализуют творчество. В таком тупике человек все теряет и ничего не приобретает, и в конце концов ничто не сможет больше возродить к радости его сердце». Четырехлетние дети не загрязнены пылью мирской, поэтому и радуются. Ну а я рядом с ними тоже стараюсь поменьше загрязняться и тоже радуюсь.

 

– А работа еще не надоела?

– В ответ вам историю расскажу. Несколько лет назад знакомая художница рассказала мне, что когда ее дочка была совсем маленькой (1–2 года), то каждый день к пробуждению ребенка она специально рисовала огромную, на целый лист, картину – медведя, лису, слона или какую-нибудь зверюшку из сказки. И когда девочка открывала глазки, на ее лице светилось такое восторженное изумление, такая радость, что за это «Ах!» мама была готова рисовать и рисовать… Так же и я: столько получаю таких «ахов». Ведь мы с ними и в музей ходим (представляете, дети впервые видят Шишкина, Поленова, Грабаря, Левитанаи), и в Никольский храм, где хранится Владимирская.

Беседовал Василий ПИЧУГИН

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru