Ты вернешься и поможешь

Большую половину дня мы провели в дороге, растрясая городскую суету, прихваченную с собой по инерции, в еще вполне стойком «УАЗике», цепляя машинным пузом лужи на разбитой дороге.

Мы – это ребята в кузове, а в кабине – я и Сергей Сергеич, прозванный так за то, что он – командир. Имея за своими плечами солидный опыт поисковика, за последние четыре года Сергей создал свой, пусть и небольшой, отряд. Грубоватых черт скуластое лицо выдавало в нем натуру жесткую, если не сказать – жестокую. Густые черные, сломленные посередине брови нависали над странными ртутными глазами, в которых льдинкой застыла сеточка. Редко кто решался подолгу смотреть в эти глаза, а если таковое случалось, то хотелось непременно сознаться, что варенье съел ты.

По уже сложившейся привычке рядом с ним, придерживая ногой обмотанные защитного цвета тряпицей приборы, сидела я, внимательно слушая очередной рассказ из его жизни.

– Мне было лет семь – неполных восемь, когда мой отец погиб.

– Как?

– Мина, полевая мина… тогда этого добра было немерено, одних касок, как грибов после дождя. Мать долго скрывала, кем он был, я так, случаем дознался.

Я молчала, боясь хоть полусловом задеть наболевшее, ждала, затаив дыхание, догадываясь о том, что услышу.

– Папаша-то мой был хват, в первых в своем отряде ходил. Отряд-то небольшой, аккурат больше, чем нас, надвое.

– Хм-м…

– Пошел раз без миноискателя окоп проверять, увидел на дне «верховых» да и спрыгнул вниз, на настил из чурок, а там… Окоп разворотило, сама понимаешь, кости врассыпную. По частям собирали.

–То есть как?

–Как… – будто издеваясь над самим собой, хмыкнул Серега. – Так на которых мяско стынет – то и был мой папаня.

Сергеич посмотрел на меня, на секунду отвлекшись от дороги; при этом машину хорошенько тряхнуло.

– Что с тобой? Зеленая вся…Ты хоть ела сегодня?

– Да-а… – Эй!!! – сразу несколько кулаков застучало в стену кабины. – Не дрова везешь!

– Что погрузили, то и везу! – огрызнулся командос, но добавил громче: – Немного осталось, терпите уж!

– Так твой отец… – уточнила я, – мародер?

Тишина и побелевшие костяшки пальцев на руле говорили красноречивее всяких слов.

– Ну а ты… тебе…никогда не приходилось?

– Нет, никогда! – жестко рубанул он. – По вещам никогда не копал! Доехав до кромки леса, Серега остановился, приказав обживаться.

Собственно говоря, поиск павших солдат и есть цель таких поисковых отрядов, как наш. Мертвые, убитые войной. Укрытые вечным сном, под ледяным саваном кому родной, а кому и чужой земли. Обреченные на забвение.

Годами спят они, погребенные, кто под толстым слоем жирной болотной глины, а кто – в тонкой паутине корней, извивающихся в них подобно червям. Спят, продолжая смотреть в небо иссушенными глазами в надежде на то, что будут замечены, и ловя капли дождя распахнутым в последнем крике ртом, убежденные, что будут услышаны. Но покой ждет далеко не каждого из убитых. И если останки русских солдат после обнаружения и идентификации предаются земле, как полагается, то останки бывших врагов: немцев, румын, венгров – собираются поисковиками в отдельные «погребальные мешки», и по окончании раскопок хоронятся в наспех выкопанных могилах и огораживаются колючей проволокой на случай обнаружения другими.

Надо ли говорить, что подобное обращение с мертвыми просто кощунственно и уже не раз вызывало мои и моей подруги по отряду Ульяны протесты, но…

На деле выходило, что чужие солдаты никому не нужны. Все умерло вместе с ними в грязной болезни войны… Германия и сопредельные страны деньги на поиск и захоронение мертвых редко когда выделяли. А в нашей стране средств едва хватало и на своих покойников…

Словно всполохом пламени, вылущилась из памяти недавняя история захоронения под Ржевом, где состоялась международная встреча ветеранов.

Бывшие враги столько лет спустя, посмотрели, друг другу в глаза. Никто не бросился с кулаками, никто не закричал. Старички, плача, обнимались как друзья, бывшие в разлуке много-много лет, и просили прощения, и улыбались…

Время стерло для них ошибки и ненависть, подарив возможность осознать…

По неписанному закону, обязанность кухарить досталась девчонкам, в то время как Славко и Мишка давно возились на отвале, перебирая землю. Остальные члены отряда дружно орудовали лопатами неподалеку, возле блиндажа.

– Есть! – донесся голос Славко, самого глазастого и усидчивого в нашем отряде человека.

Не сговариваясь, мы побросали свои дела, подбежали к нему. А он уже успел подняться с колен, и, не глядя под ноги, пошел к столу, неотрывно глядя на пятисантиметровую капсулку, всю в земле.

Сергеич подлетел первым, как всегда не растерялся: выстилал на столе чистые листы, очень осторожно забрал ценную находку из запачканных рук Славика.

Да, найти такое на отвале – это что-то! Поэтому как можно аккуратнее Сергеич стал отвинчивать крышечку, бормоча о замечательной способности товарища.

Мы ждали, боясь дохнуть, в душе надеясь на то, что она не пустая.

– Да!

Небольшим пинцетом он вынул скрученную записку на стол, чутко расправляя второй краешек острой веточкой.

– Ну? – несколько голосов, слились в один.

ГОЛ…К НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ

06.05.1923 г. р.

……ИЙ ЛЕЙТЕНАНТ МОТОСТРЕЛКОВОГО ПОЛКА…

СЕЛО ВОР…КА…ДОМ 68…

ПЕРЕДАЙТЕ РОДНЫМ…

В абсолютном молчании командос вложил и капсулу, и скрутку в прозрачный пакет, зачем-то напоминая нам, что нужно собрать сведения по архивам.

У русских солдат именные медальоны попадались очень редко – примерно один на десять, и все из-за дурацкого суеверия: дескать, если ты носишь его собой, то тебя вскорости убьют, а значит, от проклятой эбонитовой пластины нужно как можно скорее избавиться, или еще лучше – обменяться ими со своим товарищем. Чтобы не скосила костлявая… Но на менянные жетоны костлявой было глубоко наплевать. И она, безумная слепая, подсекала каждого второго солдатика, алчно обрывая едва распустившиеся жизни.

Позже у отвала я случайно подслушала разговор ребят:

– Слышь, Толька, как думаешь, «гансов» тут много лежит? – пыхтел Миха, находившийся в перманентно-опьяненном состоянии, вслух мечтавший откопать нечто сенсационное.

– Да вроде бы…

– Ну и что? – прервал его Сашка. – Нам-то опять придется яму копать, и, как тогда, гору «мусора» наберем, сфотографируем на память и бросим остальным на «сувениры» разбирать. Тьфу!

– А я здесь никого не держу, – вклинился серьезный голос нашего командира. – Хотите копать по вещам – копайте! Но общая цель поездки была ясна!

– Да ладно тебе… – икнул Миха, – ты ведь сам видел, что последние выезды были пустыми.

– Ну да, если не считать тех 80 человек, что мы подняли!

– Это, конечно, хорошо, – вставил Саша, – но когда ты нас по хлебным местам поведешь?

– По каким таким хлебным? – будто бритвой резанул командир. – Я же ясно сказал: кто не желает заниматься эксгумацией, то дорога – как раз за вашими задами… И копайте себе, сколько душе угодно… С мародерами я дел не хочу иметь, а уж тем более ютить их в своем отряде. Не хотите поднимать останки по чести – не надо! – кашлянул он и сделал паузу. – Желающие покинуть отряд есть?

Спустилась такая тишина, что стало слышно, как одинокая капля, сорвавшись с дерева, гулко булькнула в луже.

– Отлично! Вопрос закрыт! – Сергеич сплюнул и захрустел ветками в противоположную сторону.

Сказать откровенно, я понимала ребят. Конечно, приятно вернуться домой с раскопок с чем-нибудь. Но в этом деле жажда вещей может оказаться сильнее, затмевая собой все, и раскопки тогда принимают невероятно уродливую форму.

Так, между делом, мне вспомнилось, как около года назад я подглядела мародеров за «работой». Наш отряд копал неподалеку, а я, как всегда, непростительно далеко забрела в лес и наткнулась…

Те, разбрасывая лопатами мерзлую землю, с чудовищным рвением разрывали внутренности поросшего мхом блиндажа. Визжала лебедка, выворачивая из почвы крепкие суставы бревен, разбитого снарядом наката. И вдруг один из них с радостным воплем прыгнул в яму, доставая оттуда первую находку – серебряный портсигар, пятневший, словно шкура леопарда, комочками грязи. Будто новых сил подбросила эта вещь, заставив их с еще большим запалом рвать мороженую землю.

Разумеется, блиндаж хранил в себе и другое – человеческие останки. Кости его последних защитников. В той каше, наверняка трудно было понять, кем они были – русскими или немцами. С перекошенными рожами, с безумным блеском в глазах, вместе с жижей, скопившейся на дне ямы, выгребали они эти кости грязными ведрами, сваливая на отвале (разумеется, убедившись, что ничего наиболее ценного там не осталось). После раскопа небрежно кинули на курганчик ветку ели.

Я неслышно покинула это место, иначе мне бы не поздоровилось…

На сегодняшний день нашему отряду предстояло сделать многое: предварительно обследовать последующее место раскопок и по возможности осмотреть окрестности в поисках захоронений, которые следовало вскрыть.

– Что ж, – Сергеич посмотрел на меня. – Ты у нас любишь по кустам лазить, так что бери «минак» и пройдись окрест, может, на что-нибудь наткнешься. А остальные – на отвал!

Конечно, предложение командира мне польстило, но я побаивалась этих мест. Леса тут – страшенные. Но… приказ есть приказ, и поэтому я уже искала в сложенном инвентаре удобный щуп по руке, «минак» и саперку. Обувшись в высокие резиновые сапоги, и накинув на плечи непромокаемый плащ, направилась в сторону леса, помечая на своем пути деревья.

Удалившись от лагеря на приличное расстояние, я, как всегда, зашептала молитву.

– Простите меня те, чей покой я сегодня потревожу. Я не желаю вам зла, и не от моей руки вы легли в землю. Не страдания ищу вам, а избавления от мук. Вечная вам память. Аминь.

Хрустели ветки под ногами, сменяясь плавно пружинившим моховым ковром.

Вот именно в такие минуты я была сосредоточением интуиции, и, погружаясь с головой в звенящую тишину леса, представляла себе, каким было это место во время войны.

И как из-под земли, вырастали темные силуэты танков, черной лавиной надвигающихся на меня; а вокруг от страшной силы взрывов содрогалась земля, исторгая из своего чрева тучи смертоносных осколков, пчелами жужжащих всюду, с комьями черного смерзшегося торфа, засыпая оскалившиеся рты окопов, блиндажей и ячеек. И сам воздух, казалось, становился черным и смрадным от гари и нечеловеческих предсмертных криков – криков ужаса, боли и ярости…

Расчехлив «минак», я перепроверила настройки, сбалансировала грунт и побрела в глубь леса, проверяя щупом каждый попадавшийся на моем пути блиндаж. Я Присела, чтобы ополоснуть запачканные руки. Сидя на корточках, по локоть погрузив руки в ледяную черную тонь, почувствовала, как песчинки и ил со дна щекочут кожу. И вдруг ладонью коснулась странно гладкой поверхности. Приложив усилие, я вытянула это наверх.

Мои пальцы сжимали кость. Чернее черного, гладкую, как полированное дерево. С нее, грязными бусинами капель стекала вода.

Кость была тяжелой и точно соответствовала предплечью молодого мужчины. Отложив ее в сторону, я снова опустила руки в воду в надежде извлечь что-то еще; но пальцы мягко проваливались в ил, поднимая муть в ручье. Несмотря на это, я точно знала, что передо мной не просто отброшенный взрывом фрагмент, а целый остов, скрытый глубоко в земле. А может, и не один…

Чтобы не потерять это место, я острием саперки подрубила под корень длинный побег тальника, обмотала его красной лентой скотча, который прихватила с собой, и воткнула рядом. Но кость все же забрала, осторожно промокнув ее тряпкой, и завернув в целлофан.

Невесть откуда поднявшийся ветер дрожью пробежал по деревьям, срывая редкие монетки с веток и бросая их к моим ногам. И я, услыхав полувздох полушепот, вздрогнула.

– Ты вернешься… И обязательно поможешь…

Час спустя, переодевшись, я сидела возле костра с ребятами. Зябко поеживаясь, тянула холодные руки к огню и вспоминала, переваривала жуткий эпизод.

Кто-то плеснул в костерок немного горячительного – пламя взметнулось вверх, разлетаясь сверкающими жучками искр. На миг они осветили мое лицо…

– Эй! – тихо позвал Славко, взглянув на меня, и толкнул локтем в бок Сергеича. – Ты что это, приболела никак?

Я мотнула головой, сгоняя оцепенение. Сергеич посмотрел на меня внимательно и спросил:

– Ты что-нибудь нашла?

– Ну, да… в минутах 40 ходьбы.

– Запомнила место?

– Угу-м!

– Хорошо, завтра утречком вместе пойдем, посмотрим…

Только-только туман белесыми волосами застелился по земле, только-только зазвенела птичья мелочь; как кто-то тронул меня за плечо, резко выдернув из сна.

– Вставай!

Убедившись, что я больше не усну, Сергеич вышел из палатки, ожидая, покуда я оденусь. Ребята еще спали.

Небо, едва продрав сонные глаза, разгоняло по низинкам пронизывающий ночной холод. И поэтому поверх толстовки я накинула еще теплую куртку, быстро схватила пачку печенья и минералку и вышла из палатки. Сергеич молча ждал с инструментами подмышкой, всматриваясь в глубь леса.

И мы пошли по моим приметам в сторону ручья. Воздух был ужасно вкусный вприхлебку с минералкой. И все бы хорошо, но напоминающие о войне разрушенные воронки давили на меня, ввергая в болезненное вчерашнее состояние.

Сергеич первый заметил ветку тальника, сигналившую красным.

Еще несколько шагов – и мы на месте. Работа началась.

Отгородив небольшую запруду, мы вывели мешавшую нам воду, выложив края прочными очищенными ветками, которые срубили тут же. А час спустя (как я и предполагала) добрались до обширного захоронения человеческих костей вперемешку со скелетами животных и Бог знает, чем еще…

– Ого! – удивленно-восхищенно выдал Серега. - Вдвоем не управимся. Тут еще руки нужны! Давай-ка бегом к нашим! И перчаток, как можно больше перчаток на руки! Думается мне, болезнь тут…

– Не забудь! Проследи! – летели его слова мне вдогонку.

Едва переведя дух, я вкратце рассказала о находке, будоража десять пар сонных глаз.

Вовсе не по команде ребята дернулись к палаткам, в невероятном темпе натягивая штаны и кофты, носки и сапоги, на ходу хватая нужный инвентарь и перчатки – наказ коммандоса.

Мы сравнительно быстро закончили работу, уложившись всего за три дня и подняв около 80 человек - русских солдат. Повезло еще, что никакой болезни там не оказалось.

Опять же, спасибо Сергеичу: он по костям читал лучше, чем по медицинской карте.

Сначала думали, «верховые» лежат, а как копнули глубже, так рты и пораскрывали.

– Ну, молодца! Дай Боже всем такой нюх, как у тебя! – хвалил Серега.

Но что-то надломилось во мне с того дня; зажгло внутри, защипало глаза…

С невероятным трудом мы отвоевывали у земли, из жадных рук ее, солдат – до мельчайшего осколочка. Пугаясь, болея тем, что – вот они, восставшие, смотрят на нас холодной голубизной неба и черной торфяной водой.

Смотрят… стоят…ждут…

Было ощущение, что безумие рядом.

А что говорить обо мне? Я всего лишь слабая женщина.

…Вьюжит. Взлохмаченными кусочками ваты падают снежинки на пушистый воротник моей дубленки. Белоснежное кружево метели танцует все сильнее и сильнее, бросаясь на черный обелиск памятника с выбитыми серыми именами, пытается их стереть.

Я стою, вслушиваясь в похоронный свист ветра, в память им. Стою и вспоминаю, как – вот уже три года тому назад – я навсегда распрощалась с ними…

За это время нашему отряду удалось поднять еще немало солдат, подарив их душам выстраданный покой.

Кто они, нашедшие успокоение под темной громадой мрачного креста?

Кем они были? О чем думали и мечтали?

Что успели они попробовать, кроме отвратительного вкуса войны, отдав свои жизни? Никто и никогда, кроме них, не сможет ответить на эти вопросы.

Никто… Никогда…

                                                                                                                                                                                                          Ксения Перепелица