Автор МАКАРЕВИЧ Павел Робертович,
доктор биологических наук, первый заместитель директора ММБИ РАН.
Шок-поход на «закрытый» остров
Как-то летом состоялась комплексная экологическая экспедиция на Новую Землю, в частности в Губу Черную. Это южная часть Новой Земли, где были произведены первые атомные подводные взрывы.
Мы должны были отобрать образцы грунта, биологических объектов, посмотреть на наличие уровня цезия, стронция и других радиоактивных веществ.
Я прожил на побережье Баренцева моря 12 лет, многое повидал, но меня ничто, как тот поход, так не шокировало. Даже Шпицберген на меня такого впечатления не произвел. Любой человек может относительно легко попасть куда-нибудь на Канары или Гавайи. Но вот на Новую Землю – никогда не попадет. Чем я горжусь: я обошел архипелаги, на которые путевку не купишь.
Новая Земля – это полигоны, суровость, мрачность, бескрайность, все это как-то давит, и всегда есть такое чувство оставленности: ты понимаешь, что попал на «закрытый» остров и на десятки километров вокруг нет людей. И если что – помощь получить невозможно. Вот на трассе сломалась машина, и ты знаешь, что не один, – вот мобильный телефон под рукой, если что. А здесь нет телефонов, нет никакой связи. И этот подсознательный страх дает возможность быть предельно внимательным.
Сам полигон поразил. Чтобы построить вдали от трасс и промышленных центров такой поселок, такие бункера, убежища, нужны были колоссальные силы и деньги. И, глядя на эти фортификационные сооружения, мы поражались, какое количество песка, бетона и других материалов потребовалось завезти. А ведь, судя по свидетельствам очевидцев, даже песок сюда завозился в деревянных ящиках, его невозможно было разгружать навалом, все вручную перегружалось. И как трудно было в этих условиях все это строить! Удивило ограждение, натянутое по громадному периметру: оно состояло из металлических штырей, а на каждом штыре висела мина. А в качестве детонатора – граната. Вот такая охрана. Оказалось, от белых медведей. Медведь задевает за проволоку, и, – если его не убьет, то напугает.
«Краснокнижник»
Известно, что белый медведь строит свои берлоги не во льдах, а именно на каких-то материковых созданиях – на островах, на архипелагах. Это Земля Франца-Иосифа, Новая Земля, Земля Врангеля. Поэтому все пути миграции к полыньям – местам кормления – лежат через эти архипелаги и уходят к воде.
Первый раз мы высаживались на Губе Черной в 1986 году. Мне было поручено найти место, чтобы поставить палатку для стоянки. Я стал подниматься на горочку и вдруг услышал крик:
– К лодке! Беги к лодке!!!
Я, естественно, побежал. И вижу, что старший механик, по пояс зайдя в воду, держит лодку со всеми членами экспедиции – нас было человек пять-шесть. Меня охватил ужас, ведь я не знал, от чего бегут, не видел. Я бежал к лодке по ледяной воде – и не чувствовал, что она ледяная. Запрыгнул в лодку и увидел, что по берегу бродит грязный огромный белый медведь.
Вообще медведь опасен, только когда он голоден или когда есть угроза для него самого и для его потомства. Тот медведь был, наверное, сытый, и нам бы, скорее всего, вреда не принес. Но многие люди впервые в жизни видели медведя в природе.
Считается, что это самый крупный хищник на земле, до тонны весом, который может запросто поживиться и человеком. Конечно, у нас были фальшфейера – их можно зажечь и держать в руках. Но медведь вряд ли бы испугался. Считается, что любой зверь боится огня (у всех зверей есть боязнь лесного пожара). Но все забывают, что белый медведь – немного другое животное, и в нем генетически не заложена эта боязнь. Живя в Арктике, он никогда в жизни огня не видел, а того, что не видел, бояться трудно.
Стрелять в медведя тоже нельзя: он – «краснокнижник». И страшен не штраф в 10 000 долларов, а само разбирательство, при каких условиях он был убит. Существует неписаный закон, что если вдруг в шкуре будет дырка от пулевого отверстия сзади, то фактически невозможно будет доказать, что этот зверь представлял для вас угрозу. А стрелять разрешено только в тех случаях, когда медведь нападает и есть явная угроза для жизни человека. Но это еще придется доказать.
Море тянуло, и я возвращался
Меня часто спрашивают: «Правда ли, что те, кто был в Арктике, потом всю жизнь стремятся побывать там еще раз?»
Наверное, я в какой-то мере с этим согласен. Но помимо романтики, связанной с морем, есть еще и суровые будни. Я, например, – человек, который укачивается. Несмотря на то, что ходил в море 18 лет, я очень сильно укачиваюсь. Первые три дня я не ем, не пью, очень тяжело работать. Но как-то пересиливаешь себя, и наступает момент прикачки. Но, тем не менее, морская болезнь совсем не проходит. И при сильных штормах опять возникает. Первые два-три раза по возвращении я давал себе зарок больше не ходить в море. Но через полгода все забывалось, а море тянуло, и я возвращался. И на второй день после выхода опять проклинал свою слабость.
Когда уходишь на 50 суток в море (ежедневно по 12 часов работы – черпаки за борт, грунты, фильтрация, промывка), это кажется более чем рутиной. А мне доводилось один раз ходить в море четыре с половиной месяца без берега. То есть к берегу мы не подходили совсем, все снабжение получали в море: смена экипажа, продукты, техническое снабжение. И я бы сказал, что трудно не только физически – к этому можно привыкнуть. Морально очень тяжело. Там своеобразное течение времени. Полностью теряется понимание деления месяца на недели, на дни. Утро, вечер, вахта – да, а то, что это воскресенье, выходные – это все теряется.
У китов нет врагов
За 18 лет всякое было. Помню, я работал в лаборатории и услышал плеск. Поднимаю голову, а в иллюминаторе картина – кит-полосатик возвышается на хвосте.
Сложно объяснить его поведение, когда полосатик встает на хвостовую часть, вертикально стоит: грудная часть и часть живота на поверхности – и просто смотрит на судно. Иногда киты еще начинают кружить вдоль судна, проходя под днищем. У них вызывает интерес само явление, сам предмет. У китов нет врагов в Баренцевом море, для медведей они недоступны, поэтому нет никакой опасности, ничего, что предостерегает их от излишнего любопытства. Поэтому эти животные близко подходят, могут какое-то время плыть вдоль судна.
Я занимаюсь отдельно планктоном. Когда только начинаешь заниматься, очень многое поражает. Потом достигаешь степени кандидата наук, уже кажется, что многое знаешь, многое уже не- интересно. А потом достигаешь степени доктора наук – и понимаешь, что ты ничего не знаешь.
Помню, меня поразила медуза – голова Горгоны. Удивительное существо. Голожаберные моллюски, которые не имеют раковины и которые пластичны в воде. И еще, конечно, удивили ночные работы в море. Ночью мы поднимаем планктонную сетку, сетка идет долго с глубины 300 метров и собирает в своем накопителе большое количество планктона. И вдруг этот невзрачный планктон начинает люминесцировать и светиться! Прозрачность Баренцева моря велика – сетки не видно, а виден светящийся шар, который медленно всплывает со дна. Это незабываемое зрелище.