Простота и пошлость

 «Простота хуже воровства», – так народное сознание выразило свое отношение к простоте. Но иногда это же сознание называет простоту святой. Проблема же состоит в том, чтобы узнать момент превращения святого в нечто, что хуже воровства.

Если простое принимает форму опрощения, которое делается намеренно, сознательно, то оно становится злом. Вот пример. Однажды в Ясной Поляне встретились Лев Толстой и Николай Федоров. Федоров – человек хотя и нецерковный, но довольно простой. Толстой сложный, к тому же еще и вегетарианец. Федоров непривередлив. Во время обеда Толстой сел в сторонку за отдельный столик и стал есть травку. Федоров сидел за общим столом и ел вместе со всеми. После обеда Федоров сказал Толстому: если ты вегетарианец, то будь им просто, незаметно, тихо, не противопоставляя себя другим. Не будь укором для тех, кто не такой, как ты. Иначе в тебе исчезнет смирение и откроется пространство для гордыни. И это будет выглядеть пошло.

Хуже воровства та простота, которая знает себя как простоту, а вот ту простоту, которая не знает, что она простота, называют святой.

Русские, в отличие от европейского сознания, не любят быть актерами, играть роли. Мы требуем естественности и святой простоты. Нам мила лишь та модель поведения, которая вытекает из сердца, носит сердечный характер, а не рассудочный. А европейское сознание называет эту модель плебейской, варварской. Для них люди – актеры, которые не просты, а культурны, ибо они играют роль. Для них важно не быть умным, а играть роль умных, быть как бы умными. А когда играют роль, тогда знают. А когда знают, тогда могут обмануть.

Жизнь в этом обмане делается невыносимо сложной. Но человек – такое существо, что может вынести очень многое, почти все. Если человек может вынести все и все принять, он гибок, слишком гибок. Настолько, что в нем не остается места для его «я». Он его теряет.

Человек теряет себя в двух случаях. Или ради высших ценностей – во имя Красоты, Добра и Правды. Во имя святой простоты. Во имя Бога. Или когда он редуцирует все ценности, когда они в нем не задерживаются. Тогда он может вынести все. Тогда место его «я» занимает не простота, а пошлость.

 Федор ГИРЕНОК