Я буду жить?

«Не спать, не спать, не спать, чтобы не упустить жизнь! Не спать, не спать, не спать, чтобы не встретиться со смертью! Я вижу, я слышу, я чувствую боль, я еще дышу... еще не конец, это шанс, у меня есть шанс, Боже, дай мне шанс!»

– Вы в реанимационном отделении. Я ваш лечащий врач-реаниматолог. Нам надо вместе постараться, вместе, понимаете?

– Доктор, а я буду жить?

– Не знаю. По разному бывает... Мы будем помогать вам, а вы должны помочь нам, многое зависит от вас, мы сделаем всё, что зависит от нас.

«Мы... вы... нам... вам… всё... вас... нас... Да! Я обещаю стараться! Я буду карабкаться! Я выберусь!»

Страждущие рядом лежат на аппаратах искусственного дыхания, гул стоит на всё отделение, кажется, этот рев никогда не остановится.

Соседка внимательно рассматривает нового обитателя бокса, не имея возможности вымолвить ни слова, окутанная множеством бесконечных проводов, она всё же пытается поприветствовать меня взглядом.

До моего «дембеля» она не доживет.

– Потерпите, руки тяните вниз, ладони выверните, хорошо... чуть-чуть поболит, хорошо, сейчас поедет «трактор»... Отлично... Теперь вводим лекарство...

Силы на исходе. Дыхание редкое. «Не выдержу, конец...»

– Можно, я отдохну?

– Сейчас, милая, еще надо одну «штучку» сделать... Присаживаемся... Молодец... Еще потерпи... Сейчас будет чуть-чуть больно... Так! Вот! Еще немного! Небольшой укол в спину...Отлично! Отдыхай! Катетер мягкий, мешать не будет.

Нулевое состояние. Душа надорвана. Резьба сорвана.

«Почему улыбаются эти люди? Почему продолжается действие, когда герой на грани смерти? Меняются декорации, играет свет... Музыка не прервется, а жизнь не остановится и едва ли изменится, если я уйду... Для этих людей! А как же мои? Они верят, ждут, любят...»

Момент истины. Нулевая точка отсчета. Конечная!

Быть мишенью драйвово, очень интересно и смертельно опасно! Когда ты ранен в сердце греха, рождается надежда, новое пространство и свежее дыхание. Каждое мгновение вздоха обретает смысл и содержание, жизнь «течет по рукам» не завтра, не вчера, а только сейчас, сейчас, именно сейчас я могу простить, простить и надеяться.

Утро первого дня.

Утро в реанимации – большое утешение: еще один день! За окном светлое яркое небо. До острой и сладкой боли испытывает наслаждение душа, получившая дар видеть свет. На виду и на слуху все признаки реальной, вдруг столь любимой мной жизни!

По расписанию запускается день. Смена белья, уборка, уколы и, наконец, мучительно долгожданный, всю ночь ожидаемый обход!

«Белые ангелы», в руки которых, с упованием и трепетом отдают свои жизни находящиеся на грани отчаяния, здоровые, крепкие, красивые люди плавно кружат у наших постелей.

– Доктор, я буду жить?

– Сложноватенько, но попробуем.

Хвастаюсь за слово «но», благодарю Бога за доверие!

Какими добрыми, замечательными кажутся люди вокруг! Сколько добра и помощи я ощущаю рядом. Сердце становится огромным, бесконечно добрым, всепрощающим и... душа начинает молиться. Всё напряжение волевых сил, каждая капля крови, каждый помысел и движение мысли обращаю в молитву, в слезную покаянную посильную жертву Всевышнему.

Ночь.

– Вас приглушить?

– Что???

– Вколоть снотворное? Поспите?

Глаза полны ужаса, медленно качаю головой: «Неееет!» Я боюсь пропустить свое выздоровление, это моя тайна, я о ней молчу и жду!

Три смерти за ночь. Мои соседи накрыты простыней.

– Алло! Заберите у нас людей. Трое. Поскорее. Что значит, пусть до утра подождут? Что вы несете? Как нет мест? А нам что делать, с ними всю ночь сидеть? Вы с ума сошли?

Я превращаюсь в слух и почти забываю о своем горе. Трое лежат рядом со мной.

– Спокойно... Без паники... Я в окружении, но мне страшно от торжественности момента. Кто рядом с нами сейчас? Чьи лапы пытаются ухватить души? Чьи крылья оберегают сердца, отправляющиеся в неизведанный путь?

Везде стерильно, скрипит чистое белье подо мной. Атмосфера фронтовой границы. Здесь души небо принимает... Обеими руками держусь за Ангела-хранителя, умоляю его не покидать мою немощь. Высокая температура туманит мысли, мешая структурировать внутреннюю исповедь на случай исхода души из тела.

О чем хочет молиться душа, осознавая реальную опасность смерти? Какие итоги своего пути она может ощутить? Никаких воспоминаний не посещало мое воображение, никакая лирика не туманила мне голову. Всё мое существо превратилось в единый, почти неистовый вопль к Богу о помиловании, о прощении всех грехов! Сердце посетила тишина, и мысли, еще не лишенные судорог страха и тревоги, потекли более размеренно и доступно для моего понимания... Душа начала каяться...

Передо мной вырастает огромная мужская спина в телогрейке, затылок в шапке-ушанке, запах холода! Ужасающая фигура медленно движется к хирургическому столику и с треском натягивает медицинские перчатки:

– Ну что, приплыли, дорогой товарищ?

Я успела подумать, что нормы СанПиНа не выдержаны совершенно и скорее всего проверку служащие не пройдут, за долю секунды успела повозмущаться, что вот, дескать, мы тут голые лежим, стерильные, никого к нам не пускают, а тут мужики в чунях серых гуляют!

– Вы кто? – почти прошипела я.

– Гинеколог, – раздался спокойный мужской перегар.

По холоду, исходящему от фигуры, и необходимости проститься с теми, кто окончил свой земной путь, я успокоилась: «Из морга, слава Богу!»

Утро второго дня.

Пытаясь примириться с маской побежденного, я никак не соглашалась погасить огонь жажды выжить! Внутри весь состав личности моей, весь накал моих чувств был обращен к Богу с просьбой о помиловании и любви. Какими ничтожными и мелкими, почти подлыми, мне открылись все несогласия с ближними, все мельчайшие недовольства жизнью здоровых и вольных людей, весь ропот и отчаяние развращенной и заевшейся души. Мы недовольны жизнью? Да кто дал нам право оскорблять дар Бога? Чьи козни разрушают нашу любовь и благодарность к Отцу?

В отделении ругань, гам, почти брань.

Мой сосед напротив бывший ФСБ-шник, маразматический старичок, у которого «от легких почти ничего не осталось», капризный, пытающийся развлекать нас, сопалатников, «веселыми» историями своей жизни, явно нарушал покой и мерный ход работы врачей и сестер новой смены.

– Дед, как же ты достал, – ворчит сестра, мечась от одной кровати к другой, привяжем сейчас тебя, заколебал уже.

– Зуб я имею на ФСБ-шников, и на Путина заодно со всем, что он делает, – набирая шприц, сверкая мышиными глазками и обрезая воздух острым голосом произносит дежурная врач.

Неуемного привязывают-таки ремнями, но так грубо, почти неистово... Внутри всё сжимается...

– Антикоагулянт пошел, морфин пошел...

Дедулю «вырубили», сделали окклюзию.

Лежу как мышка, боюсь дышать. Стараюсь вести себя хорошо, я окклюзию не хочу!

По отделению проносится нервный шепоток. Шеф идет!

Плотный, надежный до каждой детали человек, хозяйской походкой обходит реанимационные владения. Держится под контролем каждое движение, и безобразий при нем никто себе не позволяет!

Замечает неправильно настроенный прибор у старичка.

– Я делала, всё, что могла!– оправдываются «мышиные глазки».

– Плохо делали!!! – ревет шеф. «Глазки» получают по полной. Я ликую, прыгаю до потолка! Шеф сказал «раз»...

Утро третьего дня.

– Кто это? Цветочек какой!

– Цветочка грозятся перевести в пятую хирургию.

– Как жалко!

«Ну уж нет. Лучше вы к нам»,– думаю про себя.

На пороге бокса воплощение доброты и нежности, юная прекрасная медсестра окутывает меня добром и лаской прямо с порога. За дедулю я теперь спокойна.

Утренний обход совершает главврач с тучкой единомышленников.

– Стул был?

– Да.

Профессор тут же кому-то набирает и, не скрывая почти детской радости, кричит в трубку:

– Заработало! Был стул! Процесс пошел!

Я поняла, как за меня переживали, и смутилась, как такой серьезный человек так радуется подобной безделице.

Привозят новых «клиентов», меняются смены, идет своим ходом битва за спасение человеков. По моим жилам медленно растекается надежда, что я выживу, что смогу вдохнуть свежий воздух, увидеться с любимыми! Молитвы близких и моих друзей несут меня на руках.

– Мне можно присесть?– вымаливаю у доктора.

– Только осторожно!

Большего наслаждения от ощущения плавного движения своего тела я не испытывала ни разу в жизни!

Шеф реанимационного отделения впархивает в бокс и, хлопая о ручку кровати:

– Переводим в пятую хирургию! Ну, что, Катерина, страшно у нас?

– Доктор, я буду жить?

– А как же? Лучше нас! С добрым утром, красавица!

Этот человек навсегда остается в моем измученном, но обновленном сердце.

Екатерина Ламанова