Да, я не простой

Здравствуй!

Похоже, мое предыдущее письмо не слишком тебе понравилось. Ты пишешь, что ломала над ним голову несколько часов и все равно ничего не поняла. Ты также заявляешь, что тебя уже давно «достала» моя привычка выражаться «излишне длинными высокопарными фразами», постоянно искать во всем скрытый смысл и в результате находить проблемы там, где их нет, анализировать то, что другие нормальные люди принимают как есть, ‑ одним словом, попусту усложнять жизнь себе, тебе и всем остальным.

«Неужели непонятно, что все эти бесконечные вздохи на пустом месте, все эти “не знаю” и “надо подумать” там, где нормальный человек говорит “да” или “нет” и двигатся дальше, ‑ пишешь ты, – что все это, в конечном счете, простое занудство. Чересчур серьезное отношение к тому, на что обычные люди просто не обращают внимания, и правильно делают». В конце письма следует вывод: или я стану относиться ко всему проще, или наши отношения усложнятся настолько, что ты окончательно перестанешь в них разбираться, и тогда они потеряют для тебя смысл.

Ты также просишь меня написать тебе простой и короткий ответ (даже подчеркиваешь эти слова). Я, конечно, попробую, но совсем не уверен, что у меня получится. Понимаешь, простые ответы могут давать простые люди. А я, к сожалению (как ты уже поняла), – человек весьма непростой. Ты только не думай, что я пытаюсь этим хвалиться. Просто так вышло.

Но об этом чуть позже. Для начала попытаюсь объяснить, почему я иногда не могу с ходу выдать тебе ответы на самые простые вопросы. Особенно часто это происходит в телефонных разговорах. Тут вырисовывается вот какая картина. С одной стороны, у меня сформировалась стойкая привычка говорить с тобой, звонить тебе, когда ты в этом нуждаешься. Другое дело, что я далеко не всегда могу сказать тебе именно те слова (и без телефона тоже), которые тебе нужны. Я не умею тебя перебивать, когда ты говоришь, и не могу (именно не могу!) однозначно отвечать на некоторые (кажущиеся мне серьезными) вопросы, когда ты ставишь их в лоб. Те ответы, которые тебе все-таки удается из меня вытащить в такой обстановке и которые ты, вероятно, считаешь «моментом истины» в наших отношениях, как правило, неглубоки и случайны. Сказать что-то, минимально соответствующее действительности, в том числе и своей внутренней, я в таких случаях могу, лишь подумав несколько часов. Кстати, как ты уже заметила, эти (обдуманные) ответы редко бывают простыми. И я никогда не стремлюсь к тому, чтобы нарочно опрощать их.

Вообще, чем больше я думаю о простоте, тем больше мне кажется, что эта добродетель, или даже это свойство человека, предмета, характера недостижимы волевым путем. Простота проявляется либо как дар, либо как дополнительный результат какой-то работы. Чтобы специально стремиться к простоте, надо представлять себе, что она в данном случае значит. Иметь чутье. Для создания простого письменного текста у меня оно иногда еще просыпается. Для ведения простой жизни ‑ нет. Я не знаю и не чувствую, что такое моя простая жизнь, – только чья-то еще.

Между прочим, к тому, чтобы «быть проще», меня с разных сторон призывают Церковь и телевизор, архимандрит Рафаил Карелин и диакон Андрей Кураев, работяга Петров и бюрократка Гуляева, мой сосед-алкоголик и бывший староста моей институтской группы, мои коллеги средних лет и мои пожилые родственники, ты и еще многие, многие люди. Понятно, что это разная «простота». Но также, наверное, понятно, что выбрать каждый раз «правильную» почти нереально.

К тому же мне все время приходится бороться и со своим старым, бессознательным пониманием простоты, которое еще со школьных времен вкратце сводится к тому, чтобы «не делать ничего сложного, делать поменьше, а еще лучше – совсем ничего не делать». В свое время я очень переживал по поводу того, что я «непростой». Сейчас перестал. По-моему, все же лучше быть сложным самому, чем подделываться под кого-то простого, конструировать некую «естественность». Так что простым я могу быть, наверное, только нечаянно. Тогда, когда не буду специально об этом думать.

Подобная непростая позиция, безусловно, приводит и к непростой жизни. Но я, честно говоря, этим доволен. Хорошо, разумеется, «жить просто», но «просто жить» нельзя, недостойно, унизительно для человека. У меня всегда должна быть цель, пусть даже и от самого меня скрытая, но обязательно высокая. Она оправдывает жизнь, даже если в результате оказывается недостигнутой. Само стремление к ней, память о ней дают возможность жить.

Такая цель у каждого человека своя. Максимум – у двоих-троих. Всякие попытки объединить механически большие массы людей вокруг «простых истин» дают сначала ложное воодушевление, а потом жестокое разочарование (то, за что ты так критиковала СССР, но что на самом деле является концом любой государственной модели или общественного движения).

Но я-то собирался писать совсем не об этом. В жизни каждого человека помимо его индивидуальной задачи существует еще единая «общечеловеческая» цель - свободное движение к Богу. Именно это (а не двуногость и мозг) в конечном счете отличает нас от животных. Этим движением пропитаны даже самые примитивные, языческие формы религиозного сознания. Дикостью нельзя попрекать людей, родившихся на каких-нибудь островах или в тундре. Каждый растет в меру сил своего народа. Но мы-то с тобой родились в границах культуры довольно высокоразвитой: христианской, восточно-европейской, а точнее, православной и русской. И вот тут бегство в поклонение более «простым» идолам, будь это оккультизм, коммунизм, вера во всевластие денег или в некую абстрактную «высшую свободу и справедливость», является прямой изменой и деградацией. К тому же сегодня такое бегство не вызвано никакой серьезной опасностью (расстрелом или лишением еды). Только нежеланием расти.

Ты пишешь о моем «высокомерии». Я не оправдываюсь. Безусловно, существует такая привычка: смотреть на мир несколько свысока. Она есть и у тебя. Она полезна. Она помогла нам выстоять в годы реформ. Иначе мы бы сейчас веселым потребительским строем шагали вместе со всеми за шмотками и колбасой куда-нибудь в Новый мировой порядок. Чтобы избавиться от этой привычки, мне действительно нужно изменить всю мою жизнь. В первую очередь, отказаться от интеллектуальной работы, которая априори предполагает вдумчивую оценку больших массивов времени и пространства и живущих в них людей. Может быть, для этого мне стоит побыть какое-то время в монастыре, в армии или хотя бы в тюрьме, то есть там, где от взгляда человека на жизнь почти ничего не зависит? Хотя ведь и там есть люди, отстаивающие свое право на правду, на особый взгляд и готовые во имя этого взгляда приносить сколь угодно тяжелые житейские жертвы. Это, в конце концов, и твой тип поведения.

Пора, наверное, закругляться, чтобы письмо вышло если не простым, то хотя бы коротким. Наши отношения действительно переживают непростой период. В них все смешано. Пытаясь вылечить друг друга от заблуждений, мы оба постоянно бьем мимо цели. Друг по другу. Но лучше все-таки не ломать их. Во всяком случае, я не смогу их сейчас упростить или улучшить. Меня устраивает то, что они вообще существуют. И пока я с трудом понимаю, что мне следует менять, и совсем не понимаю, как.

Прости, если письмо опять получилось слишком занудное.

Прости, если в нем снова есть непонятные слова и слишком сложные фразы.

Я не знаю, где расположена та кнопочка, после нажатия которой я стану думать, говорить и поступать, как все простые, нормальные люди. Если ты знаешь, то просто нажми ее, я не возражаю.

 

Твой NN