Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Любовь к смерти

№ 33, тема Терпение, рубрика Культура

30 июня российский зритель смог увидеть очередную часть истории Эдварда Каллена и Беллы Свон – «Сумерки. Сага. Затмение». Поскольку речь идет уже о третьей полнометражке, не провалившейся в прокате, самое время задуматься: а в чем, собственно, причина стабильной популярности вампирской тематики вообще и саги Стефани Майер в частности?

Вопреки общепринятым представлениям, образ вампира как особого, наделенного сверхъестественными способностями существа, пытающегося продлить свое бессмертное существование, выпивая кровь живых, возник довольно поздно. Вампир был одним из образов западной романтической литературы XIX века, хотя и не самым излюбленным.

Безусловно, о «хозяевах ночи» люди задумались существенно раньше. Еще в древнегреческой мифологии были известны ламии – хтонические существа, охотники за плотью и кровью живых существ. Их аналоги «жили» и на Древнем Востоке. Однако, существа эти не происходили из рода людского, а потому вряд ли могут рассматриваться как предтечи современных литературных кровососов.

Если вы зададите людям на улице вопрос: «Кто был первым известным человечеству вампиром?» – вы в подавляющем большинстве случаев получите ответ: «Дракула».

Реальный персонаж позднесредневековой истории, валашский воевода Влад Цепеш действительно снискал себе кровавую славу маньяка и садиста, до смерти замучившего и изощренно казнившего не один десяток людей. Но, как хорошо видно из источников того времени, вампиризм Цепеша рассматривался не как особое свойство его организма, а как одна из многочисленных оккультных, магических практик. Образ вампира был лишь составной частью образа чернокнижника, потому-то вампир и не приобрел никаких конкретных, специфических, присущих именно ему черт, а значит, и вообще не существовал сам по себе, ни в сознании людей, ни, тем более, в текстах.

Но вернемся к литературе романтизма. На волне интереса к древнему прошлому поэты и писатели с упоением рылись в старинных легендах, преданиях и мифах, и отыскали там немало разрозненных сведений об особенностях, способностях и недостатках охотников за людской кровью. Из этих-то преданий, соединенных со специфическими особенностями романтизма как литературного направления, и родились те вампиры, которых мы себе представляем.

Об этих особенностях нелишне было бы напомнить. Любое произведение романтизма так или иначе воспроизводит концепцию взаимодействия двух миров: реального, в котором живут обычные люди, и некоего ирреального, находящегося за гранью обыденного восприятия. На фундаменте этого противопоставления и строится фигура романтического героя, который способен видеть не только первый, но и второй мир; фигура, безусловно, трагическая, поскольку она находится в оппозиции всем жителям реального мира, и лишь те, кто тоже может увидеть мир за гранью реального, способны его понять. В рамках этой схемы возможно множество тонкостей и нюансов: запредельный мир может быть лишь бегло намечен, как некая умозрительная область прекрасного, он может казаться некой галлюцинацией или быть не менее, а то и более реальным по сравнению с обычным миром; романтическим героем может быть взрослый мужчина или юная девушка, уродливый горбун или живое воплощение ангельской красоты, уличный бродяга или дворянин. Но общая схема всегда остается одной и той же.

Вписать в эту парадигму вампира совсем несложно. Он – существо ирреального мира, противостоящее обычным людям и бесконечно одинокое в своей жажде крови. Только подобные ему могут находиться рядом и в полной мере осознавать трагедию вампирской нежизни. Но среди людей могут появиться те, кто узнает о существовании мира вампиров и будет либо искать способы противостояния ему (станет охотником на охотящихся и убийцей убийц), либо пытаться стать таким же, как они.

Именно эта, по сути своей романтическая схема, допускающая множество вариаций и поворотов, упорно транслируется в каждом литературном произведении на вампирскую тему. При всех очевидных различиях творчества Брэма Стокера и Энн Райс обращение к описанной парадигме их явным образом сближает.

Итак, на этом вот фундаменте и появляются романы Стефани Майер и их экранизации.

К слову, в кино положительные образы вампиров появились сравнительно поздно. Традиционный образ кровавого чудовища, созданный еще в легендарных экранизациях «Дракулы» и многократно транслированный в разного рода (и, зачастую, плохого качества) «ужастиках», был несколько поколеблен сначала в пародийных комедиях (например, «Вамп» 1986 года Ричарда Уэнка), благодаря которым страх перед «царями ночи» несколько поутих, а также в триллерах, в которых проблемы вампирского существования подвергаются более-менее глубокому психологическому осмыслению («Голод», 1983 г., режиссер – Тони Скотт). Исключением на этом общем фоне была разве что малоизвестная картина 1936 года «Дочь Дракулы» Ламберта Хилльера, в которой женщина-вампир хотела излечиться от жажды крови с помощью возлюбленного-врача.

Но ничто не исчезает бесследно. Постепенно дошла очередь и до более серьезных широкоформатных фильмов, самым знаменитым из которых стала экранизация одного из произведений Энн Райс «Интервью с вампиром» (1994 г., режиссер – Нил Джордан), в которой вопрос о соотношении человеческого и чудовищного в вампире является одним из сюжето- и смыслообразующих. Плотина была прорвана. Начиная с середины 90-х годов прошлого столетия положительный герой-вампир стал не менее традиционным образом, чем отрицательный. Очевидно, несмотря на свое отставание, кино, будучи массовоориентированным видом искусства, сыграло более существенную роль в общем процессе апологизации вампиров, нежели художественная литература, хотя вектор развития определялся именно последней.

Но вернемся к творчеству Стефани Майер. Обращение к романтической парадигме, конечно, никуда не делось, однако оно было особым образом переосмыслено. Современная писательница заметила очевидную вещь: романтическое мировоззрение очень близко восприятию молодежи. Ее произведения ориентированы именно на молодежь позднешкольного и раннеинститутского возраста, в первую очередь на женскую половину этой аудитории, поскольку главная сюжетная линия романов – любовная.

Подобная ориентация заставила автора сгладить многие острые углы предшествующих историй о вампирах: они теряют часть своих недостатков, уже казавшихся их непременными атрибутами (например, боязнь солнечного света), они более-менее успешно справляются с жаждой людской крови (конечно, в лице лучших своих представителей) и при всей своей исключительности настойчиво стремятся к полноценной социализации.

Все это как нельзя лучше отвечает психологии молодых людей и девушек. Стремление к личностному обособлению, тесно связанное с поисками своего «я», парадоксальным образом сочетается в них с желанием стать частью какого-то более крупного целого, соревновательное восприятие взаимоотношений со сверстниками – с поисками друзей, а частая смена привязанностей – с попытками обрести настоящую, светлую, чистую и вечную любовь.

Вампирская сага Стефани Майер как нельзя более точно все эти черты отражает и преподносит их в художественной обработке. Невероятная сила и скорость вампира, которые намного превосходят человеческие возможности, и его желание обрести свое место в нашем мире, оттеняются уникальным знанием человеческой девушки о мире вампиров, а драматичные поиски возможностей существовать в обоих мирах пронизаны желанием жить в любви и счастье.

Помимо этой общей для всех частей интенции главной темой «Затмения» становится терпение, причем раскрытие ее происходит сразу в нескольких плоскостях. С одной стороны, главные герои вынуждены, уважая мнение друг друга, набраться терпения и подождать возможности реализовать свои желания (превращение в вампира у Беллы и свадьба у Эдварда). С другой стороны, вампир Эдвард и оборотень Джейкоб, антагонисты, вынуждены терпеть присутствие друг друга, поскольку должны вместе защитить жизнь Беллы. Эта сюжетная линия приобретает дополнительное звучание, поскольку прогрессивно мыслящие вампиры клана Калленов сражаются плечом к плечу со своими принципиальными врагами – оборотнями. Но самое интересное даже не в этом: все оборотни в фильме – индейцы из резервации, в то время как вампиры – белые. По сути, перед зрителем разворачивают наивную программу преодоления этнических конфликтов. От противостояния времен европейской колонизации Америки, о которой вспоминают оборотни, благодаря пониманию, терпимости и уважению к чувствам Эдварда, Беллы и Джейкоба, вражда переходит если не в дружбу, то, по крайней мере, в сотрудничество.

Но у каждой медали – две стороны. История Эдварда и Беллы как нельзя лучше демонстрирует особенности нового этапа в истории восприятия вампиров: традиционные хтонические[1] чудовища, постепенно «очеловечиваясь», превратились в некий подвид homo sapiens, отличающийся от людей лишь рядом внешних эффектов; им уже не нужно противостоять, наоборот, надо учиться воспринимать их с пониманием. Более того, у читателя и зрителя уже не просто пытаются вызвать сочувствие к охотникам за людской кровью; Стефани Майер показывает, что есть основание и возможность для беззаветной любви к ним. Самое время задаться вопросом: а что дальше?

Николай АСЛАМОВ



[1] Хтонические существа – буквально «порожденные землей» (от греческого «χθών» – земля), Принадлежащие к подземному миру. Древнейшие, как правило, чудовищные, дисгармонические. Среди них – хтонические псы Орф и Кербер.

 

Рейтинг статьи: 5


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru