Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Настоящий-ненастоящий театр

№ 52, тема Начало, рубрика Культура

 

Вспоминая всем известный вопрос В.Г. Белинского о любви к театру, я бы добавила только одно прилагательное: «Любите ли вы студенческий театр, как люблю его я?». Наверное, это пристрастие для московской театралки может показаться странным. Действительно, уж чего в Москве в достатке, так это профессиональных театров на любой вкус с самыми известными режиссерами и актерами: и новаторы и консерваторы, и молодые и о-очень «опытные», и шоумены, и любители камерных сцен. И вот на фоне такого разнообразия вдруг (а может, не вдруг?) полные залы (скорее, большие комнаты) с неудобными лавками, стульями в театральных вузах, где ни приличного света, ни костюмов, ни декораций, а часто в совершенно безвоздушном в прямом смысле пространстве происходит то, что, на мой взгляд, является подлинным театром на сегодняшний день. Объяснить это непросто, думаю, что мои попытки выразить на бумаге чудо театрального искусства бесплодны, невозможно в слова уложить то, что происходит на сцене. Конечно, с танцами и музыкой еще сложнее, но и спектакль – это такое многослойное действо, где ни текст, ни даже жест (что, собственно, поддается пересказу) подчас ничего не дают зрителю, а взгляд, непередаваемая усмешка, наконец, просто интонация – и ты поражен, сражен. Но всё-таки я попробую рассказать о том, что видела на студенческих подмостках, что запало в душу, открылось во время встреч с начинающими профи в театральном деле.

Студент – он и в Африке студент, поэтому главное в непростой студенческой жизни всегда было, есть и будет любыми способами и средствами сдать экзамен, уверить преподавателей (если билеты не выучены), что он, студент, всё-то знает, понимает и умеет. И если в любом другом вузе эти «другие средства» по меньшей мере выглядят странно, то в театральном в этом и заключается суть учения. И именно сила и энергия молодости, хитрость или сообразительность, на которые способно юное сознание, природный талант, даже в какой-то мере хулиганство плюс некоторое знание секретов актерского и режиссерского мастерства, а также чуткое руководство мастера курса придает студенческим спектаклям то обаяние, очарование натуральности, которое не найдешь на профессиональных сценах. Ведь настоящие «профи» работают, кто – талантливо, кто – не очень, а студенты… а студенты получают удовольствие или, как сказали бы раньше, «валяют дурака», но «валяют» талантливо, весело и, главное, со смыслом.

Первый экзамен, на который я попала, сдавали в РАТИ давно, на режиссерском курсе П. Н. Фоменко. Это был второй курс, у которого задача была простая и сложная одновременно, так как надо было инсценировать повести Н. В. Гоголя. Мне запомнился «Портрет», сцена сна Черткова. Как показать сон, создать пространство сна? Хитрость задумки студента-режиссера была хитростью именно студента: заснувшего Черткова зрители не видят полностью, только его голые пятки, и в тот момент, когда злополучный ростовщик вылезает из рамы портрета, зритель не замечает, как одни пятки поменялись на другие, а сам актер – Чертков в полный рост на фоне спящих пяток рассматривает столбик с монетами, то есть герой на глазах раздвоился. Простая детская хитрость была очень уместна и точно воспроизводила гоголевскую идею двойничества.

Года два назад был небольшой, но сильный спектакль у кудряшовцев (курс профессора РАТИ Олега Кудряшова) – «Гоголь. Фантазии». (Наверное, Гоголь – лакмусовая бумажка у мастеров-режиссеров). Два молодых режиссера К. Вытоптов и Т. Имамутдинов поставили «Старосветских помещиков» и «Записки сумасшедшего». Молодые ребята, маленькая девочка с косичками (И. Сухорецкая) и высоченный парень (Р. Ахмадеев) без всякого грима играли старичков, а на самом деле играли любовь. И главное было здесь – не возраст, а эта неотделимость их друг от друга. И опять простая и одновременно детская находка: вязаный свитер один на двоих: в одной горловине две головы и, соответственно, каждый может просунуть только одну руку в рукав, а другой надо обнять напарника. «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей: и будут два одна плоть», – сказано в Священном Писании. Действительно, Афанасий Иванович буквально прилеплен к жене благодаря свитеру. Сначала смешно (и у Гоголя тоже сначала смешно и нелепо выглядит старосветская любовь). Да, дни супругов наполнены едой, соленьями, вареньями, необременительными хозяйственными заботами, но между ними существуют очень даже понятные лад и согласие, «связанные» свитером. Но когда умирает Пульхерия Ивановна, то один рукав этого свитера, который так согревал героев, как согревает настоящая любовь, опустел. И сразу стало очень больно, как бывает больно, когда лишаешься не просто второй руки, а половины себя. И опять все гоголевские смыслы стали ясны и зримы, как и должно быть в театре. Смерть героини сразу делает очевидным (очами видным) не просто горе, которое сваливается на Афанасия Ивановича, «такую долгую, такую жаркую печаль», но и пустоту, которую он (и зрители тоже) физически ощущает. И хотя у этой повести Гоголя яркая сценическая жизнь (как ни вспомнить трогательных Лию Ахеджакову и Богдана Ступку в спектакле Валерия Фокина, или мрачноватый с литовским акцентом спектакль М. Карбаускиса, который и по сей день идет в МХТ), но эти молодые «старички» запали в душу глубже всех. А может быть, старосветские помещики должны быть молодыми, потому что время для них остановилось? Ведь в их жизни ничего не меняется с тех времен, когда лихой Афанасий увез молодую Пульхерию без благословения родителей, да и не может измениться, «пока смерть не разлучит нас».

Не менее интересным был второй акт этого вечера, где разыграли историю гоголевского Поприщина. И опять надо вспомнить, что в Москве сейчас идет два моноспектакля по «Запискам сумасшедшего». Студенческий же спектакль, наоборот, был перенаселен персонажами, как Невский проспект в часы пик. Чтобы не перегружать подробностями спектакля, расскажу о еще одной режиссерской находке, которая сродни акробатическому номеру. Сумасшедший герой Гоголя в петербургской толпе не может находиться, и тогда он идет не только против потока, но еще и по стене. Как актер (А. Алябьев) это делал, я не поняла. Но он вырвался из серой массы, и даже поднялся над ней, что опять близко авторскому замыслу. Но продержаться долго таким образом невозможно, и он опять сваливается в эту суетную и пошлую жизнь. Вот за что я еще люблю студентов – они не перегружают действие мелочами (может, от бедности?), ребята хотят (или должны) удивить неожиданным ходом, решением. Поэтому что уж мелочиться – если идти, то сразу по стене или по потолку. Наверное, для театральных впечатлений этого мало, но я вспоминаю находки, из которых рождается образ, не растворяющийся во времени, а обладающий сгустком энергии молодости, которая и заражает зрителя надолго.

Так надолго, что и представить невозможно. 1993 год, «дела давно минувших дней, преданья старины», если вспоминать один из дебютов теперь уже всемирно известных Фоменко. Шекспир, «Двенадцатая ночь» в постановке Е. Каменьковича, голая сцена и в глубине черная ширма – вот и все декорации. Костюмы тоже на живую нитку: спортивные гетры у Ю. Степанова, трогательно перевязанный веревочкой коричневый чемодан, какие-то яркие атласные тряпки вместо плащей у слуг Орсино (Р. Юскаев), вместо вуали у Оливии (Г. Тюнина) – ее шикарные волосы – в общем, голь на выдумки… А выдумок – море. Хохот в зрительном зале не прерывался весь спектакль, хотя история-то всем известная. Ребята (а тогда они были именно ребята) играли в каком-то невероятном драйве. Я смотрела фоменковские спектакли по нескольку раз, поэтому видела, как фантазируют, подначивают друг друга молодые актеры каждый раз по-разному. Конечно, все были уморительны, но я с первой встречи и до конца его сценической жизни не могла насмотреться на Ю. Степанова, так рано ушедшего от нас (Царствие Небесное!). В «Двенадцатой ночи» у него была неожиданная для его комплекции роль – сэр Эндрю Эгьючик. Пожалуй, не я одна с нетерпением ждала его выхода: будучи мужчиной упитанным, мягко говоря, не совсем худеньким, какие невероятные чудеса легкости, пластичности он показывал. Так, в сцене комической дуэли его героя с Виолой (П. Кутепова) в ожидании «боя», настраиваемый россказнями друзей-«тренеров», Степанов выглядел как настоящий герой, мягко и пружинисто подпрыгивая, боксируя воздух, и вдруг, увидев противника, от страха буквально взлетал так высоко, что оказывался на ложе второго яруса, и, уцепившись за нее одной рукой, умудрялся продолжать диалог. Или в момент прощания со своей компанией, обиженный на Оливию, сэр Эндрю, зажимая под мышкой тот самый чемодан, перевязанный веревкой, и объясняя друзьям, почему он не может остаться, голосует, отмахивая нетерпеливо рукой кому-то. Кому во времена Шекспира можно было голосовать? Неважно. Но этот жест был не просто знакомый, а очень уместный: комичный и грустный одновременно. Такие жесты, «ужимки и прыжки» и рождают образы, которые не стираются временем. Но это только один персонаж, а сколько их было в этом спектакле: совершенно гуттаперчевый, без костей Карен Бадалов (шут), автор всех розыгрышей в доме Оливии, но при этом самый грустный герой (хотя таким и должен быть настоящий шут). А сэр Тоби (А. Казаков), совершенно не могущий стоять на ногах, и только маленькая, хрупкая и очень ловкая Мария (М. Джабраилова) могла удержать его от полного падения во всех смыслах.

Мне иногда казалось во время спектакля, что зрители не выдержат и полезут на сцену, чтобы вместе с молодыми актерами сплясать и спеть о том, сколько всего принесла ночь Рождества. Конечно, можно объяснить это веселье на сцене комическим гением Шекспира. Но прошло 10 лет после премьеры, и Фоменко на юбилей вспомнили свой феерический спектакль: было смешно, в некоторых местах даже очень, но драйва не было, и не было того настоящего, студенческого театра. А театр, как любил говаривать незабвенный Петр Наумович Фоменко, дело веселое. И у молодости эта веселость в природе. Поэтому вернусь к «неистовому Виссариону» (Белинскому): «Идите в театр (студенческий) и умрите в нем, если можете». (Умирать необязательно.) Кстати, говорят, в Школе-студии МХТ 3-й курс актерского факультета выпустил совершенно сумасшедшие спектакли: «На дне» и «Ревизора». Вы как? Я уже бегу.

 

Елена Талина

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru