Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Они выбрали Россию

№ 55, тема Дом, рубрика Образ жизни

 

Ганс, 11 лет, немец

Сама игра в войну меня покоробила и даже испугала. То, что русские дети в нее увлеченно играют, я видела даже из окна нашего нового дома в большом саду на окраине. Мне казалось диким, что мальчики 10–12-ти лет могут с таким азартом играть в убийство. Я даже поговорила об этом с классной руководительницей Ганса, но она совершенно неожиданно, внимательно меня выслушав, спросила, играет ли Ганс в компьютерные игры со стрельбой и знаю ли я, что там показывают на экране? Я смутилась и не нашлась с ответом. Дома, я имею в виду, в Германии, я была не очень довольна тем, что он много сидит за такими игрушками, но так его по крайней мере не тянуло на улицу, и я могла быть за него спокойна. Кроме того, компьютерная игра – это ведь не реальность, а тут всё происходит с живыми детьми, разве нет? Я даже хотела это сказать, но вдруг остро ощутила свою неправоту, для которой у меня тоже не нашлось слов.

Раньше сын никогда не играл в войну и даже не держал в руках игрушечного оружия. Надо сказать, он нечасто просил у меня какие-то подарки, довольствуясь тем, что покупала ему я или что он сам покупал на карманные деньги. Но тут он очень настойчиво стал просить у меня игрушечный автомат, потому что ему не нравится играть чужими, хотя ему дает оружие один мальчик, который ему очень нравится. Но отказывать не хотелось, тем более что, посидев с самого начала над расчетами, я поняла поразительную вещь: жизнь в России – дешевле, чем у нас, просто очень непривычен ее внешний антураж и какая-то беспечность и непричесанность. В майские выходные (их тут несколько) мы пошли за покупками; новый друг Ганса присоединился к нам, и я вынуждена была изменить свое мнение о нем, хотя и не сразу, потому что он явился босиком, и на улице, идя рядом с мальчиками, я была натянута, как струна – мне казалось каждую секунду, что сейчас нас просто задержат, и мне придется объяснять, что я не мать этого мальчика. Но несмотря на его внешний вид, он оказался очень воспитанным и культурным. Кроме того, в Австралии я видела, что многие дети тоже ходят примерно в таком виде.

Покупка производилась со знанием дела, с обсуждением оружия и даже его примеркой. Я чувствовала себя главарем банды. В конце концов мы купили какой-то пистолет (мальчики его называли, но я забыла) и автомат, в точности такой, какими пользовались наши, немецкие солдаты в последнюю Мировую войну. Теперь мой сын был вооружен и мог принимать участие в боевых действиях.

Уже позже я узнала, что сами боевые действия ему доставили сперва немало огорчений. Дело в том, что у русских детей есть традиция делиться в такой игре на команды с названиями настоящих народов – как правило, тех, с которыми русские воевали. И, конечно, почетным считается быть «русским», из-за раздела на команды даже возникают драки. После того, как Ганс принес в игру свое новое оружие такого характерного вида – его тут же записали в «немцы». В смысле, в гитлеровские нацисты, чего он, разумеется, не хотел.

Ему возражали, причем с точки зрения логики вполне резонно: «Почему не хочешь, ты же немец!» – «Но я не такой немец!» – вопил мой несчастный сын. Он уже успел посмотреть по телевидению несколько очень неприятных фильмов, и хотя я понимаю, что показанное там – правда, и мы на самом деле виноваты, но мальчику одиннадцати лет объяснить это трудно: «таким» немцем он быть наотрез отказывался.

Выручил Ганса, да и всю игру, тот самый мальчик, новый друг моего сына. Я передаю его слова так, как мне их передал Ганс, – видимо, дословно: «Тогда знаете что?! Будем все вместе воевать против американцев!»
Это совершенно безумная страна. Но мне тут нравится, и моему мальчику тоже.

 

Макс, 13 лет, немец

Пришедший к нам участковый был очень вежлив. Это вообще общее место у русских – к иностранцам из Европы они относятся робко-вежливо-настороженно, очень много нужно времени, чтобы тебя признали «своим». Но вещи, которые он говорил, нас напугали. Оказывается, Макс совершил уголовное преступление – кражу со взломом! И нам повезло, что ему еще нет 14-ти лет, иначе мог бы рассматриваться вопрос о сроке реального заключения до пяти лет! То есть, от полной ответственности за преступление его отделяли те три дня, которые оставались до его дня рождения! Мы не верили своим ушам. Оказывается, в России с 14-ти лет можно по-настоящему сесть в тюрьму! Мы пожалели, что приехали. На наши робкие расспросы – мол, как же так, почему ребенок должен отвечать с такого возраста – участковый удивился, мы просто не поняли друг друга. Мы привыкли, что в Германии ребенок находится в сверхприоритетном положении, максимум, что грозило бы Максу за такое на старой родине, – профилактическая беседа. Впрочем, участковый сказал, что всё-таки едва ли суд назначил бы нашему сыну даже после 14-ти лет настоящий тюремный срок; это очень редко делают с первого раза за преступления, не связанные с покушением на безопасность личности. Еще нам повезло, что соседи не написали заявления (в России это играет большую роль – без заявления пострадавшей стороны не рассматривают и более серьезные преступления), и нам не придется даже платить штраф. Нас это тоже удивило – сочетание такого жестокого закона и такой странной позиции людей, не желающих им пользоваться. Помявшись перед самым уходом, участковый спросил, склонен ли Макс вообще к асоциальному поведению. Пришлось признать, что склонен, более того – ему не нравится в России, но связано это, конечно с периодом взросления и должно пройти с возрастом. На что участковый заметил, что мальчишку надо было выдрать после первой же его выходки, и дело с концом, а не ждать, пока он вырастет в вора.

Сразу после его ухода муж поговорил с Максом и потребовал от него пойти к соседям, извиниться и предложить отработать ущерб. Начался грандиозный скандал – Макс наотрез отказывался так поступать. Дальнейшее описывать я не буду – после очередного очень грубого выпада в наш адрес сына муж сделал именно так, как советовал участковый. Сейчас я осознаю, что это выглядело и было больше смешно, чем на самом деле сурово, но тогда это поразило меня и потрясло Макса. Когда муж его отпустил – сам потрясенный тем, что сделал, – наш сын убежал в комнату. Видимо, это был катарсис – до него вдруг дошло, что отец намного сильнее физически, что ему некуда и некому пожаловаться на «родительское насилие», что от него требуется возместить ущерб самому, что он находился в шаге от настоящих суда и тюрьмы. В комнате он плакал, не напоказ, а по-настоящему. Мы сидели в гостиной, как две статуи, ощущая себя настоящими преступниками, более того – нарушителями табу. Мы ждали требовательного стука в дверь. В наших головах роились ужасные мысли – о том, что сын перестанет нам доверять, что он совершит самоубийство, что мы нанесли ему тяжкую психическую травму – в общем, множество тех слов и формул, которые мы заучили на психотренингах еще до рождения Макса.

К ужину Макс не вышел и крикнул всё еще со слезами, что будет есть в своей комнате. К моему удивлению и ужасу муж ответил, что в этом случае ужина Макс не получит, а если он не будет сидеть за столом через минуту, то не получит и завтрака.

Макс вышел через полминуты. Я таким его еще никогда не видела. Впрочем, мужа я тоже не видела таким – он отправил Макса умываться и приказал, когда тот вернулся, попросить сперва прощенья, а потом разрешения сесть за стол. Я была поражена – Макс делал всё это, угрюмо, не поднимая на нас глаз. Перед тем, как начать есть, муж сказал: «Послушай, сынок. Русские воспитывают своих детей именно так, и я буду тебя воспитывать так. Глупости кончились. Я не хочу, чтобы ты попал за решетку, думаю, ты тоже этого не хочешь, и ты слышал, что сказал офицер. Но я не хочу еще и того, чтобы ты вырос бесчувственным бездельником. И вот тут мне плевать на твое мнение. Завтра ты пойдешь к соседям с извинениями и будешь работать там и так, где и как они скажут. Пока не отработаешь сумму, которой ты их лишил. Ты понял меня?»

Макс несколько секунд молчал. Потом поднял глаза и ответил негромко, но отчетливо: «Да, пап».

…Вы не поверите, но нашего сына словно бы подменили. Я вдруг поняла, что в нашем доме и за наш счет много лет жил деспот и бездельник, который вовсе нам не доверял и не смотрел на нас как на друзей, в чем нас убеждали те, по чьим методикам мы его «воспитывали» – он нас втайне презирал и нами умело пользовался. И виноваты в этом были именно мы – виноваты в том, что вели себя с ним так, как нам внушили «авторитетные специалисты». С другой стороны – был ли в Германии у нас выбор? Нет, не было, честно говорю я себе. Там на страже нашего страха и детского эгоизма Макса стоял нелепый закон. Здесь выбор – есть. Мы его сделали, и он оказался верным. Мы счастливы, а главное – на самом деле счастлив Макс. У него появились родители. А у меня и мужа – сын. А у нас – семья.
 

Микко, 10 лет, финн

Его вчетвером избили одноклассники. Как мы поняли – избили не очень сильно, сбили с ног и настукали рюкзаками. Причиной было то, что Микко наткнулся на двоих из них, курящих за школой в саду. Ему тоже предложили курить, он отказался и тут же сообщил об этом учительнице. Она наказала маленьких курильщиков, отобрав у них сигареты и заставив мыть полы в классе. Микко она не назвала, но догадаться о том, кто рассказал про них, было легко.

Он был в полном расстройстве и не столько даже переживал побои, сколько недоумевал – разве о таких вещах не надо докладывать учительнице?! Пришлось объяснить ему, что у русских детей не принято так делать, напротив – принято молчать о таких вещах, даже если напрямую спросят взрослые. Мы были злы и на себя – мы не объяснили этого сыну. Наш сын не находил себе места. «Но тогда получается, что теперь меня будут презирать?!» – спросил он. Он был в ужасе. Он был похож на человека, попавшего к инопланетянам и обнаружившего, что ничего не знает об их законах. Меня лично злила здесь какая-то русская двойная мораль – разве можно учить детей говорить правду и тут же приучать, что говорить правду нельзя?! Но в то же время мучили меня и какие-то сомнения – что-то мне подсказывало: не всё так просто, хотя сформулировать это я не могла. Муж между тем думал – лицо у него было угрюмое. Вдруг он взял Микко за локти, поставил перед собой и сказал ему, сделав мне жест, чтобы я не вмешивалась: «Завтра просто скажи тем ребятам, что ты не хотел доносить, ты не знал, что нельзя и ты просишь прощенья. Они станут над тобой смеяться. И тогда ты ударишь того, кто засмеется первым». – «Но, папа, они меня по-настоящему изобьют!» – захныкал Микко. – «Я знаю. Ты будешь отбиваться и тебя изобьют, потому что их много. Но ты сильный, и ты тоже успеешь ударить не раз. А потом, на следующий день, ты снова повторишь то же самое и, если кто-то засмеется, ты снова его ударишь». – «Но папаааа!» – Микко почти взвыл, однако отец его оборвал: «Ты сделаешь так, как я сказал, понял?!» И сын кивнул, хотя на глазах у него были слезы. Отец еще добавил: «Я узнаю специально, был разговор или нет».

На следующий день Микко побили. Довольно сильно. Я не находила себе места. Муж тоже мучился, я это видела. Но, к нашему изумлению и радости Микко, через день драки не было. Он прибежал домой очень веселый и взахлеб рассказал, что он сделал так, как велел отец, и никто не стал смеяться, только кто-то буркнул: «Да хватит, слышали уже все…» Самое странное на мой взгляд, что с этого момента класс принял нашего сына совершенно за своего, и никто не напоминал ему о том конфликте.
 

Энн, 16 лет, и Билл, 12 лет, американцы

Предложения поработать бэбиситтером вызывали у людей либо недоумение, либо смех. Энн была крайне расстроена и очень удивилась, когда я пояснил ей, заинтересовавшись проблемой, что у русских не принято нанимать людей для наблюдения за детьми старше 7–10 лет – они сами играют, сами гуляют и вообще вне школы или каких-то кружков и секций предоставлены самим себе. А за детьми младшего возраста чаще всего наблюдают бабушки, иногда – матери, и только для совсем малышей состоятельные семьи нанимают иногда нянь, но это бывают не девочки-старшеклассницы, а женщины с солидным опытом, зарабатывающие этим на жизнь.

Так моя дочь осталась без заработка. Ужасная потеря. Страшные русские обычаи.

Через короткое время удар был нанесен и Биллу. Русские – очень странный народ, они не стригут свои газоны и не нанимают детей на развозку почты… Работа, которую нашел Билл, оказалась «работой на плантации» – за пятьсот рублей он полдня вскапывал ручной лопатой здоровенный огород у какой-то милой старушки. То, во что он превратил свои руки, напоминало отбивные с кровью. Впрочем, в отличие от Энн, сынок отнесся к этому скорей с юмором и уже вполне серьезно заметил, что это может стать неплохим бизнесом, когда руки попривыкнут, надо только развесить объявления, желательно – цветные. Энн он предложил войти в долю с прополкой – опять же ручным выдергиваньем сорняков – и они тут же поругались.
 

Чарли и Чарлин, 9 лет, американцы

Мы поселились в замечательной местности. Это была просто-напросто сказка. Правда, сам населенный пункт напоминал населенный пункт из фильма-катастрофы. Муж сказал, что здесь так почти везде и что на это не стоит обращать внимания – люди тут хорошие.

Окончательно повергло меня в ужас то, что в первый же учебный день, когда я как раз собиралась подъехать за близнецами на нашей машине (до школы было около мили), их уже привез прямо к дому какой-то не совсем трезвый мужик на жутком полуржавом джипе, похожем на старые форды. Передо мной он долго и многословно извинялся за что-то, ссылался на какие-то праздники, рассыпался в похвалах моим детям, передал от кого-то привет и уехал. Я обрушилась на моих невинных ангелочков, бурно и весело обсуждавших первый день учебы, со строгими вопросами: разве мало я им говорила, чтобы они никогда не смели даже близко подходить к чужим людям?!

В ответ я услышала, что это не чужой человек, а заведующий школьным хозяйством, у которого золотые руки, и которого все очень любят, и у которого жена работает поваром в школьной столовой. Я обмерла от ужаса. Я отдала своих детей в притон!!! А так всё мило казалось с первого взгляда… У меня в голове крутились многочисленные истории из прессы о царящих в русской глубинке диких нравах…

Мне невероятно трудно было привыкнуть к самой мысли, что девятилетние (и десяти-, и так далее позже) мои дети по здешним обычаям считаются, во-первых, более чем самостоятельными. Они уходят гулять со здешними ребятишками на пять, восемь, десять часов – за две, три, пять миль, в лес или на жуткий, совершенно дикий пруд. А во-вторых, тут дети во многом считаются общими. Они могут, например, зайти всей компанией к кому-нибудь в гости и тут же пообедать – не выпить чего-нибудь и съесть пару печений, а именно плотно пообедать, чисто по-русски. Кроме того, фактически каждая женщина, в поле зрения которой они попадают, тут же берет на себя ответственность за чужих детей как-то совершенно автоматически; я, например, научилась так поступать только на третий год нашего тут пребывания.

Меня сперва поражало, насколько бездушны наши соседи, которые на вопрос о том, где их ребенок, отвечали совершенно спокойно: «Бегает где-то, к обеду прискачет!» Господи, в Америке это – подсудное дело, такое отношение! Прошло немало времени, прежде чем я поняла, что эти женщины намного мудрее меня, а их дети куда приспособленней к жизни, чем мои – по крайней мере, какими они были в начале.

Мы, американцы, гордимся своими навыками, умениями и практичностью. Но, пожив здесь, я поняла с печалью, что это – сладкий самообман. Может быть, когда-то было так. Сейчас мы – и особенно наши дети – рабы комфортабельной клетки, в прутья которой пропущен ток, совершенно не допускающий нормального, свободного развития человека в нашем обществе. Если русских каким-то образом отучить пить – они легко и без единого выстрела покорят весь современный мир. Это я заявляю ответственно.
 

Материал взят с сайта:

http://www.sdelanounih.ru/oni-vybrali-rossiyu-istorii-iz-zhizni-inostrancev-v-rf/

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru