Полководец в юбке

Мне нравится звук этого слова – «битва». Когда я его произношу, то представляю себе кого-то сильного, целеустремленного, волевого. Битва иногда бывает очень даже красивой. Но есть у этого понятия и обратная сторона.

Офисные бои

Всё началось с того, что уволили нашего шефа. Весь отдел вдруг встал на уши и абсолютно каждый сотрудник нашего отдела заболел звездной болезнью. В том числе и я. Но мне было проще: в случае успеха я никому дорогу не переходила, просто выросла бы в своей же сфере. А вот у рядовых менеджеров всё было по-другому. Каждый из них мечтал возглавить отдел, я не отрицаю, может быть, шеф нашего шефа им что-то и пообещал, но, не дожидаясь результата, ребята сами стали захватывать власть. Прихожу на работу, а парни унижают девчонок-ассистенток, разговаривают с ними в приказном тоне, явно забыв, что существует слово «уважение». Прошел день, другой, и до меня добрались. Естественно, я с первого же дня решила: буду держать оборону. Я не ассистентка, я точно не должна быть у них в подчинении, а значит, надо прямо им об этом сказать. Сказала:

– Ребята, я, вообще-то, отдельное звено, я не у вас в подчинении, вы в курсе?

– Ты, вообще-то, у нас в подчинении. Если ты не знаешь, мы претендуем на вакансию руководителя отдела.

– Ха-ха, простите, конечно, вы что, оба претендуете, одновременно? Вместе будете руководить? – рассмеялась я им в лицо.

Разозлила их еще больше. Парням явно жала корона, они не потерпели такого бунта на корабле и стали мне мстить, подставлять, что угодно, лишь бы сдалась. Я держалась в рамках уважения, сколько могла. Но в один день мы все перегнули палку, и парни открыто объявили войну. Я ходила на работу, как на фронт. Сижу в кабинете у шефа моего шефа, он спрашивает:

– Так почему же у вас упали продажи?

– Так у нас ассортимент стал меньше, вот и прибыль меньше.

А шеф возьми и позвони моему обидчику с тем же вопросом:

– Юноша, почему у вас продажи упали? Назовите мне несколько причин, по приоритетности.

А юноша не моргнув глазом отвечает:

– А это Аникеева плохо работает. Всё из-за нее.

Что?! Я вскакиваю со стула. Шеф говорит: спокойно. Ничего себе «спокойно», ну всё, мальчики, доигрались. Теперь я не упускала случая «настучать» на них, не упускала ни одного шанса показать их некомпетентность. Кажется, я уже давным-давно забыла, когда с подружкой общалась на отвлеченные темы. Теперь главная тема, звучавшая в стенах кухни, была та самая война. И мы с ней, как два полководца, продумывали стратегию уничтожения противника. А тем временем прошел месяц. На работе начались резкие сокращения, но наш отдел, как назло, не трогали. Когда же это кончится?

Я сама не заметила, как заигралась в эту войнушку. Я даже начала воспринимать ее как что-то естественное. А ведь это не нормально – но вспоминала я об этом всё реже и реже. Старалась оправдать себя, как могла. Однажды захожу в кабинет, а мне девчата говорят:

– Что-то ребят нет, опаздывают, наверное…

– Ну и хорошо, что нет, без них лучше.

И вдруг заходит один из них и говорит:

– Где Вика?

– Какая именно Вика? – спрашивают его.

– Как какая? Наша Викуля.

Ого! Я тут тактику выстраиваю против врага, а этот враг вполне себе мирен, даже называет меня Викулей… Я улыбнулась в ответ и поприветствовала его. А моя совесть шептала мне в этот момент: «Вот ты, Вика, лицемерка какая…»

Но после этих приятных слов перемирия не последовало. Никто о нем и не думал, а точнее, никто над ним не потрудился. Ведь для этого нужно мужество. А я, хоть и стала парнем в юбке, на такой шаг тоже не решилась… Настал день, когда парни дружно написали заявление на увольнение. Я сказала себе: «Yes!!! Всё, мои муки закончились!» Потом я ушла в отпуск, а когда вернулась, парней уже не было. И тут до меня дошло: эта война выиграна, но не мной! Просто так сложилось, что парни ушли. Но конфликт не исчерпан, и, что еще ужаснее, мир не достигнут. Они просто ушли, а вместе с ними и проблема войны ушла, но это не моя заслуга! Я не потрудилась, чтобы помириться, я не надломила свою гордыню. Я тупо просидела в засаде, а ситуация разрешилась сама собой… Теперь пришли другие люди. Теперь всё с чистого листа. Но иногда я вспоминаю тех сотрудников, и не поверите, но меня до сих пор гложет то, что я с ними не помирилась… Вот бы встретить их на улице, тогда бы я точно подошла… Это всё сказки. Я понимаю, что мир дается большой ценой, и над ним надо потрудиться. Вот только нужно ли это теперь парням? Думаю, уже давно – нет…

Главная с косичками

Наступил долгожданный отпуск. Но, видимо, я так и не смогла переключиться на него. Меня по-прежнему не покидало ощущение, что я, ну если не на войне, то где-то очень близко к линии фронта…

Я поехала в палаточный лагерь, была волонтером. И что-то меня дернуло вызваться, когда спрашивали: «Кто хочет войти в группу суровых волонтеров, которые будут всех разгонять вечером, чтобы шли спать?» И ведь ни секунды не раздумывала!

Первая ночь прошла мирно, на призыв: «Ребята, расходимся, уже пора спать», – народ на самом деле послушно расходился. Наступила вторая ночь, и я пошла одна, без напарника. Тут пригрозила, там сурово замечание сделала, а в одной части лагеря наотрез отказывались идти спать. Меня это взбесило. Обходя палатки второй раз, я встретила своего напарника, сказала ему:

– Прикинь, обнаглели, вообще никак не собираются спать. Я им дала 20 минут, вот не знаю, что дальше буду делать!

Напарник выслушал, предложил помощь, но я отказалась, сказала, что справлюсь сама. Так нет же, подбегает какой-то парень, явно не волонтер, и говорит мне:

– А что там? Кто там? Может, пойти с ними поговорить?

Я окидываю парня ядовитым взглядом и, еле сдерживаясь, отвечаю:

– А вы кто? Может, мы всё-таки без вас разберемся?!

– Да я… я священник. Хотел помощь предложить…

Ё-мое, мне так стыдно стало! Я готова была захлебнуться своим же ядом! Ну надо же, священник, даже не скажешь – такой молодой и одет по-граждански... Извиняюсь и прошу священника сходить к самым буйным, так как, думаю, тяжело мне с ними будет. Священник согласился и ушел. Когда я вернулась через 20 минут, уже издалека увидела: по-прежнему горит фонарь, значит, пьют чай до сих пор, значит, и он не смог их разогнать… Придется самой. Подошла ближе, вижу: сидит руководитель группы со своими ребятами, никуда не денешься, придется общаться именно с ним. И плевать, что я девчонка с косичками, придется общаться на равных.

– Ну что ж вы не ложитесь?! Вы мне обещали! Почему вы еще не спите? – начинаю я, напуская на себя важность.

– Да ладно, мы же тихо сидим. Мы чай еще не допили.

– Нет, не «да ладно», у нас была договоренность. 20 минут. Они истекли. Расходитесь.

– Слушай, мы раз в год так собираемся, ну что ты заладила – расходитесь да расходитесь!

– Я не шучу. Есть правила, и их надо соблюдать.

Тут какая-то девчонка из участниц не выдерживает и заявляет мне:

– Все волонтеры как волонтеры, а вы принципиальная. Что вам, жалко, что ли?

– Вы мешаете остальным спать. Расходитесь.

Руководитель группы затих на секунду, и я поняла: это мой шанс. Взглянула для уверенности на молодого священника, который стоял рядом, и начала свою речь:

– Ребята, а вы не смотрите, как мы тут с вашим руководителем ругаемся, вы не ждите, пока он вам скажет, идите спать. Вы же взрослые люди, вы уже сами способны делать выбор в согласии со своей совестью. Вы же обещали. Время вышло. Не надо ничего доказывать. Надо просто встать и пойти спать. Вот и всё, это только вопрос совести каждого. Решайте сами.

Всё. Теперь я затихла. Руководитель молчит. Священник молчит. Ребята молчат. И вдруг один парень встает и говорит:

– Ладно, я пошел, всем спокойной ночи!

Это была победа! И одержала я ее только благодаря этому благородному парню. Все остальные пошли вслед за ним. Утро было для меня особенным. Я извинилась перед руководителем группы, «если была слишком с вами строга». Потом по дороге мне встретился молодой священник, который сказал, что вчера была битва двух гигантов и я ее выиграла, я молодец. Его мнение привело меня в восторг, но в тот же момент я поняла, что силы мои закончились, что я больше так не могу. Что у меня нет ни сил, ни желания воевать. Эта борьба разрушает меня изнутри. В конце концов, я девушка, пусть «разгоняями» займутся мужчины. Я сдаюсь. Я хочу быть женственной. Пошла, сказала, что это не женское дело, и «уволилась» из строгих волонтеров. Так я сама себя демобилизовала.

Семейное собрание

Неловко об этом рассказывать. Семья – это личное. Но молчать об этом – преступление. Вдруг вы сегодня стоите и думаете: ругаться или не ругаться? Нет, не так, вдруг вы думаете: «Вот сегодня я всё им выскажу»; «Мое терпение лопнуло, пойду разберусь»; «Сколько можно это терпеть?». Не важно, как вы это назовете, но если эти разборки станут началом войны, лучше подумайте сто раз. Я серьезно. Я тоже думала. И я сознательно решилась на борьбу. Мое обостренное чувство справедливости не позволило мне молчать. И я сказала всей семье, что я против. Не могу рассказать о причине спора. Скажу лишь так: не в моих принципах отворачиваться от человека, когда у него беда. Не в моих принципах идти за толпой, когда она орет: «Подумаешь, только у этого человека будет беда, но у нас-то у всех будет жизнь прекрасна. Нас большинство. Все за нами!» Я просто стояла перед выбором: сделать вид, что ничего плохого не происходит, и беззаботно присоединиться к толпе или напомнить людям, что, вообще-то, у них глаза перестали видеть. Потому что забыли они, что такое совесть. Не знаю, поймете ли вы что-нибудь из этого эмоционального сумбура. Проще говоря: ради справедливости я объявила войну. Да не где-то там, а у себя дома! Вдумайтесь в это: война дома. Удивительно, я смогла собрать всю семью, всех родственников, чтобы сказать им, что я объявляю войну несправедливости! У меня был такой авторитет среди родственников, что меня послушали и пришли на эту встречу. Я сознательно начала борьбу внутри семьи. Рассчитывала на то, что меня услышат. Я рассчитывала на то, что люди одумаются, и тут же наступит мир…

Разве быть справедливой – это плохо? Разве быть честной – это плохо? Разве меня не учили говорить правду в глаза? Так много вопросов кипело во мне на тот момент. Вы знаете, кипит до сих пор. Только что толку? Да-да. Теперь на войну я хожу домой. Мы не разговариваем с отцом. Просто живем в одной квартире, как чужие люди. И самое ужасное, что мы к этому привыкли! Только сейчас, увидев, что я ничего так и не добилась, я через гигантские усилия призналась себе: надо объявлять мир. Я пришла к сестре и сказала: «Давай оставим свои взгляды каждая при себе. Я тебя не переубеждаю. Давай просто не будем трогать эту тему. Мы ведь сестры, давай мириться». Очень коряво это всё было сказано, и помирились мы тоже коряво, я бы даже сказала, не по-настоящему. Вы знаете, столько «войн» у меня позади, но я потрясена тем, сколько силы надо, чтобы сказать одно простое слово «прости». Для этого нужно мужество!

Папа отказался мириться. Брат тоже не торопится. Не считая этого, вроде бы всё как и раньше. Только вот теперь, добавляя в контакте 20 новых друзей, я думаю: «Лучше бы с родным братом помирилась, и то больше пользы…»

Вы помните, о чем я говорила в начале? Битва иногда бывает очень даже красивой. Битва чаще всего венчается успехом. А вот вы думали над тем, какой из себя мир? Ну правда, какой он? Я бы сказала так: невидимый. Пока есть, он тихий, мирный, незаметный, счастливый, – но я этого не знала. Я думала, это мне и так, само собой полагается. Я не знала цену миру. Как-то мне борьба больше нравилась… А теперь я ценю мир и очень постараюсь, чтобы он всё-таки снова пришел в мой дом.

Виктория Аникеева