Вкус к Родине

Егор Холмогоров 

Как немного кантианец, я долго размышлял: к предмету какой из «критик» относятся нация, Родина, патриотизм... И пришел к выводу, что патриотизм – это не по ведомству «чистого разума» и не по ведомству «практического разума». Это не познавательная и не моральная категория. Это категория эстетики, а переживание Родины – эстетическое по своей структуре и смыслу переживание...

Смысл патриотического переживания состоит в видении целесообразности Родины как предмета этого переживания. И это узрение целесообразности не зависит ни от разума, ни от рассудка. Оно связано с удовольствием, испытываемым от видения и переживания Родины. Родина вызывает радость. Родина вызывает чувство удовлетворения. «Быть русским — хорошо». И с этим, разумеется, невозможно и бессмысленно спорить. Поскольку удовольствие либо есть, либо его нет.

А патриотизм является обобщенной формой патриотического переживания, устанавливающей, что удовольствие не субъективно, а имеет значение и для других. Другими словами, патриотизм в эстетике Родины – это кантовский «вкус», инстанция, притязающая на всеобщность.

Не случайно, что именно насквозь, казалось бы, рационалистическое кантианство дало мощнейший импульс немецким романтикам, которые все были архипатриотами. И космополит Кант в итоге породил националистов Фихте и Гегеля. Он это сделал не гносеологией и не этикой, а именно своей эстетикой, ставшей, если уж говорить серьезно, наиболее влиятельной частью его учения. Просто умные люди вроде Шиллера сразу же поняли, что эстетическому переживанию подлежат не только явления природы и произведения искусства, но и социально-культурные феномены – прежде всего Родина и народ.

Патриот – это тот, кто имеет вкус к Родине, способен ее переживать и способен сделать свой вкус действительно вкусом, не оставляя его на ступени каприза. Нация – это большая группа людей, объединенная переживанием своей Родины как прекрасного и возвышенного и обработавшая в себе это переживание до уровня высокого и развитого вкуса.

Напротив, антипатриот, при этом условии, – это не столько дурак или негодяй, сколько пошляк, вкуса лишенный, разбрызгивающий вокруг грязь и издающий зловонный запах. Антипатриот вульгарен. Настолько вульгарен, что сводит свою деятельность к тому, чтобы оскорблять собой взор людей благопристойных и обладающих вкусом. Он это очень хорошо понимает, поскольку стихия антипатриотизма – это глумление, это хулиганство: насмешки, оскорбления, дурно пахнущие выходки. То есть – типичные выходки зоила.

Вопреки общераспространенному мнению, вкусовые разногласия – не самые легкопримиримые, а напротив – самые неустранимые из всех. Человеку, который не согласен с тобой в познании, можно нечто доказать. Человека, который не согласен с тобой в нравственных вопросах, можно перевоспитать словом и примером. Человека, который испытывает иное удовольствие от видения целесообразности, чем ты, с которым настоящее глубокое несогласие во вкусе, возможно только убить. Если не физически, то социально, то есть отстранившись от него, поместив себя и его в разные социальные вселенные. Если же он пытается разрушить твой акт наслаждения прекрасным, если он ломает кайф, то ничего, кроме убийства, не остается. Войны в мире никогда не вели против заблуждающихся, редко – против негодяев. Чаще всего – против кайфоломщиков.

P. S. Отсюда понятна и причина вселенской русофобии и ее широкой распространенности и популярности. Русские – действительно великие кайфоломщики, они ломают «цивилизованным» народам значительную часть их утонченных наслаждений. Отсюда и крайняя степень ненависти, и желание убрать мешающую и очень большую вещь. Вид загораживает. России человечество обычно не мешает. Само по себе. Оно мешает тем, что мешает нам наслаждаться Россией. А поскольку эти помехи будут вечными, то Россия и человечество практически непримиримы. Кто-то кого-то вынесет.

 Александр Панарин

В самом русском патриотическом подъеме 1914 года было что-то подозрительно «литературное», импрессионистское, в нем чувствовалось «умиление» декадентской души, радующейся поводу стать «цельной и органичной». Но война – дело не литературное, в ней не обойтись одним только патриотическим вдохновением. Здесь требовалась способность выносить предельные тяготы, длящиеся беспредельно, – ибо войне не было видно конца, а также требовались организованность, предусмотрительность, рациональный расчет – добродетели, редко уживающиеся с импрессионистской впечатлительностью. И по мере того как война затягивается, а первые удачи сменяются неудачами и поражениями, в обществе возникает реакция, напоминающая «парадоксальную фазу» в физиологических опытах И. П. Павлова. Нормальной реакцией здорового национального организма на первые неудачи было бы сплотиться сильнее, покончить с сомнениями, сосредоточиться внутренне и внешне, развить в себе способность идти на тяжелые жертвы ради конечного торжества. Вместо этого в русском обществе вызревает раскол, партия германофилов и западников оживает и, начиная с критики правительства за его нерасторопность и неорганизованность, кончает критикой России как страны, которая вообще не имеет права вести войну и сопротивляться «передовой Германии». Раздражительному и впечатлительному общественному мнению война начинает подаваться как не народное, а «империалистическое» дело, как затея правительственных верхов, которым и расхлебывать эту кашу. Русский рабочий поверил в классовый характер войны, а русский крестьянин «просто» захотел к земле-кормилице, давно по-настоящему не паханной и не сеянной. Подумайте: враг наступает на жизненные центры страны, он настойчив и беспощаден и, судя по всему, никакими частичными уступками не удовольствуется.

Политический класс Германии, ввергший страну в авантюру, стоившую миллионы жизней, не имел бы никаких шансов оправдаться перед нацией, если бы плоды войны обернулись незначительными территориальными обретениями и взиманием терпимых для противника контрибуций. Нет, ставка была высокой – столь высокой, что у побежденных не оставалось никаких шансов. И вот перед лицом этих вполне очевидных вещей красные агитаторы поощряют дезертирство с фронта, говорят об одностороннем разоружении и о желательности поражения собственной страны в этой войне. И самое чудовищное состоит в том, что им внимают, у них находится все больше сторонников. Обнаружилась загадочная способность российского прогрессизма наихудшие человеческие чувства и страсти: дезертирство и предательство, капитулянтство и преклонение перед наглеющей силой – «конвертировать» в звонкую монету самых передовых, самых радикальных лозунгов. Эта инверсия моментально превращала самых худших в самых передовых, а наиболее терпеливых, самоотверженных и стойких – в темные силы реакции, шовинизма, империализма и т. п.

Егор Холмогоров

Историк и публицист, политический обозреватель радиостанции "Маяк"

Александр Панарин

Мыслитель, политолог. Автор книги "Православная цивилизация в глобальном мире"