Гранд-плие и другие врачебные процедуры

1

Кира опаздывала и знала, что ее будут ругать. А тут еще некстати начался дождь, она побежала, стараясь обегать лужи, но туфли-балетки намокли сразу, и в них захлюпала мутная вода. Впереди шла под зонтом красивая женщина на высоких каблуках. Она отошла в сторону, чтобы пробегающая Кира не забрызгала ее. И Кира увидела себя со стороны – растрепанную, загнанную, несуразную: всю жизнь бегом-бегом-бегом, всё расписано, и выходных не бывает. Изредка получается поспать в воскресенье, и это настоящий праздник.

Кира вбежала в здание, выдохнула. Надо собрать волю в кулак. Сейчас будет больно. Ну, не в первый раз, пора привыкнуть.

Кира лежала на массажном столе, уткнувшись в отверстие для лица так, что скулы болели. Пробовала задерживать дыхание, чтобы не было так больно, хватала руками края стола, и тогда Виктор Сергеевич шлепал ее по спине.

– Ну-ка расслабься, выдыхай, выдыхай. Будешь напрягаться – будет еще больнее.

Он надавливал на болевые точки мышц так, что она вскрикивала.

– Так, рот закрой. Как маленькая, честное слово.

– Очень б-б-больно!

– Ничего не больно. Что ты мне тут комедию ломаешь? Где больно?

– П-п-позвонки.

– Да я не трогаю твои позвонки, я трогаю мышцы!

– Очень больно.

И Кира неожиданно для себя расплакалась навзрыд, а не плакала она давно. Только три года назад, на репетиции.

– Так, ну-ка встань. Выпрямись. Теперь согнись, коснись пола, – Виктор Сергеевич принялся ощупывать ее позвоночник.

– Ну что, больно? И тут? Одевайся.

Он наклонился над столом и быстро что-то записывал.

– Сделаешь рентген. Понятия не имею, что это. Если надо будет – МРТ. Пока занимайся вполсилы.

Эти слова одновременно обрадовали Киру (отдохнет!) и напугали: нельзя заниматься. Значит, что-то серьезное. Она уже и раньше думала об этом, чувствуя тупую боль в позвонках, прислушивалась к своим ощущениям, трогала их и пыталась поставить себе диагноз. А что может быть серьезного? Остеохондроз? Самое страшное – опухоль, конечно. Такое бывает – метастазы в позвонки... Она подумала, что не будет лечиться. Если бы ей сказали, что она умрет через минуту – она бы, кажется, не испытала никаких чувств.

Дома вечером всё было как обычно. Ужин – стакан обезжиренного кефира. Кира привыкла к постоянному легкому чувству голода. Зато утром поест плотнее.

Соседка Катя, с которой они делили маленькую двушку на окраине Москвы, зашла к ней в комнату с мороженым и уселась напротив Кириного дивана на пол.

– Ну ты чего? На похороны или с похорон?

– Я на больничном. Позвонки болят.

– Ударилась?

– Да вроде нет… – и вдруг подумала: а вдруг это последствия? Три года назад у них с Андреем был дуэтный танец, всё прекрасно получалось. Партнер стоял в препарасьоне, наготове. Кира распрямила плечи, легко подбежала, почти вспорхнула от пола на руки к Андрею, сделав сод-баск на плечо, и вдруг… отчего-то на этот раз руки партнера стали слабыми, безвольно проскользили по телу Киры, не захватив, не удержав, и она через его спину упала на пол. Затылок глухо ударяется об пол, мгновенная, кинжальная боль в боку; во рту становится сладко-сладко, а перед глазами кто-то настойчиво включает и выключает тысячи фонарей. Врач скорой помощи поставил диагноз – перелом ребра, в больнице к нему еще прибавился перелом ключицы.

– Хочешь… я тебе чая принесу? Или вот… мороженого хочешь? – участливо спросила Катя.

– Мне нельзя, спасибо. Да и не хочется ничего. Вообще.

– Извини, я забыла.

Катя подсела поближе и с сочувствием погладила руку Киры.

– Ну ладно тебе, ну бывает… поправишься.

Кира не смотрела на Катю.

– Да не в этом дело. Я скажу тебе сейчас страшную вещь, Кать. Я… я просто… я не хочу возвращаться в балет вообще.

– Эээ… – Катя пожала плечами. – Ну и не возвращайся. В чем проблема?

– Ты что, как я не возвращусь? В этом и проблема – я хотела бы уйти, но не могу.

– Это почему не можешь?

– Ну как почему? Всю жизнь с детства я этим занимаюсь. Сколько себя помню.

– Ну еще бы не с детства – если твоя мать сама балерина и чуть ли не за станком тебя родила, – засмеялась Катя. – Вот это меня всегда и раздражало – что за тебя всё решили: быть балериной и всё, без вариантов. Полжизни ты уже угробила на нелюбимое дело… и дальше будешь в том же направлении работать?

– Катя, ну что ты – я люблю балет!

– Знаешь, эту мысль даже я могу себе внушить с помощью родителей и педагогов.

– Да нет же, я люблю балет, правда! Просто не так сильно, как мама, наверное… Наверное, есть вещи, которые меня больше привлекают… – Кира проговорила это и сама испугалась своих слов.

Столько лет! Сначала занятия с мамой-балериной в далеком Новосибирске, потом Москва, хореографическое училище, выступления, выступления… И сейчас – третий курс академии …

Кира вздохнула.

– Мне даже страшно подумать, что будет с мамой, если я вдруг захочу всё оставить. Знаешь, она как-то мне сказала: «Я тебя рожала для балета».

– Ужас какой. Кирка, я, конечно, вас не собираюсь ссорить. Но такие слова... Я бы не потерпела. Короче, желаю тебе определиться… А то я смотрю на тебя... Ты как та лошадка, на которую навалили неподъемный груз, она еле тащится и еще чувствует себя виноватой, – Катя пожала плечами. – Тебе решать. Твоя жизнь... А что тебе нравится кроме балета?

– Медицина. Ты знаешь.

– Точно! Как ты меня в прошлый раз лечила, а? Попробуй в какой-нибудь медицинский поступить!

– Кать, ты чего? У меня последний курс академии, и… мне уже 21. И я никогда ничем в жизни не занималась, кроме балета!

– И что из этого? Плевать! А 21 – прекрасный возраст, чтобы попробовать что-то новое.

Кира вздохнула и сказала, что будет спать. Но заснула только к утру.

2

Сергей Викторович, ортопед и невролог втроем стояли у окна и рассматривали снимки.

– Сколиоз небольшой, ну, это с детства упустили, ничего не поделаешь. Но никакой патологии.

– Я думаю, это нервное, состояние повышенной тревожности... Я назначил легкий антидепрессант. И пусть отдохнет.

– Она уже отдыхала – почти неделю. Потом догонять придется.

Сергей Викторович распахнул дверь, где на кушетке сидела Кира и ожидала приговора.

– Короче, жить будешь. Выше нос, хвост трубой. И шагом марш заниматься, Анна ты наша Павлова!

…Снова знакомый до боли зал, родной мир, стиснутый оградой станков и зеркал.

Строгая Мария Михайловна в черном трико отбивает такты ладонями.

– Коновалова, выверни пятки, подтяни зад! Опусти копчик! Он должен уйти в пятки, понимаешь?

– Два демиплие, одно гранд-плие! По всем позициям! Начали! Рыбакова, у коровы и то лучше получается!

– Еще раз, гранд-плие, пятая позиция!

– Рыбакова, не заваливайся на большой палец! Подними свод стопы! Ты должна чувствовать все пальцы на полу!

Мария Михайловна приседала возле Киры и больно прижимала, вдавливала пальцы ее стопы в пол.

– Чувствуешь?

Кира кивала, сжимая губы, чтобы не расплакаться прямо в зале, но предательские слезы появлялись помимо воли.

– Так. Это что за детский сад? Ты что, Кира? Быстро пошла умылась, вернулась и рассказала мне, что там с тобой случилось. Влюбилась?

Кира отрицательно замотала головой, вышла, и Мария Михайловна подозрительно посмотрела на тоненькие фигуры студенток.

– Девочки, что с Рыбаковой? Кто знает?

Все растерянно пожимали плечами. У Киры не было близких подруг на курсе.

 

3

 

– Хм, и чего это к нам балерина пришла поступать? – удивленно спросила Зоя Олеговна, пожилая врач-терапевт из приемной комиссии медицинского училища, рассматривая документы.

– Я… я получила травму… и мне запретили танцевать. А я… мне нравится медицина, я люблю лечить… Мне особенно анатомия интересна, я знаю группы мышц и кости…

Зоя Олеговна, прищурив глаза, смотрела на Киру, чье лицо по цвету напоминало спелый помидор.

– Ну-ну, не волнуйся, Кира. Кира, да? Какой тут у нас первый вопрос в билете?

…Кира бежала домой, прыгая через лужи, чувствуя, что руки ее превратились в крылья. И вдруг она сделала страшную вещь – зашла в супермаркет и купила мороженое, упаковку пирожных и принялась есть без остановки. Одно за другим. «Теперь мне можно всё!» Голова ее кружилась от вечерней Москвы в огнях, а на Бережковской набережной непередаваемо пахло свежестью и мокрой корой.

Кира сдала вступительные экзамены на «отлично».

После объявления результатов она догнала в коридоре Зою Олеговну и, опустив глаза, выпалила:

– Простите меня. Я вам соврала. У меня нет никакой травмы, то есть были, но танцевать мне никто не запрещал. Просто я очень хочу лечить. А танцевать... я и так смогу.

– Удивительная ты девочка, Кира, – Зоя Олеговна улыбнулась и погладила ее по плечу.

 

4

– Кира… ты где? Я тебе второй час не могу дозвониться, – строгий голос мамы рассек пространство уютного мирка на две части.

– Прости, мама. Я была в морге, не могла ответить.

– Что?! Где ты была?!

– Мама, я была на практике. В морге. Я учусь в медицинском училище.

Молчание длилось бесконечно долго. Потом мамин голос взлетел и сорвался.

– Значит, это правда… Мария мне звонила, рассказала… но я не могла поверить…

И обе снова замолчали. Кира слушала в наступившей тишине глухие, тяжелые удары сердца где-то чуть ли не в голове. Поздно что-то менять. Хорошо, что мама далеко.

– Кира… ты … ты в своем уме? Ты понимаешь… что ты делаешь? Ты… почему так со мной?

– Мама. Прости. Прости меня. Больше мне нечего сказать. Ты бы… я не знаю, что бы ты сделала со мной… и у меня не хватило бы решимости уйти. Но я больше не могла. Я не хочу быть балериной, прости. Я хочу быть врачом.

– Ты уже балерина!!! Какой ты врач, ты с ума сошла?! Столько лет… столько усилий, подумай, Кира… да что это такое! Ты должна немедленно вернуться в академию! Я поговорю с Марией…

– Мама, прости – нет. Я не вернусь, – Кира закусила губу. В бунте самое трудное – это начало.

Мама кричала, угрожала, требовала, умоляла. Кира сжимала онемевшими пальцами мобильный и вжималась в скамью. Ничего. Это скоро закончится. Мама не будет злиться вечно.

«Я сделала сегодня свою первую внутримышечную инъекцию. И ничуть не страшно. Витамин В 12, или цианокобаламин. Розового цвета и специфически пахнет. Пациентка сказала, что ей совсем не больно. Как же приятно осознавать, что ты полезна, что в тебе нуждаются…» – думала Кира и почти не слышала мамин крик.

Кира закончила училище с красным дипломом и поступила в медицинский университет. Она стала врачом-ортопедом. Когда ее дочке Ане исполнилось три года, из Новосибирска приехала мама. С дочерью и зятем (тоже врачом) она держалась довольно холодно, но внучкой любовалась и неумело баловала ее.

– Мама, ты завтра последний день… что ты еще хочешь посмотреть? Дима предлагал купить билет в театр…

– Я вас самих хотела отправить в театр. А то сидите на своих дежурствах и никакой жизни вокруг не замечаете. Вот, – она протянула дочери конверт. – Два билета в Большой на «Жизель».

Кира улыбнулась, и сердце ее защемило. В академии они ставили «Жизель», и Кира танцевала там Мирту – повелительницу виллис, умерших девушек.

– Спасибо, мамочка. Обязательно сходим. Ты с Анечкой справишься?

– Тебя вырастила – и ничего.

… В антракте Кира позвонила домой.

– Мама, Дима передает тебе огромное спасибо. Нам очень нравится.

– Вот-вот. Ты бы там могла сейчас танцевать, с твоими-то данными.

Кира вздохнула. Мама тоже.

– Мам, Анечка как?

– Спит, уложила, уснула сразу. Спокойный ребенок. Кира, кстати, у нее выворотность хорошая, имей в виду.

– Мама, ей всего три года. Какая выворотность?

– Хорошая. Я тебе говорю – хорошая.

Иванна Хмельник