православный молодежный журнал | ||||||
Какой толк от толкинизма без Толкина№ 6, тема Женихи и невесты, рубрика Образ жизни
Анастасия Варчева – А я себе шью нижнюю рубаху, – заявила Маня. – Какую? Зачем? – не поняла я. – Ну, на Руси у них были сначала тельные рубахи, сверху них – нижние, с рукавами, с горлом, а еще сверху – верхние. – А тебе зачем? – В клуб ходить. Да и на Эгладоре показаться – тоже хороший прикид. – Так это же вроде не толкиновский прикид. – Это не Толкин, это толкинизм. Фантазии в духе Толкина. Так… Ничего не понимаю. Какой толк от толкинизма без Толкина? Толкуем Толкина Что такое мир Толкина по замыслу самого Толкина? Добраться до истины нам помогут письма Толкина и его ближайших друзей. «Что касается Толкина, – пишет Уинстон Х. Оден, – он избрал фоном для своих произведений не «страну снов» и не реальный мир, но мир вымышленный. Единственная верная интерпретация событий в этом мире – интерпретация его создателя… Вымышленный мир требует логики, ибо это мир порядка, а не произвола… Торжество Добра над Злом – необходимая составляющая, венец любого поиска – должно быть обосновано исторически, а не высосано из пальца. Первая задача создателя вымышленного мира сродни той, которая стояла перед Адамом в Эдемском саду: он должен подобрать имена всему, что существует в мире». Вот что пишет сам Толкин о своем мире: «Во “Властелине колец” нет и следа “символизма”, тем паче – аллегорий. Для меня аллегорический способ мышления, при котором, к примеру, под пятью магами подразумеваются пять чувств, абсолютно чужд. Эти пять магов просто есть, они – полноправные участники событий, описанных в моих книгах, и все. Спрашивать, разумелись ли под орками коммунисты, по мне – все равно, что интересоваться, коммунисты ли орки. Но если меня спросят, о чем это повествование, я отвечу так: оно не о Власти и Могуществе (история борьбы за власть – всего лишь основа сюжета), оно – о Смерти и Бессмертии. Или, выражаясь иначе, это книга, написанная человеком, который есть прах и в прах обратится». Вот как говорил Толкин, вспоминая о рождении своего замысла много лет спустя: «Не смейтесь, пожалуйста! Но когда-то давным-давно (с тех пор я сильно пал духом) я решился создать корпус более или менее связанных между собою легенд самого разного уровня, от широких космогонических полотен до романтической волшебной сказки, так чтобы более обширные опирались на меньшие, не теряя связи с почвой, а меньшие обретали величие благодаря грандиозному фону, – которые я мог бы посвятить просто: ″Англии, моей стране″. Эти легенды должны были обладать тем тоном и свойствами, о которых я мечтал: это нечто прохладное и прозрачное, благоухающее нашим ″воздухом″, то есть климатом и почвой Северо-Запада, включающего в себя Британию и ближние к ней области Европы, а не Италию и побережье Эгейского моря и уж тем более не Восток…». Кстати, многие православные читатели смущаются тем, что у Толкина Добро живет на Западе, а Зло – на Востоке. Дело-то просто в том, что Восток у западноевропейца ассоциируется не со «с высоты Востока…», а с культурой восточных народов, чужой и слащавой. «…и отличаться – если бы я сумел этого достичь – дивной неуловимой красотой, они должны быть ″высокими″, очищенными от всего грубого, и пригодными для более зрелого духа страны, давно уже с головой ушедшей в поэзию. Часть основных историй я хотел изложить целиком, а многие другие оставить в виде замыслов или схематических набросков. Отдельные циклы должны были объединяться в некое величественное целое и в то же время оставлять место иным умам и рукам, для которых орудиями являются краски, музыка, драма. Вот абсурд!» Толкин и «Толкиновские общества» Но оказалось, что это вполне реально. «Очевидно, многое в творчестве Толкина оказалось близко сердцам американских студентов, – пишет биограф Толкина Хамфри Карпентер. – Начали появляться значки с лозунгами “Фродо жив!”, “Гэндальфа в президенты!” или “Хочу в Средиземье!”… Члены фэн-клубов устраивали “хоббитские пикники”, на которых ели грибы, пили сидр и одевались персонажами “Властелина колец”… А в Лондоне и по всей Англии образовывались “Толкиновские общества”, появился психоделический журнал под названием “Сад Гэндальфа”, целью которого было “собрать вместе весь дивный народ”. В первом номере журнала говорилось, что Гэндальф “быстро врастает в умы молодежи всего мира как мифологический герой эпохи”». Что же касается самого Толкина, он назвал весь этот бум, связанный с его книгами: «Мой злосчастный культ», – а репортеру, спросившему, радует ли его энтузиазм молодых американцев, ответил: «Их волнует искусство, а они не понимают, что их волнует, и упиваются этим. Многие молодые американцы вовлечены в эти истории так, как я сам никогда не был». Тогда и там это были «Толкиновские общества», сейчас и здесь это – всем известные толкинисты. Что-то должно было измениться… Что? И как – в духе автора или не в духе? Где толкутся толкинисты Сегодня я наконец попаду на этот загадочный Эгладор и узнаю, как выглядят толкинисты. Говорят, это уже не те, что были пять лет назад: тьма сгущается. Назгулов, орков, ведьм, вампиров – сотня на одного эльфа. А эльф... Про него даже песенка есть, некрасивая: Отчего, отчего Эльф на море так похож?.. Оттого, что затошнит, когда увидишь. – А куда нам идти-то? – спрашиваю Маню. – А куда всякие люди странного вида, туда и мы. Слушай, а тебя ведь как-то представить надо. Ну, какой ты национальности, как тебя зовут – не среди цивилов, а среди эльфов, например. – Национальности? – Ну да. Эльф, человек, хоббит, орк… кхм… да… из тебя орк – как из коня балерина, то есть, конечно, наоборот… впрочем, как и оборотень, ведьма, назгул и им подобные. – Выбор невелик. Значит, так: национальность – человек. Странник, точнее, странница. Цель путешествия – отыскать в нашем падшем мире эльфов. А имя… пусть я буду Анориэль, Пламенная Дева. – Красиво. Только с эльфами поосторожнее. Кто-то может и обидеться. Назгул, например. – Тогда цель путешествия пусть остается в тайне. – Пусть. Э-э… Кстати: как Маню меня там не знают. А знают как Вигдис. – Вигдис? Это же что-то норвежское, но никак не толкиновское… – Ну и что?.. Вышли из метро, направились к памятнику Ленину. Люди странного вида стали попадаться чаще... Новый Эгладор. Огромное сборище людей вокруг фонтанов, на чахлой травке под редкими деревьями, у самого памятника. Кто-то просто беседует, кто-то слушает менестрелей, но в основном своих, к чужим тусовкам подходить вроде как не положено... Одежда самая разная: обыкновенные черные джинсы и майки, средневековые платья, кирасы и шляпы, просто длинные платья, фантастические костюмы, сделанные просто из куска ткани (надо же уметь так здорово задрапироваться!)... Много длинноволосых юношей и девушек, некоторые наряжены в эльфийском духе, – с распущенными волосами, перехваченными ленточкой... И почему-то очень скучно. Особенно тем, у кого нет менестреля. Разговоры в той компании, с которой меня познакомила Маня, самые обычные: чья-то девушка ушла к другому и так далее. Собственные имена жутко сокращают: Эгл (Эгладор), Винс (Винсент), Саур (Саурон)... Возникает ощущение, что вроде как попал в другой мир (по одежде граждан судя, в древний), а на самом деле это – проекция твоего, современного, но только с иной эстетикой, с другой модой, что ли. На «Старом Эгладоре» – в Нескучном саду – зелено, слышится стук мечей, звон гитары, чья-то песня. Но послушать менестреля никто не пошел, а сели на бревно и стали рассказывать о том, что пару лет назад здесь было весело, был народ, вон тот овраг назывался Маньячьим, так как там маньячились, то есть дрались на мечах, не так давно здесь еще был Ульв, который предлагал всякому встречному сразиться... – Ну, как тебе? – спросила меня Маня. – Знаешь… Не так плохо, как ты мне расписывала. Не то чтобы черно, а просто серо. Это было мое первое впечатление. Толкинисты толковые и бестолковые … – Ну что, теперь тебя на Эгладор калачом не заманишь? – спросила как-то Маня. – Ну, ты не расстраивайся, не все толкинисты такие. Просто нормальные толкинисты на Эгладор не ходят, они по домам сидят. Но это вовсе не значит, что их нельзя увидеть, – полезай-ка ты в Интернет. В Интернете, конечно, я никого не увидела, зато удалось виртуально пообщаться с людьми, благодаря которым я уяснила себе, что толкинисты бывают очень и очень разные. Те, которые приходят на Эгладор пива попить, – это одни, те, которые делают кольчуги и мечи и устраивают ролевые игры, – другие, еще есть интеллектуалы, которые учат «высокое эльфийское наречие» или занимаются переводами и изучением творчества Толкина, есть и увлекающиеся мистикой, есть те, кто по завету Толкина «дописывает» его эпос, и есть те, кто дописывает его совсем не по завету Толкина. Например, многие очень любят выставлять Зло этаким романтическим героем – непонятым, неоцененным, интересным, сильным, который хочет творить добро и думает, что тьма – это и есть Свет; которого когда-то кто-то оттолкнул, и вот что из этого вышло; который только ждет чьего-то доброго участия, чтобы стать другим… А ведь у Толкина все не так просто. Там ясно показано, что, соглашаясь со злом, душа теряет свою творческую силу, начинает разлагаться. Горлум стал рабом кольца – и перестал быть единой личностью, в нем постоянно борются два начала – остатки чести и совести и подлость, по своей жестокости просто бесовская. Более того, Горлум потерял себя, он стал жалкой тварью, и его действительно жаль. Девять Кольценосцев, которые когда-то были великими королями, превратились в призраков, прислужников Врага. Есть во «Властелине колец» и такой момент, когда из Черных врат выходит вестник и представляется: «Я глашатай Саурона». «Имени его сказания не сохранили, он и сам его забыл и говорил о себе:“Я глашатай Саурона”». Наконец, сам Черный Властелин – бессильно злобящееся, пропитанное беспросветным отчаянием, ничего не способное сотворить, умеющее только портить существо. Автор ни разу не сделал попытки описать его мысли, проникнуть в глубину его души, пожалеть, понять… Для жителей Средиземья Саурон – враг рода человеческого (гномьего, эльфийского, хоббитского, энтского…) – и точка. Многие толкинистские рассказы написаны именно как продолжение произведений Толкина, и по сюжету, и по духу. Но сохранять свою игру и свои произведения в духе и традиции Толкина – не просто дописывать, а вписываться – удается лишь избранным. Быть может, потому, что немногие преследуют эту цель; проблема в том, что в наше время бытует ложное мнение, что в творчестве человек самовыражается, то есть несет читателям себя, а не слово. Вот и самовыражаются толкинисты так, что потом их и толкинистами не назовешь. Какой вывод из всего этого следует, я затрудняюсь сказать. Кому-то толкинисты видятся взрослыми детьми, не разучившимися за столько лет играть и верить в чудеса, кому-то глупыми чудаками, кому-то – носителями зловредных идей и даже сектантами… Вопрос, кто же такие на самом деле толкинисты, на мой взгляд, неразрешим: слишком разным людям полюбилось творчество Толкина и слишком по-разному они выражают свои разные чувства. Полюбить этот мир, потому что в нем ярко и непреложно действуют те же нравственные законы, о которых мы в суете давно забыли; полюбить этих героев, потому что величие и чистота их духа наполняют сердце решимостью противостоять злу в нашем реальном мире, в своей, казалось бы, слабой, запутавшейся в житейской паутине душе; стараться подражать прекрасным героям – как это знакомо всякому, кто любит хоть одну хорошую книгу! «Волшебные истории отрицают (наперекор всему) всеобщее окончательное поражение, и потому они – благая весть, приносящая слабый отблеск запредельной Радости в этот мир, горький, как скорбь», – писал друг Толкина Клайв Стейплз Льюис, который стал христианином благодаря Толкину. А некий читатель написал автору «Властелина колец»: «Вам удалось создать мир, в котором вера как будто существует, но впрямую о ней нигде не говорится, она – свет, исходящий от невидимой лампы». Кто читал книги Толкина, тот видел этот свет, чувствовал, может быть, как он проникает в душу, заставляя ее встрепенуться, обнажая те язвы души, которые в повседневной жизни прикрывались мнимым неведением, нежеланием думать о том, что каждый твой поступок остается в вечности, за каждый ты понесешь ответ. Нравственный закон действует, он существует всегда, и если ты о нем забыл, это не значит, что его нет, – вот о чем напоминают эти книги. Толкин был глубоко верующим человеком, и свет веры, живший в его душе, не мог не пролиться и не наполнить собой его книги, которые, как он говорил, «написаны кровью моего сердца, какой бы – густой или жидкой – она ни была».
Оставить комментарий
|
||||||
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |