Скоро ли?

Когда я только подхожу к этому дому, настроение у меня повышается. В душе начинается песня, и, как в детстве, я жду праздника. Этот старый деревянный дом «на трудышке», как раньше называли местные улицу Трудового коллектива, всегда радостно встречал гостей. Напротив – дровяные сараи, потому что этот многоквартирный дом и по сей день имеет печное отопление. И печи топят с сентября по май. На печах готовится еда, греется вода, сушится детская одежда, как и 20 лет назад. Во дворе сохнет белье, а чуть поодаль женщина несет воду из колонки. Как и 20 лет назад.

В подъезде с деревянными перекрытиями пахнет капустой и кошками, и я невольно вспоминаю, как здорово было скатываться по этим широким перилам. Сейчас я на них не помещаюсь.

Наша дверь. Табличка «Л. И. Коновалова». Раньше эта дверь никогда не запиралась на замок. Я помню, как мы с младшим братом ели булку с маслом и сахаром, ее давали к чаю, а ночью, лежа на одной кровати, слушали протяжные гудки паровозов, от их колес слегка дребезжали стекла. Мы пытались угадать, скорый или товарняк, спорили на конфеты.

А какие веселые были там праздники! Собиралась вся большая наша семья, с дядями и тетями, двоюродными братьями, приходили соседи, друзья, было столько народу, сколько вмещала комната. Приходили без приглашения, просто знали: у Коноваловых праздник. Наши с братом родители отплясывали, пели, шутили, а стол ломился от деликатесов, доступных неленивому рядовому человеку. Пирожки всех мастей, салаты по давно утерянным рецептам, из ингредиентов, которые сейчас нигде не найти, холодцы...

Всё это счастье есть где-то на видеокассете. И еще в моей памяти, оттуда и греет меня. Давно нет людей, которые делали наше детство беззаботным и счастливым. Они, наши взрослые, не успели увидеть, как мы вырастем, встанем на ноги. Не успели познакомиться со своими внуками. Они так и остались в том времени, не успев поворчать на технический прогресс, современную политику и молодежь.

Мой брат давно не требует мультиков от газетной телепрограммы, теперь он смотрит то, что хочет, в любое время на своем ноуте. Он ездит на чопере, давно сменив на него велосипед. Ездит и не стоит в пробках. И иногда мне кажется, что он летит быстрее времени.

Мы обсуждаем с ним планы на будущее, когда уже начали их воплощать, и никогда не вспоминаем то наше прошлое. Для брата его нет. Нет той жизни, нет той памяти, нет родных. Когда он похоронил мать, он похоронил всё.

Я постояла перед закрытой дверью – за все эти годы никто не пытался ее открыть. Наш дом стоит законсервированный с последних похорон. И только память с воображением так ярко вдруг вспыхивают, что я будто слышу звуки жизни там, за дверью.

Для меня они живут. Только где-то... давно. Как и своей жизнью живет маленькая девочка там. И мне иногда кажется, что из нее ничего не выйдет, но я тут же обрываю себя. Уже вышло. А я и не успела понять, что я сегодняшняя – это уже результат. И не так много времени, чтобы его улучшить. Зато я поняла, что слово «потом» значит «никогда». Я играю со временем, тороплюсь сделать свой ход, а время уже не дает фору. Оно признает только одно правило – ходить непрерывно. Моя маленькая дочка уже просит положить ей деньги на карточку, а потом плачет, что в школе сломался банкомат, а в столовке «ты представляешь, не принимают карты к оплате!» и что «разочаровались оба первых
класса».

Она лучше умеет печатать на компьютере, чем писать. Она скребет маленьким пальчиком по своему телефону и искренне удивляется, когда экран телевизора не откликается на такие же действия. Она никогда не поймет, что значит нарисовать проездной на март, ведь теперь это магнитные карточки, а не раскрашенная бумажка. В школе их вызывают к интерактивной доске, а мелом она пользуется, только рисуя «классики». Хорошо, что есть эти вечные «классики», кажется, без них мы не сможем понять друг друга.

Я ухожу из этого родного, но остывшего дома, и еду в сегодняшний свой теплый, уютный дом, в котором собираются мои друзья и гости. Но я знаю, что и он когда-то опустеет, остынет. Скоро ли?

Саша КОЙДАН