православный молодежный журнал | ||||||
И как после этого расставаться?
«Ваша заявка принята! Теперь Вы в списке участников лагеря. Поздравляем!» Что-то предательски ёкает внутри. Всё. Обратного пути нет. Уговариваю себя: ну что ты как маленькая. Не в концлагерь же ведь едешь, в конце концов. Передумаешь – откажешься, придумаешь что-нибудь, извинишься. Но уже знаю – не придумаю и не извинюсь. Не смогу. Увидев «ожидающий возрождения» монастырь в коротком сюжете на православном сайте, разрушенный, забытый, но в то же время величественный и прекрасный – невидимой человеческому глазу, какой-то неземной и таинственной красотой, – уже не смогу. Еще раз захожу на сайт Александро-Невского братства. Просматриваю короткий видеоролик. Хрупкая темноволосая девушка с искренней болью в голосе рассказывает о сауне в алтаре собора. Уже знаю, это Анна, одна из организаторов лагеря. Ее негодование по поводу беспредела местных властей передается мне. Как – в наше время, когда храмы возрождаются и повсеместно отстраиваются обители – в Тихвине, всего в нескольких часах езды от Петербурга, Александро-Невской Лавры и Казанского собора, кто-то посмел заниматься спортом в храме XVI века? По коже пробегают мурашки – хочется мчаться, забыв обо всём, бежать, лететь спасать монастырь. Женщина в монашеском одеянии, с ласковым, полным любви и понимания взглядом говорит о том, что делается для восстановления обители, сколько еще предстоит и как непросто бывает противостоять светским властям. Снова всплеск эмоций. На этот раз – восхищения и удивления: одна женщина, «сосуд немощный», и всё сама. И нет у нее в глазах ни страха, ни сомнения, ни тревоги – «с Божией помощью всё управится». Сердце мгновенно откликается на ее приглашение потрудиться в монастыре – именно приглашение, не призыв, не приказ, не упрек, а радушное и гостеприимное «приезжайте, мы всем рады!» Как будто она уже знает, видит – не мы нужны обители, она нужна нам. Торопливо изучаю памятку-приглашение. Пропускаю условия, проживание-питание, ищу требования к участникам. А вдруг не возьмут? А так надо, обязательно надо, чтобы взяли. Чувствую – там я должна быть. Размывающийся в повседневной суете и погоне за успехом смысл жизни вновь начинает обретать конкретные очертания. В голове крутится горделивое: «И поминать теперь тебя будут как благоукрасительницу обители до скончания века»... Презрительно гоню от себя корыстные мысли. Но на душе отчего-то теплеет, исчезает уже ставшая привычной тревога и суетливость. Раннее летнее утро. В метро немноголюдно – выходной день, большинство горожан еще спят. Горделиво осматриваюсь вокруг: «Не то что я. Мне не до сна, я благое дело спешу делать». Будто случайно спотыкаюсь и едва удерживаюсь на ногах. Правильно, за гордыню... В вагоне среди молодых людей с походными сумками и рюкзаками пытаюсь угадать будущих соседей. На эскалаторе рассматриваю рекламу. Загорелые девушки в купальниках зовут провести отпуск на заморских пляжах. Вновь ощущаю прилив самодовольства и восхищения собственной жертвенностью – я не на солнце в отпуске греться буду, я монастырь еду восстанавливать! Жаль, никто не знает. У Свято-Духовского центра в Александро-Невской Лавре, где размещается братство, уже несколько групп девушек в косынках и юбках ниже колен, с сумками и рюкзаками, старательно делающих вид, что не замечают друг друга. Я тоже не могу преодолеть смущения и нерешительно останавливаюсь у входа. «Доброе утро! Вы в Тихвин? Фамилия, имя?» – девушка, та самая, из передачи, деловито отмечает меня в списке. Тот же горящий взгляд, энтузиазм в каждом движении и удивительный голос – приглушенный, бархатный, теплый. Сразу становится спокойнее – всё, свои, приняли. И я теперь для них – своя, не чужая, и девушки вокруг вдруг тоже становятся близкими, своими, как будто нас всех связывает одна большая тайна. Улыбаюсь – солнцу над куполами, новым подругам, светлому дню. В автобусе организаторы делают перекличку. Едем весело, шумно, с шутками и непрерывным смехом. Но нет в этом смехе ни разгулья, ни обидных насмешек – это радость, помноженная на 37 молодых сердец. «Надо говорить “Пермь”, “Пермь”, понимаете? Тверже!» – объясняют Анне особенности фонетики своего региона бойкие девушки – представительницы «Православной молодежи Перми». Их заглушает веселое прыскание соседей, которое тут же передается им самим. Ощущаю укол совести – где же она, эта моя жертва, «подвижничество», отказ от веселого отпуска?.. Но снова что-то интересное происходит вокруг, и я напрочь забываю об этих мыслях. Первое утро в монастыре. Просыпаюсь рано, по будильнику, чтобы успеть на утреннее правило. Но странное дело – встаю бодро, сразу, полная сил и радости новому дню. Снова радость. Это чувство будет повсеместно сопровождать меня в течение всех десяти дней. Выхожу из гостиницы для паломников – точнее, оборудованного под нее купейного вагона – и дух перехватывает от открывшейся красоты. Утренняя дымка над древними стенами монастыря размывает его очертания, делает его будто нереальным, нерукотворным. Купола, кресты, кельи – всё это будто купается в золоте лучей поднимающегося солнца. Первая молитва у чудотворного образа Тихвинской иконы Божией Матери. «Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды…» Слова будто идут из сердца, «сокрушенного и смиренного». А я и не знала, что способна так молиться… После завтрака идем выбирать послушания. Снова удивление – и здесь полная свобода. Вопреки моим чаяниям и надеждам, роль самоотверженной подвижницы мне снова не удалась. Чтобы хоть как-то компенсировать предоставленную мне вольность, выбираю, как мне кажется, самое сложное – иду разбирать полуразрушенный корпус, где еще совсем недавно размещались мастерские и гаражи. До революции это здание занимали келейные корпуса. Руководит работами здесь, равно как и на всех остальных участках, Игорь, волонтер, в миру – владелец собственного бизнеса, а здесь – «папа Игорь» и «отец игумен», как шутливо за спиной называют его наши девчонки за напускную строгость и искреннее беспокойство за каждого из трудников. Не меньшим беспокойством, но зато большей мягкостью отличается второй наш руководитель – Петр; он, скорее, старший брат, с виду молчаливый и сдержанный, но при этом заботливый и внимательный. Вооружившись граблями, пакетами для мусора и совками, полный решимости и энтузиазма, наш бесстрашный отряд входит в первое помещение – и тут же с визгом выскакивает обратно. В углу на старом, полуразвалившемся диване бесформенная груда тряпья вдруг подает признаки жизни. Пришедший на подмогу Игорь выясняет, что виновником смятения бесстрашных подвижниц оказался квартирант матушки Тавифы. «Меня же матушка благословила ночевать, матушка благословила!» – заголосил потревоженный гость. Появляется настоятельница и терпеливо, с искренней любовью, словно разбаловавшемуся ребенку, объясняет рабу Божиему Владимиру, что его временное прибежище надо покинуть и «не мешать ребятам доброе дело делать». Поражаюсь ее смелости и долготерпению. И как не боится? Ведь одна среди целой ватаги «заблудших»! Наверняка, не один такой квартирант облюбовал себе эти заброшенные здания. А вот и они. К нашему новому знакомому подтягиваются друзья и, удобно усевшись неподалеку, начинают с интересом наблюдать за нашими действиями. Намереваясь преподнести урок «заблудшим», словно древнеримская мученица на арене языческого цирка, со скорбным лицом и потупленным взором приступаю к разбору завалов. «Ээээ, ты чего это делаешь? Куда понесла?» – несется вслед одеялу или чему-то похожему на него, полетевшему в костер с моей легкой руки. Там же, видимо, сгорают и остатки моего подвижнического терпения и смирения. Набираю в легкие кислород, чтобы достойно ответить, оборачиваюсь и… натыкаюсь на насмешливый взгляд своих обидчиков. «Ну что, боголюбивая раба Божия Татиана, ну и где твоя христианская любовь?» – читается в их глазах. Осекаюсь. Рядом – новая подруга. В миру – владелица и основатель турфирмы, а здесь – как и все, трудница: вместе со мной выбирает из кучи мусора осколки стекла, оттаскивает к костру тяжелые бревна и мешки с тряпьем, делит купе с четырьмя другими участницами лагеря. Вот уж кто действительно источает истинное терпение и любовь к ближним. Она примиряет нас с недавними насельниками нашего участка. Снова ощущаю укол совести – значит, возможно и мирскому человеку быть по-настоящему, по-христиански добрым. Через пару часов работ мой энтузиазм несколько угасает. Всё чаще украдкой поглядываю на часы и пытаюсь вспомнить, что с утра говорили про ужин: в шесть или всё-таки в полшестого? С укором гоню от себя мысли об отдыхе – трудиться ведь приехала, монастырь восстанавливать. Еще через полчаса сил не хватает даже на это – начинает ныть спина, дым от костра разъедает глаза, и вот оно долгожданное: «Всё, ребят, собираемся, ужин!» Никогда еще гречневая каша не была такой вкусной… «Александр Свирский, в миру…» – гул голосов в автобусе заглушает речь экскурсовода, пытающегося посвятить нас в подробности жития святого, к мощам которого нас везут. Но мне не до этого – в очередной раз начинаю повторять, последовательно и систематично, список заранее составленных прошений. Главное – не растеряться в самый ответственный момент, перед мощами. Стараюсь быть точной, обстоятельной и конкретной – чтоб преподобный не перепутал, всё исполнил в точности. На то он и чудотворец. И вот он, очередной урок. «Она сама до мощей дойти сможет? Надо, милая моя, надо… Ты постарайся, хоть шажочек сделай…» – молодая женщина, практически моя ровесница, со сведенным от боли лицом, опираясь на сопровождающего ее мужчину, приподнимается с инвалидной коляски. Служитель открывает раку, женщина с помощью своего спутника наклоняется над мощами, благоговейно прикладывается к ним. Чувствую, как соленая влага начинает скапливаться в уголках глаз и, переполняя их, стекает по щекам. Служитель строго оглядывает нашу группу и молча закрывает раку. Приложившись к мощам сквозь стекло, начинаем читать акафист. У большинства, как у меня, на глазах слезы. Тщательно подготовленный список пожеланий канул в небытие. В голове пульсирует лишь одно: «Отче Александре, ты же можешь, ну пусть она поправится… пусть поправится…» А для меня преподобный уже сотворил чудо – открыл мне очи сердечные, заставил увидеть и понять, как я на самом деле счастлива. Словно в ответ на мои просьбы, как знак прощения свыше, строгий служитель вдруг молча подходит к раке и вновь открывает ее – теперь уже для нас. Немного растерявшись от такой нечаянной радости, опять выстраиваемся в очередь... «Окунаться в озере будете?» – негромко спрашивает нас насельник Антониево-Дымского монастыря, закончив экскурсию. Вся наша группа, занятая подписыванием кирпичиков, только что пожертвованных обители, откликается неуверенно, неразборчиво, с сомнением. День прохладный, да и небо в тучах… Купаться никого не тянет. «Конечно, обязательно! – твердо и с уверенностью пресекает наши сомнения Игорь. Потом, оглядывая нашу группу: – Так, заканчиваем подписывать и на озеро, окунаться!» Чувствую, как внутри просыпается негодование: и чего раскомандовался? Детский сад ему, что ли? И вообще, у нас равноправие полов! Несмотря на клокочущие в душе протесты и феминистические лозунги, молча следую за группой – всё-таки, монастырь не самое подходящее место для революций. После купания – непередаваемая легкость и благодать. Вода и вправду здесь чудотворная – теплая, обволакивающая, будто невидимый покров, защищающий от бед и скорбей. Чувствую, как переполняет меня радость и любовь и уже ставшее знакомым ощущение, что все вокруг свои, родные, потому что Божии… Мысленно возвращаюсь на полчаса назад: а прояви я тогда свой характер, кому было бы лучше? Всё-таки правы святые отцы: послушание – одна из важнейших добродетелей. Акафист в единственном пока действующем на территории монастыря храме перед мощами преподобного Антония, когда-то вымолившего этим землям Тихвинский образ Божией Матери, читается легко, на одном дыхании – переполненная благодатью, душа хочет вновь и вновь благодарить святого за ниспосланную радость. «Радуйся, преподобный отче Антоние…» – никогда, наверное, еще я не повторяла это так искренне. Стоим на литургии во Введенском. Это уже ставшее привычным сокращение, распространяется и на нас, участников лагеря, по принципу места проживания. Я – «Успенская», потому что живу на территории Успенского Богородичного Тихвинского монастыря. Может быть, поэтому ничто не сравнится для меня с литургиями в Успенском соборе, под всепрощающим взором Божией Матери. А какой там хор… За несколько дней я уже привыкла называть его своим, как называют своим двор, в котором вырос, школу, район. Деловито хожу по храму, строго оглядываю паломников, придирчиво оглядываю очередь к иконе – всё ли благопристойно. Всё это доставляет мне особое удовольствие, словно привычные домашние хлопоты. Но сегодня – день особенный. Сегодня литургию поют наши девочки под чутким руководством Юлии, регента и сотрудницы местного музея, светлого, лучистого человека. Меня переполняют эмоции. Вот уж никогда не поверила бы, что непрофессиональный хор, собранный на пару дней, после двух-трех спевок в свободное от послушаний, экскурсий и лекций время может вызвать такую бурю чувств. Привычные слова молитв звучат совсем по-другому – ведь в созвучии голосов я различаю каждый и знаю, кому он принадлежит. Служба пролетает незаметно, будто на одном дыхании... «Ненавидящих и обидящих нас прости, благотворящим благосотвори…» Приглушенный голос сопровождает лишь потрескивание свечей в темном храме и редкие вздохи молящихся. В свете лампад лики со старинных икон кажутся живыми, кажется, еще немного – и святые праведники, мученики и преподобные сойдут к нам в этот старинный собор, окружат нерушимой стеной и запоют в унисон вечерние молитвы. Правило читаем в храме Иова Многострадального, куда нас пустил настоятель, отец Сергий, невероятной широты души и интересов человек. Восстанавливает уникальный собор – практически из руин, собирает по крупицам историю края, воспоминания о подвижниках и святых, организовал воскресную школу, строит скит, в котором спасаются «заблудшие»… И это еще не весь список того, о чем болеет душа отца Сергия. О своем храме он может рассказывать долго – а мы слушаем, слушаем, и незаметно пролетают часы. Вот уже и ужин. После «пикника», или «опен-эйра по-православному», как шутливо окрестили его наши участники, в скиту отца Сергия (вот где открываешь для себя истинную красоту нашей русской земли) вечернее правило в храме. Молитва здесь особенная, сугубая, обладающая каким-то необыкновенным воздействием – после нее мы все, и без того сроднившиеся после совместных трудов и ярких впечатлений, становимся будто связанными какими-то узами, посвященными в одну большую тайну, носителями какого-то особого знания. И как после этого расставаться? Однако, пора. В Александро-Невской Лавре, куда нас, согласно программе, привез автобус, уже ждет стайка девушек и несколько ребят. Чувствую легкий укол ревности и немного завидую им – им ведь всё это еще только предстоит: и радость совместной молитвы, и дружба, рождающаяся после пятого вынесенного мешка мусора, и новые открытия, и утренняя дымка над стенами обители, и споры о главном в воскресной школе… Отгоняю от себя грусть и мысленно желаю им помощи Божией – ведь и они теперь тоже, свои, родные. Нас породнил наш монастырь.
Татьяна Некрасова
Оставить комментарий
|
||||||
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |