Культура

Странствия Капли

Игумен Варлаам (Борин)

Жила-была Капля. Она образовалась от таяния снега на крыше круглой приземистой башни, притулившейся у подножия холма. Капля трепетала, держась на конце сосульки, но упасть не боялась, поскольку внизу уже образовалась лужа и падать, казалось ей, будет не больно. Однако солнце пригревало слабо, таяние сосульки приостановилось, и Капля так и висела, наблюдая за жизнью на земле.

А там, внизу, покоились посеревшие сугробы. Тонкие ручейки, подтачивая снежный панцирь и огибая препятствия, бежали под уклон, собираясь в бурлящий ручей, устремлённый к реке. На открывшиеся от снега пятачки прилетали нежные синицы, суетливые воробьи и маститые галки. Они стучали клювами по не совсем оттаявшей земле, отыскивая, чем бы поживиться. Капля удивилась, завидев серого с коротким хвостом кота, пробиравшегося по насту в направлении, где не было ни одной кошки, пока вдалеке, между деревьев она не увидела другого, примерно такой же масти, но безущербного его собрата. Значит, поняла она, борьба может быть не только за кошачье сердце, но и за территорию.

А ей? Нужна ли Капле какая-то собственная территория?.. У неё нет ни дома, ни друзей – вчера она лежала в сугробе на крыше, сегодня она висит на конце сосульки. А завтра?.. Нет у неё и врагов – она ощущает себя принадлежащей всему миру. А мир при этом отражается в ней!

Однако мир не всегда был расположен к Капле. Ураганный Ветер, поднявшийся к вечеру, устрашающе просвистел:

– Фью-взьють! Держись, Капля, крепче, а то мигом разметаю тебя по белу свету!

Капля была бы рада попутешествовать, посмотреть мир. Но если бы она поддалась Ветру, то разлетелась бы вдребезги. И собрав всю свою волю, она держалась из последних сил.

– Э-ге-гей! – взгикнул утренний Мороз и крепко хватил Каплю. – Берегись! Сейчас заморожу!

Она дрожала, ёжилась, сжималась, и только эта дрожь говорила о том, что Капля была ещё жива. Хотя что это за жизнь?! Скованность всех чувств, отсутствие каких-либо мыслей…

– Ужасно холодно! – пищала она, надеясь, что Мороз смилостивится.

К счастью, утренний богатырь ярился недолго. Он как-то обмяк и спрятался, завидев оранжевый шар, выкатывающийся из-за горизонта. А исчезая, пробурчал себе под нос:

– Я, собственно, ничего плохого и не собирался делать. Так, немножко пощипал кое-кого – для тонуса.

Ближе к полудню потеплело, сосулька потекла, и Капля, упав на землю, проросла среди стайки белоголовых, таких же, как она, снежных капель – подснежников[1].

Из окна башни открывался чудесный вид на сад, тянущийся по всей долине, пока ещё заснеженной. Но скоро повсюду потекут ручьи, заливая низины, а весеннее солнце сотрёт последние зимние штрихи, затерявшиеся в ложбинах, и весь сад займётся первоцветом, зазеленеет свежими листочками и утонет в белоснежных нарядах. Они будут напоминать очаровательных невест, готовящихся к новой жизни. Да только не все смогут облечься в подвенечные платья и радоваться её пришествию. В башне жила дочь высокопоставленного сановника, которая ещё имела каплю надежды на счастье, но эта капля уменьшалась день ото дня.

Прекрасная девушка полюбила юношу из простого народа, и отец, который не имел королевских кровей, но воспитывал дочь как принцессу, узнав о её непозволительных чувствах, распорядился укрепить окна башни решётками и поставил у дверей стражу. Девушка-принцесса оказалась пленницей, она с трудом мирилась со своим положением и ожидала возлюбленного-принца – тоже не по крови, но по дару любви, – который мог бы освободить её.

– Хоть бы увидеть его, – шептала она, глядя на семейку подснежников за окном. – Хоть бы капельку времени побыть с ним рядом!

Капля встрепенулась: говорят вроде бы про неё… И вдруг почувствовала, что просолилась. Что такое? Почему? – осматривалась она вокруг.

– Ты плачешь? – услышала Капля голос принца, державшего в руках незатейливый букетик. – Но ведь я люблю тебя!

– И я тоже, – горячо отозвалась принцесса, в то время как по её щеке катилась огромная слеза. – Но у меня такое предчувствие, что мы с тобой больше никогда не увидимся.

– Я вернусь, – уверял юноша. – Я непременно вернусь! Служба в армии сейчас не опасна. Ведь наш король не ведёт никакой войны, и на нас никто не нападает. Надо подождать… совсем недолго.

Капля смотрела на девушку и переживала за неё. Но рядом уже не было никого. Слёзы одна за другой катились по бледным щекам юного создания с золотистыми локонами.

– Почему она плачет? – спросила Капля сестриц. – Ведь её никто не видит. А плачут же всегда для кого-то.

– Не всегда, – возразили слезинки. – Иногда плачут для себя. От жалости...

– От жалости к себе? – удивилась Капля. – Но ведь это бессмысленно! Разве это что-нибудь изменит? К тому же всякий человек, жалеющий сам себя, часто вызывает у окружающих одно недовольство.

Капля, вместо сострадания, почувствовала неприязнь к своенравной барышне, показавшейся ей вдруг просто капризной девчонкой. Наверное, правильно, что её посадили в эту башню, – подумала она. – Пусть посидит, помучается!

И Капля-слеза тотчас потеряла соль, стала пустой и ни к чему не годной.

Утренний Мороз, будто бы не имевший серьёзных намерений кого-либо ужалить, на попутном южном Ветре помчался на север, чтобы поговорить со снежным Бураном.

– Слушай, – обратился Мороз к нему. – Ты тут сидишь, кемаришь, в ус не дуешь. А надо бы подуть!

– Да куда уж нам, – обречённо произнёс Буран, – апрель же в разгаре. Наша песенка спета. Сиди и ты тут, дожидайся своего часа.

– Нет, брат Буран, сдаваться рано. Следующая зима когда наступит?! А силушку-то мы ещё не растратили. Давай гульнём напоследок, а?

И так азартно утренний Мороз свистнул, так смачно крякнул, что снежный Буран не смог усидеть на месте. Он взвился, закрутился, поднялся ввысь и полетел на юг, увлекая за собой Мороза.

Вся земля, уже полностью открывшаяся было для весеннего обновления, оказалась под снегом. Даже солнце не могло ничего изменить, хотя очень старалось. Оно посылало яркие лучи, которые россыпью самоцветов отражались от плотной брони, нисколько её не уменьшая.

Скованные Морозом и накрытые Бураном подснежники вновь превратились в настоящие снежные капли. Под воздействием страшного холода Капля уже не пищала жалобно, а неистово ругалась:

– Проклятый Мороз! Да сколько можно?! Весна же на дворе.

Капля дрожала не столько от холода, сколько от неприязни, и не знала, куда её девать.

Новый снег, принесённый Бураном, будто специально приходил за старым, чтобы увести его из долины и освободить землю. Ожили и подснежники, начавшие поднимать понурые головы. Запели на все лады вернувшиеся домой скворцы. Деловитая ворона неистово дербанила вытаявший полиэтиленовый пакет.

– Так-так, – злорадствовала Капля, – проглоти хоть небольшой кусочек. Глядишь, скорее подохнешь!

Но ворона, не слыша убийственного совета, отклевала кусок плёнки и полетела строить жилище для птенцов. Не всё же из щепок да веток строить. Нужно и новые материалы применять!

Подснежники были бодрыми и весёлыми, будто никакой Мороз их не затронул и никакой Буран не повредил.

– Почему вы такие счастливые? – спросила их Капля, с ехидством проводив взглядом машущую крыльями ворону. – Вас морозили-морозили, засыпали-придавливали, а так выглядите, будто вас это и не коснулось.

– Мы держались вместе. Единой семьёй легче переносить любые невзгоды.

И Капля позавидовала им.

Мороз, покинувший землю, не угомонился. Он закрадывался в души людей, выстуживал их и делал всё возможное, чтобы человеческие сердца превращались в ледышки. Капле зависти нравилось это, и она гуляла по местам безводным, отыскивая себе пристанище.

Она проникала и в сердце землепашца, который завидовал силачу-кузнецу, и в сердце кузнеца, с завистью взиравшего на хлеботорговца-толстосума, и в сердце хлеботорговца, находившего повод позавидовать землепашцу, например, наличию у него молодой статной жены, в отличие от его – старой и вечно недовольной. Однако всё это не делало жизнь Капли интересной и насыщенной. Время тянулось для неё медленно и скучно. Капля уже не раз пожалела, что связалась с этой тоскливой завистью. Да как от неё избавиться?.. Но тут она добралась до королевского двора!

В отсутствии короля, который поправлял здоровье на горных источниках, военный министр, движимый завистью… ни много ни мало – к самому монарху, подговорил маршала выдвинуть армию в соседнее государство, чтобы помочь падишаху.

– В конечном счёте, наша военная поддержка сделает его зависимым, – рассуждал министр, многозначительно пуская изо рта табачный дым. – И это обернётся для нас поддержкой материальной – золота же у него… о-го-го!

 – Но выйдет ли что из этой затеи? – подыгрывая министру, спросил маршал. – И как нам убедить нашего… – он хотел вставить уничижительное слово, но вовремя опомнился, – хм, несговорчивого  короля?

– Главное, ввязаться в бой, а там всё утрясётся, – произнёс министр, утопая в клубах дыма.

– Да, победителей же не судят! – заключил маршал, и медали на его груди решительно звякнули.

Король был против военных действий, стоивших королевству и немалых денег, и людских потерь, но, по возвращении с целебных источников, у него не хватило капли решимости, чтобы воспротивиться готовому приказу военного министра. И он поставил свою подпись.

Капля зависти, увеличиваясь словно на дрожжах, стремительно превращалась в Каплю ненависти и захватывала сердца всех без разбору: министров, военачальников и даже сердце миролюбивого короля. Чтобы оправдать затеянную кампанию, он произнёс патриотическую речь перед солдатами и командным составом армии.

– Нам не нужна территория этого государства! Мы в ней не нуждаемся. Нас не интересуют золотые запасы падишаха! Мы хотим… мы должны помочь дружественному народу в борьбе с врагами! Потому что их враги – это наши враги! Я назначаю себя главным маршалом и сам буду руководить боевыми действиями.

Военный министр аж присел, услышав этакое. Заместители и помощники бросились к нему, думая, что их патрона хватил удар, а у него в душе от зависти не осталось и следа, потому что вся она до капельки превратилась в ненависть – не к врагу, конечно, а к своему королю.

Ненависть вселилась и в сердца королевских солдат. Капля распухала от гордости – её слушают, её воспринимают, её желаниями руководствуются.

Молодой воин, представлявшийся любящему сердцу принцем, совсем не был воинственным. Он любил музыку, играл на дудочке и свирели, был застенчивым и робким. Капля гордости, таившаяся в его сердце, помогала ему справиться с робостью, но это не облегчало ему жизнь. По приказу отца возлюбленной он был взят в королевскую армию и отправлен на войну.

– Одна капля ненависти! Лишь одна капля каждому солдату перед боем! – приказал главный маршал своим командирам. – И они пойдут воевать как самые отчаянные головорезы.

Королевские воины, помогая дружественному народу, бежали с искажёнными криком лицами, стреляли в кого попало и смело погибали под вражескими пулями. Главный маршал, сидя в своём замке, радовался победам и не горевал о потерях, а на место погибших требовал свежих новобранцев. Наш совсем не воинственный принц тоже рвался в атаку, стрелял, убивая врагов, и после боя, когда солдаты сами добавляли себе по капле ненависти, смачно расписывал свои подвиги.

Не сказать, что он совсем забыл возлюбленную, бывало, и вспоминал, но очень отдалённо, как-то неясно, будто чью-то дальнюю знакомую, о которой ему просто рассказывали. Никаких желаний играть на дудочке и свирели у него уже не было, потому что, как и все солдаты, он был заполнен одной лишь ненавистью.

Нашему герою повезло, его, контуженного, вынесли с поля боя и отправили лечиться. По ночам ему мерещились рукопашные схватки, стрельба, кровавые раны, он в ужасе вскакивал с кровати и потом никак не мог заснуть. Опустошённая душа требовала одного – капли ненависти. И он вновь начал принимать её каждый день, даже когда вернулся домой.

Мать сокрушалась, мучительно переживала, видя сына в таком состоянии, пыталась вернуть его к прежней жизни, купила ему благозвучную свирель. Но ничто не интересовало бывшего солдата. Капля ненависти, слившись с каплей гордости, толкала его на бесчинства. В доме он всё крушил, жутко ругался и в порыве гнева поднимал руку даже на родную мать. Она старалась терпеть, скорбно плакала и молилась.

За успешную операцию по уничтожению врагов падишаха король наградил главного маршала Орденом решимости. Осунувшийся, совсем стушевавшийся военный министр от растерянности только пошевелил губами:

– Кто же ему вручать будет? Сам… себе? – и вместо того чтобы вытереть капли пота на лбу, затушил об него сигарету.

Капля ненависти расхохоталась, как только узнала про награду, и закончила смеяться, увидев растерянного министра с пятном пепла на лбу. Искренний смех помог ей освободиться от ненависти, и Капля вдруг поняла, как она устала таскать эту тяжесть. Захотелось вспомнить времена, когда она была прозрачной и весь мир чисто отражался в ней, когда была красивым весенним подснежником и радовала влюблённых, наконец, когда была слезой и в ней была жалость. Капля начала, было, даже жалеть… но поняла, что жалеет себя, вовремя спохватилась и отбросила это наваждение. Она стала скорбеть, что утеряла соль, которая благодаря состраданию была в ней прежде. А как вновь осолиться?..

И тут Капля обнаружила, что катится вместе с другими слезами по материнским морщинистым щекам.

– Как же им помочь? – сокрушалась она, думая про несчастного воина, его мать, принцессу…

И постепенно превращалась в Каплю жалости.

– Ох, тяжёлое это дело! – воскликнули капли-слёзы. – Её сын так сроднился с ненавистью, что каждое утро принимает по пять капель. И для любви в его душе совсем не осталось места.

– Надо проникнуть к нему в сердце, – в горячем порыве произнесла Капля, – чтобы он вспомнил свою возлюбленную и вернулся к настоящей жизни.

– Но… – смутились слёзы, – ты можешь погибнуть от разрушительной силы его ненависти.

Однако Капля уже не слышала слёзных подружек. Жалость к бывшему музыканту обернулась в ней глубоким состраданием.  Некогда она не боялась упасть, а теперь не страшилась даже смерти. Отважная Капля, оказавшись в душе юноши, стала увеличиваться, расширяться во все стороны и превратилась в огромную, размером с само сердце, Каплю любви.

…Странствие Капли длилось год, а может и не один. Она давным-давно не замечала времени, и похоже, оно просто перестало существовать для неё.

С приходом нового тепла дочь сановника, как обычно, ждала чуда. В душе вновь возрождалась капля надежды, которая воскрешала её. Целыми днями девушка простаивала у окна, вспоминая своего возлюбленного и сквозь решётку любуясь переменами в природе. Благоухали гиацинты, в крокусах возились шмели, распускались нарциссы и тюльпаны. Коты мирно гуляли по саду, валяясь в траве, иногда что-то вынюхивая в ней и пожёвывая ту или иную былинку. Они не завоёвывали ничьи сердца, не дрались за территорию. Соловьи отчаянно выводили трели, открывая всему миру, чем живёт их душа. Галки и вороны высиживали птенцов в гнёздах, сделанных из старых и новых материалов.

Под воздействием Капли любви, которая достигла и дочери сановника, пленница вновь превратилась в принцессу, а башня перестала быть для неё местом заточения. Никакие стражи не были ей врагами, потому что её сердце было заполнено лишь одной большой Каплей любви, и никакой, даже самой маленькой капельке жалости к себе не нашлось в нём места. Принцесса уже не мечтала о появлении принца, который освободит её, не выдумывала разговоров с ним. Она просто шептала:

– Я люблю тебя!

И слышала в ответ:

– Ты теперь будешь жить вечно!

Капля, собравшаяся бриллиантовой росой в сердцевине кружевного листа манжетки[2], тихо радуясь, расплылась в улыбке. Вспоминая свои странствия, она думала: капля ненависти убивает, а капля любви воскрешает. Всё дело в выборе... Согретая солнцем, лёгким благоуханием она постепенно поднималась к небу. Это происходило до тех пор, пока от Капли не остался последний вздох:

– В руки Твои… предаю дух мой...

Но дыхание её не исчезло в бездонном синем небе, а образовало Каплю небесную. Когда таких капель накопилось очень много, они тёплым летним дождём пролились на Землю. Наша Капля упала в океан и слилась с тысячами тысяч других таких же, как она, капель, чтобы среди сродных ей душ не исчезнуть никогда.

И Океан был таким синим!

Это был Океан Любви.

← Вернуться к списку