История и мы

Три абзаца — “о роли историка в рабочем строю”

 

Мне кажется, роль истории как поля межнациональных диалогов, споров, соперничества будет только расти. Доказательство — самое элементарное. Общая масса полемики “разлитой в мире” величина или постоянная, или уж точно неубывающая. Удельная доля “идеологических элит”, ведущих (озвучивающих) споры, а также коммуникационные возможности растут. А между тем количество “полемических площадок” сократилось. Ранее, например, диалоги, споры СССР-США сублимировались, вытеснялись в сферу политэкономии. Спор, грубо говоря, шел: кто правее, Маркс или Кейнс?

Вспомните хотя бы, сколько обсуждалась, какую долю общественного внимания занимала та самая … “конвергенция”. То была штука сложная, приблизительно ее, конвергенцию можно было понять (интересно, а кто ее понимал не приблизительно?) как вариант ничейного исхода матча «Маркс – Кейнс». А игравшие “на победу” обрушивались на “конвергенцию” с обеих сторон. Согласитесь же, что сегодня громкость этих политэкономических споров значительно прикручена. “Религиозная площадка диспутов” также давно и изрядно опустела. Тоже характерный момент. Сначала шли споры (войны) непосредственно за догматы. Потом войны, как бы сказать…за “массу паствы”. (Паства понималась, как некая — паста. Чья передавит?). Сейчас допустимы, комильфо — только споры по истории религий.

Знаменитый фукуямовский “Конец истории” можно и так понять, что историю перестанут делать (во избежание “ядерной зимы”), а займутся ее интерпретацией. И если доля “исторических” споров и доля общественного внимания к ним растет, то абсолютно недопустима прежняя тактика угрюмого отпирательства или замалчивания.

Я замечал и по некоторым рецензиям эту тенденцию: “Ну, Адольф Гитлер как трастовый управляющий ЗАО “Европа” — хорошо, правильно. А вот возня с Черчиллем, как известно злейшим ненавистником — зря. А Брест-Литовский мирный договр 1918 года — вообще слишком большая трагическая тема. Зачем ее притягивать ко Второй мировой? А русские, ухмылявшиеся и обменивавшиеся рукопожатиями с представителями гитлеровской Германии в том же Бресте — вообще…

Мой подход здесь сводим к следующим тезисам.

1). Черчилль (англичане вообще) имеют право припомнить нам Брестский мир 1918 года. Сколько “исторических сложностей” не приплетай, но это ведь еще и просто сепаратный мир, нарушение союзнических договоров.

2). Сколько бы не прятали – не отпирались, но какое-то приложение к Пакту Молотов-Риббентроп о разделительной линии в Польше было. Иначе советские и немецкие войска просто смешались бы в кашу. А они, как известно, сомкнулись весьма аккуратно. В том же Бресте.

3). Советские войска перешли через незащищенную восточную (польскую) границу. Заметьте: на романтическом (или бытовом) уровне незащищенную — звучит трогательно, и как дополнительное осуждение преступившего. В мире же “Реаль политик” — ровно наоборот! Незащищенную — означает, что польских войск на нее оттянуто не было. Значит, СССР ни на волосок не повлиял на ход (и исход) двухнедельной польско-германской войны!

4). Наш западный союзник в итоге ведь признает: В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимым отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий. Так что русско-германское рукопожатие в Бресте 1939 года — это не капитуляция 1918 года, а как бы приветствие боксеров перед схваткой. А значит, в нем лежало и зерно будущего освобождения Польши.

Еще раз попросил бы оценить всю эту строгость и тщательность черчиллевской расстановки причин и следствий – как раз в одном из самых болезненных для нас вопросов:

 А) сначала: через две недели (боевых действий) польская армия численностью около двух миллионов человек прекратила свое существование.

Б) и только потом: … пришла очередь Советов. 17 сентября русские армии хлынули через почти не защищенную восточную границу.

Так что черчиллеву критику нашего «Бреста» вполне можно признать.

Но вывод-то отсюда следует какой? Это в Первую мировую войну мы вели себя… неадекватно. Бросились на Австрию за южных славян! На Германию (неотмобилизовавшись) — спасать Париж! Не то, чтобы: “слишком благородно, в рыцарских латах, с турнирным копьем — на танк”. Но именно — неадекватно. Проиграли. Значит… Победа требует других подготовительных шагов.

И вот уже после этой холодной калькуляции фактов и факторов можно найти место и для “морально-героического”. И тут есть что вспомнить: ведь после тех двух мрачных Брестов (1918 и 1939 гг.) был же и… Третий Брест!

Да-да! Знаменитая героическая Брестская крепость, продержавшаяся дольше, чем вся Польша в 1939-ом! Дольше, чем объединенные Англия-Франция в 1940-м! Месяц там шли бои, по современной военной терминологии, “высокой интенсивности”, и еще несколько месяцев, почти до октября 1941 года, шло очаговое сопротивление.

 

 Опыт восстановления исторической панорамы

 

Важность диалога с такими великими историографами как Черчилль становится особенно ясной – «на контрасте».

Беседа профессора Павла Вечоркевича в газете Rzeczpospolita. ("Rzeczpospolita", Польша), 28 сентября 2005.

Павел Вечоркевич - профессор Исторического института Варшавского Университета. Специализируется на изучении истории России и СССР, военной истории, а также новейшей истории Польши. Автор многочисленных книг и статей, в т.ч. "Кампания 1939 года" (2001г.), "Круг смерти. Чистка в Красной Армии 1937-1939" (2001 г.), "Политическая история Польши 1935-1945" (2005 г.).

- Мы не хотели оказаться в союзе с Третьим Рейхом, а приземлились в союзе с в равной степени преступным Советским Союзом. А что еще хуже, под его абсолютным доминированием. Гитлер же никогда не относился к своим союзникам так, как Сталин к странам, завоеванным после Второй мировой войны. Он уважал их суверенитет и правосубъектность, накладывая лишь определенное ограничение во внешней политике. Наша зависимость от Германии, следовательно, была бы значительно меньшей, чем та зависимость от СССР, в которую мы попали после войны.

Мы могли бы найти место на стороне Рейха почти такое же, как Италия и, наверняка, лучшее, нежели Венгрия или Румыния. В итоге мы были бы в Москве, где Адольф Гитлер вместе с Рыдз-Смиглы принимали бы парад победоносных польско-германских войск. Грустную ассоциацию, конечно, вызывает Холокост. Однако, если хорошо над этим задуматься, можно прийти к выводу, что быстрая победа Германии могла бы означать, что его вообще бы не случилось. Поскольку Холокост был в значительной мере следствием германских военных поражений.

… самую главную роль сыграл фатальный приказ Рыдз-Смиглы: «с Советами не воевать», а также тот факт, что война с Советским Союзом официально объявлена не была. Хотя полноценная защита Восточных земель не была возможна, следовало организовать там символическое Вестерплатте. Создать оборонительный пункт, который бы оказывал сопротивление длительное время. Защищался бы до конца, до последней капли крови. На этих землях необходимы были польские Фермопилы, чтобы продемонстрировать всему миру наши права на эти территории.

… Может быть, именно Львов должен был стать этими Фермопилами. Потому что были все условия для его защиты. Это надо было сделать хотя бы для того, чтобы позднее всякие Хрущевы, и другая сволочь, не рассказывали о «украинском городе», и чтобы этот аргумент не принимали так легко американцы и британцы.

Большевистские солдаты также не хотели сражаться и воевали очень плохо. Если бы мы начали в 1939 г. войну только против Советов - об этом говорит также опыт финской войны - мы без больших проблем справились бы с этой агрессией. 17 сентября мы бы были на 150, а может даже и 200 километров восточнее наших границ. Такая война шла бы уже на советской территории.

Корреспондент:- 17 сентября, после известия о большевистском нападении, президент, правительство, а вскоре и главнокомандующий покинули территорию Польши. Долгое время 'побег' Рыдза был предметом издевок. Как вы оцениваете решение главнокомандующего?

- Хоть он и покинул страну позднее, чем Мостицкий и правительство, следовало это сделать еще позже. Ему предлагали, и это было бы гениально, пересечь границу с винтовкой в руках, отстреливаясь, что было бы символично, от преследующих его советских частей. Это был бы красивый поступок и, я думаю, что в этом случае никто не смог бы его упрекнуть.

Итак, тезисы Вечоркевича:

(1) Гитлер никогда не относился к своим союзникам так, как Сталин к странам, завоеванным после Второй мировой войны. Он уважал их суверенитет и правосубъектность…

(2) Мы могли бы найти место на стороне Рейха почти такое же, как Италия и, наверняка, лучшее, нежели Венгрия или Румыния.

(3) В итоге мы были бы в Москве, где Адольф Гитлер вместе с Рыдз-Смиглы принимали бы парад победоносных польско-германских войск.

- Да, известному писателю-нобелевцу Чеславу Милошу, декларирующему, что вроде «шляхетский дух» - стал общепольским духом - далеко нужно отступить от этого холопского «сравнительного анализа»:

(1) чья плетка была бы тяжелее?

(2) могла ли польская горничная занять место почетнее, чем венгерская кухарка, или, к примеру, чем итальянский дворник или румынский лакей?

А по вечоркевичеву пункту (3) можно вспомнить:

- Так ведь было уже. С Наполеоном уже входили в Москву, был там и победоносный парад 1812 года, и тогдашний кумир предков Вечоркевича очень гневался на помощников. Называл их, поляков - главными виновниками провала московского похода (см. «Мемуары» Коленкура). Подставили его поляки, при всей ненависти к Москве, обманули-таки с «польскими казаками»...

НО Гитлер-то не Наполеон, он наказал бы холопов куда строже.

И на счет возможных симпатий «пана Гитлера» (и надежд Вечоркевича):

 

Бывший уполномоченный по борьбе с партизанами на Востоке обер-группенфюрер СС Эрих фон дем Бах-Зелевски (запротоколированное показание перед Нюрнбергским трибуналом):

 - Гиммлер в речи, произнесенной накануне похода на Россию, призвал уменьшить общую численность славянского населения Польши и оккупированных территорий СССР на 30 миллионов человек. Расовая доктрина национал-социализма не оставляла места на земле народам, лишенным родины-почвы, — евреям и цыганам. Все они подлежали поголовному уничтожению. Дальше по «шкале вредоносности» шли поляки — на протяжении пяти веков враги Германии, численность которых надлежало максимально уменьшить, а государственность ликвидировать. Поскольку проживавшие в Белоруссии поляки, как правило, имели более высокий образовательный уровень, чем белорусы, их иногда назначали старостами, бургомистрами и членами управ. Но оккупанты рассматривали это как временное явление. В январе 1943 года начальник СС и полиции в Белоруссии Гофман заявил: «В каждом поляке надо видеть противника, который пытается маскироваться. Поэтому там, где в некоторых деревнях еще служат польские бургомистры, они по возможности быстрее должны быть устранены. (…)

Как сказал один герой Булгакова: «Поплавский, тебе все ясно?».

Но у Вечоркевича были и другие планы «боевых действий»:

- … (4) следовало организовать там символическое Вестерплатте… необходимы были польские Фермопилы, чтобы продемонстрировать всему миру наши права на эти территории.

 - … (5) было бы гениально, пересечь границу с винтовкой в руках, отстреливаясь, что было бы символично, от преследующих его советских частей. Это был бы красивый поступок…

Вот она – истинная картинность, декоративность Польши! Польский историк занят «постановочным кадром», «конструирует мизансцену». «Гениально бы – пересечь границу стреляя из винтовки. И символично бы – отстреливаясь от преследующих советских частей».

А мог ли Рыдз держать винтовку одной рукой, в другую бы тогда – еще и саблю помахать – было б еще более фотогенично!

Далее вступает хор («Еще Польска не сгинела»!), а здесь - кордебалет…

Представьте только, идет великая историческая трагедия. Гитлеровская Германия растет как черная дыра, вбирая в себя всех физических и моральных карликов. Австрия, Чехия, Польша, Дания, Норвегия, Бельгия-Нидерланды-Люксембург, Франция, Балканская гроздь… СССР единственный останавливает её, делая это единственно возможным способом… - и тут рядом режиссер театра лилипутов, бегает, расставляет актеров, не понимая даже, что происходит в «большом мире».

Прав, прав Шопенгауэр: «Для лакея – нет героя»!

Единственно – нельзя пропустить эти вечоркевичевы проговорки:

«Хоть он (главком Рыдз – И.Ш.) и покинул страну позднее, чем Мостицкий и правительство…» Расшифруем: значит правительство – покинуло раньше (главкома). Вот что маскируется этим опереточным либретто. Есть цепочка железных исторических фактов:

Правительство Польши сбежало в ночь с 16 на 17 сентября. Только после этого, днем 17-го двинулась Красная армия!

А если бы Германия взяла эти незащищенные, брошенные уже польским правительством восточные земли, подойдя еще на 400 километров к Москве?! Как бы далее сложилось мировое противостояние – неизвестно. Известно только, что это был бы – не «Театр лилипутов имени Вечоркевича» и единственный защитник континента - единственно мог решать, что ему нужно было для этой защиты…

 

Польшу, поляков часто упрекают, за из помощь фашистской Германии в уничтожении Чехословакии в 1938-39 годах. Действительно, урванный у чехов Тешинский округ они Гитлеру отработали сполна. Так же известно, что поляки, вообще-то неоднократно просились в помощники к фюреру прежде всего в мечтаемом походе на СССР, но увы - взял их с собою Гитлер только один, тот самый (чешский) раз.

Так вот справедливости ради и в свете уже постулированной теории «Большой Войны», мы не должны присоединяться к этому осуждающему Польшу хору. Должны признать некоторое подобие польского «тешинского» деяния – упредительным мерам той же Британии и СССР.

Во Франции времен де Голля была разработана такая стратегия: “Оборона по всем азимутам”. Так вот, для бойцов “идеологического фронта”: отпирательство “по всем азимутам”, или даже отбрехивание “по всем азимутам” — это просто… неправильная стратегия. И нынешним защитникам идеалов и истории России следует более всего опасаться «подошедших подкреплений» — бывших профессиональных защитников «идеалов социализма», избравших в свое время простую (для себя) и проигрышную тактику тотального отпирательства.

 

 Возвращаясь к дипломатии

 

Потому-то так “too much Churchill” (cлишком много Черчилля!) в этой книге. Хотя об этом же (о вине Запада в становлении фашистской Германии) говорят и многие другие, не ослепленные русофобией, западные историки (“конформисты”, по определению Буковского), но именно Черчилля - много в этой книге еще и от того, что его взгляд – особо ценный, это взгляд – изнутри. И речь не только в сорокалетнем депутатском стаже сэра Уинстона, не только в уникальном списке его министерских постов:

 1911-1915 гг. Первый лорд Адмиралтейства (морской министр),

 1919-1921 гг.— военный министр и министр авиации,

 1924-1929 гг. — министр финансов,

 1939-1940 гг. — военно-морской министр,

 1940-1945 гг. — глава коалиционного правительства,

 1951-1955 гг. — глава правительства консерваторов.

Речь идет еще и об уникальном положении, дающем возможность наблюдений, подобных вот этому:

- … (Посол Германии) Риббентроп в то время собирался покинуть Лондон и занять пост министра иностранных дел Германии. Чемберлен в его честь дал прощальный завтрак на Даунинг-стрит-10. Мы с женой тоже приняли приглашение премьер-министра… Там присутствовало около 16 человек. … Примерно в середине завтрака курьер из министерства иностранных дел вручил пакет. Я обратил внимание, что Чемберлен глубоко задумался. Позже мне сообщили содержание письма: “Гитлер вторгся в Австрию, механизированные части быстро продвигаются к Вене”… Завтрак шел своим чередом, однако вскоре госпожа Чемберлен, получив от супруга какой-то сигнал встала и сказала: “Пойдемте все в гостиную, пить кофе”. Мне стало ясно, что они очень хотели побыстрее закончить прием. Все, охваченные непонятным беспокойством стояли, готовясь проститься с почетными гостями…

Однако Риббентроп и его жена, казалось, ничего не заметили. Напротив, они задержались на полчаса, занимая хозяина и хозяйку оживленной беседой. Тогда Черчилль вмешался, подошел к госпоже Риббентроп и сказал “ускоряюще-прощальную” фразу: “Надеюсь, Англия и Германия сохранят дружественные отношения”. — “Только постарайтесь не нарушать их сами”, — ответила она кокетливо… Я уверен, что они оба прекрасно понимали, что произошло, но считали ловким ходом — подольше удержать премьер-министра от его деловых обязанностей и телефона… Наконец Чемберлен обратился к послу: “Прошу прощения, но сейчас я должен заняться срочными делами”, — и вышел из гостиной без дальнейших церемоний. Риббентропы все еще задерживались, но большинство из нас удалилось под различными предлогами. Наконец и они откланялись. Больше я никогда не видел Риббентропа, вплоть до того момента, как его повесили”.

Вы понимаете всю силу этой последней фразы? Вот идет “светская тусовка”. Фраки, обмен колкостями и всяческими bon mot. И даже срочная депеша об угрозе новой европейской войны не может заставить забыть требования этикета. Гостю нельзя не предложить кофе, (кстати, кофе подается – и обязательно! — в другой комнате, не там где проходил завтрак. Тут мне вспомнился и булгаковский кот Бегемот, возражавший Воланду: “Меня нельзя выгонять, я еще кофе не пил”)… Короче, “сплошные светские условности”, и ловкость Риббентропов, с помощью милой светской болтовни, отнимающих у Англии еще полчаса времени в тот момент, когда скорость дипломатических реакций особенно важна. Но все-таки самое ценное - именно в том потрясающем заключительном фрагменте:

- … Наконец и они откланялись. Больше я никогда не видел Риббентропа, вплоть до того момента, как его повесили”.

Конечно, не надо понимать это так, что сэр Черчилль в 1946 году приезжал в Нюрнберг глянуть на повешенного Риббентропа (или на саму процедуру повешенья). Это, конечно, и не напоминание Черчилля о вещах, само собой разумеющихся: 1) во время войны министры Англии и Германии видеться не могли, 2) Риббентроп, как всему миру хорошо известно, входил в первую… “одиннадцатку” повешенных по приговору в Нюрнберге.

Это у Черчилля – само Memento mori — Голос Истории. Это мимоходное напоминание, чем окончились светские тусовки у Чемберленов. Внезапное напоминание, вызывающее даже и звуковую ассоциацию: зловещие аккорды — «рука судьбы», стучащаяся в бетховенской сонате. Или энергичный киномонтаж: вот человек во фраке, с чашечкой кофе — и вот он с петлей не шее. Возможно, это подсознательно найденный прием. Ведь Черчилль, постоянно критикуя политику Чемберлена его близорукое «джентльменство» с Гитлером, ни разу не позволил себе ни одного осуждающего высказывания о личности Чемберлена. Все только о его благородстве, безупречных манерах, безукоризненном владении собой... И вот она, «тяжелая поступь рока»: оказывается, и носителей прекрасных манер, посетителей салонов, случается, вешают.

Этим Memento mori, — в адрес всех салонных дипломатов Черчилль очень напоминает Льва Толстого. Граф в “Войне и мире” презрительно смеется не только над безответственностью, но и над бесполезностью всей дипломатии “хорошего тона” перед лицом “Большой Войны”, саркастически переспрашивая: “…Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку … и войны бы не было”?

Другим контрапунктом Первого тома воспоминаний (Развязывание войны) идут еще одни черчиллевы Memento mori: его, перебивающие блаженную дипломатическую болтовню, периодические врезки: Справки о росте Люфтваффе, об отставании Королевских ВВС. Похоже, что сэр Уинстон (в 1919-1921 гг. — военный министр и министр авиации) — первый на Британских островах, и долгое время единственный, кто предвидел новую роль авиации в надвигающейся войне.

 

 Да! А ведь был же в Мюнхене еще этот… как его…

…Муссолини. Вот-вот! Он самый! Ведь, была же еще страна – из разряда “Великих держав” (списка строго, формально определенного, и очень небольшого). То есть, была и еще одна Великая держава, ставшая “на ту сторону”. Был же… точно, и Муссолини, истинный хозяин брэнда “фашизм”, считавший порою даже и немецкий “нацизм” или дешевой “лицензионной копией”, или вовсе подделкой. (Представьте, Муссолини как автор фашио-стиля, подделываемый, словно сегодняшние Армани, или Гуччи).

Был и соответствующий набор политических и дипломатических шагов Англии, Франции, США и Лиги Наций, поощривших Муссолини, превративших этого… немного фатоватого, немного декоративного персонажа в…

Италия ведь не была проигравшей в Первой мировой, и “Версаль” для нее был символом — не унижения, а наоборот, некоей Рождественской елкой, местом получения нескольких малозаслуженных (по жалкому вкладу в победу 1918 года) подарков. Тем, значит, “чище эксперимент”, тем интереснее и показательней история фашизации страны на этом примере.

Ллойд Джордж, бывший в дружеских отношениях с Муссолини отметил, как его (Муссолини) поразил, как ему запомнился тот случай, когда студенты Оксфорда давали торжественную клятву никогда не сражаться за короля и Родину... Вот в чем бы лично я здесь сблизил бы Гитлера и Муссолини, под каким термином их объединил, так это — Импрессионизм.

И у Адольфа полно этих пассажей: “И тогда я понял — Чеха! (Еврея, Хорвата, Русского)”, “… тогда вдруг уяснил себе…”. Вот и Муссолини тогда — “понял Англичанина”. (И понял неверно!). И если вернуться к много раз уже упоминавшемуся термину “политкорректность”, то можно подытожить: именно английская “политкорректность” создала у Муссолини “некорректный”, неправильный образ англичанина. Ведь это знаменитое нынче слово “correct”, вошедшее в состав самого главного глобального термина всего-то и означало (раньше во всяком случае означало) “правильный”.

Последующие шаги Англии (и Лиги Наций) по поощрению Муссолини приведем очень кратко и опять с выразительными цитатами из Черчилля. 1935 год, Муссолини готовится напасть на Абиссинию (Эфиопию). В Англии тогда премьер — Болдуин. Совпадение его политики, его стиля с последующими, чемберленовскими — дополнительное доказательство всего, изложенного мною в “Мюнхенско-чешских” главах. Итак, Черчилль:

- Только спустя несколько месяцев я начал понимать, на каких принципах строились санкции (против Италии). Премьер-министр заявил, что, во-первых, санкции означают войну, во-вторых, он твердо решил не допустить ее, в-третьих, он твердо решил осуществить санкции… Под руководством Англии и Лаваля (Франция) комитет Лиги Наций, которому поручили разработать программу санкций, воздерживался от всего, что могло спровоцировать войну. Был составлен грандиозный план, поставки многих товаров в Италию были запрещены. Но нефть, без которой абиссинская кампания не могла бы продолжаться поступала свободно, так как считалось, что прекращение ее поставок развяжет войну. Экспорт алюминия в Италию был строжайше запрещен, но как раз алюминий был одним из немногих металлов, производившихся Италией в количествах, превышающих собственные потребности. Ввоз железного лома и железной руды был запрещен, но в производственном цикле итальянской металлургии использовались стальные болванки и чугун, а на них список не распространили...

Еще в меньшей степени Англия была намерена использовать свой флот. Рассказывали всякие басни об итальянских эскадрильях пикировщиков с пилотами-смертниками… По сути, это миролюбие было одной из причин, приведших к более ужасной войне. Муссолини удался его блеф, и из этого факта один важный наблюдатель (Гитлер) сделал для себя далеко идущие выводы.. В Японии тоже внимательно наблюдали за развитием событий…

Все итальянское снабжение шло через Суэцкий канал, контролировавшийся англичанами, флот английский превосходил Итальянский вчетверо.

…Но оказалось, что у нас мало истребителей для прикрытия с воздуха и очень мало снарядов для зенитной артиллерии… адмирал, командующий флотом был возмущен, что ему приписали утверждение, будто он не располагает достаточными силами для боевых действий(…)

 И так далее. Картина полного хаоса, абсурда, суеты, беспомощности правительств, пока война не принимает, наконец, характер Большой, Народной войны, нарисована Черчиллем вполне колоритно. Особенно заметна эта жажда (наверное, всех администраций мира): нахватать как можно больше поручений и функций. И особенно желательно, чтобы эти поручения были взаимоисключающими, что бы было легче объяснить повсеместные провалы.

И поскольку с самого начала главы декларировалось некое сходство Черчилля и Льва Толстого — оцените тогда еще и этот фрагмент.

 (“Война и мир”. Том 3)

 — Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на 136 подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то рассказывал, как он сжег свой дом и писал прокламацию французам, торжественно упрекавшую их в разорении его детского приюта, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то собирал народ на Три Горы, чтоб драться с французами, то чтоб отделаться от этого народа отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по-французски стихи о своем участии в этом деле, — этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что-то сделать сам, удивить кого-то… как мальчик резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока (…)

Растопчин всюду повторяет, что его главные цели: 1) поддержание спокойствия в Москве, 2) постепенная эвакуация. Наверняка это и соответствовало поручениям царя… И опять, слово Льву Николаевичу:

- Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезены московские святыни, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего жители обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены (не успев вывезти имущество)? – Для того, что бы соблюсти спокойствие в столице… (пункт 1). Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест, шар Леппиха? – Эвакуация (пункт 2).

Да, видно все, глупости, какие только теоретически возможны – они будут совершены. Черчилль и Толстой – согласитесь, очень сходятся в вышеприведенных цитатах. Все варианты помутнения разума — неизбежно случатся. Хорош уже и этот вывоз бумаг из “присутственных мест” — ненужных даже и мирное время (вообразите, например какой-нибудь “Архив обращений и жалоб в ДЭЗ”). Но особенно прекрасен этот шар Леппиха. Видно, это все-таки неизбежно, что, среди самой напряженной войны к властям пробьется очередной сумасшедший “с прожектом” и будет выслушан, и одобрен и снабжен всеми затребованными средствами. Вроде бы и смеялись все над Леппихом, говорили, что шар его произведет какое-то действие, если только (это я уже не по “Войне и миру”, шарик тот запомнился многим): “…если только французы будут настолько любезны, что соберутся в одно место (согласованное с направлением ветра и господином Леппихом) и сожмутся в толпу, насколько возможно плотно, тело к телу, и любезно подождут пока тот будет бросать мешки с порохом”, — но вот же…

В 1811 голландец Леппих предлагал сей “перпетуум мобиле” Наполеону, но был, разумеется выгнан. И, пожалуйста — прекрасная боковая, периферийная деталь: идет Отечественная война. Лошади и повозки – важнейший ресурс, (Андрей Паршев в книге “Почему Россия не Америка?” – основой стратегии Кутузова в 1812 году называл — именно достижна превосходства в транспортных средствах)… И вот, этот безумный шар на 13о подводах тащат сначала в Нижний Новгород, потом под Петербург, и… уже в ноябре (Представляете? Идут бои у Березины), делается пробный запуск в Ораниенбауме. Шар не взлетел…

 - Ему (Растопчину) не только казалось, (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил и их настроениями посредством афиш, писанных тем ерническим языком, который народ в своей среде презирает, и который не понимает, когда слышит сверху… Москва сожжена жителями, это правда, но не теми, что остались в ней, а теми что выехали из нее. Москва, занятая неприятелем не осталась цела, как Берлин, Вена, только вследствие того, что жители не подносили ключей французам, а выехали из нее(…)

О наших Растопчиных, 1941—42 годов еще будет сказано, и ту, соответствующую главу следует отсюда перебросить как мостик — вот этот вывод, это полуинтуитивное понимание таких людей как Черчилль и Лев Толстой: война может быть: или Абсурдной или Народной…

До смешного доходит. Ну – никак не расстаться! “Слишком много Черчилля” – еще и потому, что сэр Уинстон, мог ли он это даже вообразить! – в 1956 году оказался мобилизованным ЦК КПСС — для проведения сугубо внутрипартийных разборок. Как известно, “военные” обвинения Хрущева в адрес Сталина свелись, строго говоря, к двум пунктам:

1)      руководил войной по глобусу.

2)      Не внял предупреждению Черчилля о скором начале войны.

Хрущев: “Из опубликованных теперь документов видно, что еще 3 апреля 1941 г. Черчилль через английского посла в СССР Криппса сделал личное предупреждение Сталину о том, что германские войска начали совершать передислокацию, подготавливая нападение на Советский Союз... Черчилль указывал в своем послании, что он просит "предостеречь Сталина с тем, чтобы обратить его внимание на угрожающую ему опасность". Черчилль настойчиво подчеркивал это и в телеграммах от 18 апреля и в последующие дни. Однако эти предостережения Сталиным не принимались во внимание”

Тут, уважаемые читатели, мне так и мерещится — повестка:

 “Гр-ну У. Черчиллю явиться … числа, Старая площадь, дом 2, для дачи свидетельских показаний”.

И Хрущев, прокурорски допытывающийся: “А скажите еще, гражданин Черчилль, когда вы посещали в Москве товарища Сталина, не видели ли вы в его кабинете … глобус?”

Ну так вот вам тогда и… истинные “показания гражданина Черчилля”:

- Я написал краткое и загадочное письмо, надеясь, что приведенные факты и то, что это было первое письмо, которое я посылал ему после моей официальной телеграммы от 25 июня 1940 года, рекомендовавшей сэра Криппса в качестве посла, привлекут его внимание и заставят призадуматься.

 

Вот и само это краткое и загадочное письмо… “прилагается к Делу № ”:

Премьер-министр – Стаффорду Криппсу 3 апреля 1941 года

Передайте от меня Сталину следующее письмо – при условии вручения лично вами.

- Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, т.е. после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко поймет значение этих фактов.

Но посол Криппс не выполнил поручение Черчилля, объяснив, что накануне он сам писал Вышинскому письмо с примерно теми же предупреждениями, и боялся повтором “ослабить впечатление”. Это, впрочем, версия самого Черчилля, а хотел ли он действительно, что бы его загадочное письмо вовремя легло на сталинский стол – вопрос сложный.

… Я был раздражен этим и прошедшей задержкой. Это было единственное послание перед нападением Германии, которое я направил непосредственно Сталину. Его краткость, исключительный характер, тот факт, что оно исходило от главы правительства… должно было привлечь внимание Сталина.

… Лорд Бивербрук сообщил мне, что во время его поездки в Москву в октябре 1941 г. вы (господин Сталин) спросили его: "Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что он предупредил меня о готовящемся германском нападении?" — "Да, я действительно заявил это, — сказал я, — имея в виду телеграмму, которую я отправил вам в апреле 1941 года". И я достал телеграмму, которую сэр Стаффорд Криппс доставил с опозданием. Когда телеграмма была прочтена и переведена Сталину, тот пожал плечами: “Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого”(…)

Днем 22 июня 1941 года Черчилль выступил по радио, первым из руководителей стран всего мира:

- Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма. У него нет никаких устоев и принципов, кроме алчности и стремления к расовому господству... За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. И я не возьму назад ни одного своего слова, которое я сказал о нем. Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает.

Я вижу русских солдат, защищающих свою землю, свои поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их защищающими свои дома, где их матери и жены молятся – да, ибо бывают времена, когда молятся все, — о безопасности своих близких… Я вижу десятки тысяч русских деревень, где с великим трудом вырывается у земли хлеб насущный, но где существуют истинные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на это все надвигается гнусная нацистская военная машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами, с ее искусными агентами и серой массой вымуштрованных свирепых солдат…машина которая только что усмирила и связала по рукам и ногам десятки стран…

...Я должен заявить о решении Правительства Его Величества и уверен, что с этим решением согласятся все в свое время великие доминионы, ибо мы должны высказаться сразу же, без единого дня задержки...

У нас лишь одна единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы его нацистского режима. Ничто не сможет отвратить нас от этого, ничто. Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока, с Божьей помощью, не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига. Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь... Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем...

… Сейчас не время морализировать по поводу безумия стран и правительств, которые позволили разбить себя по одиночке, хотя совместными усилиями они смогли спасти себя и весь мир(…)

 3 июля 1941 г. Сталин, в обращении по радио к советскому народу сказал: “...Историческое выступление премьера Великобритании г. Черчилля о помощи Советскому Союзу и декларация правительства США о готовности оказать помощь нашей стране, которые могут вызвать лишь чувство благодарности в сердцах народов Советского Союза, — являются вполне понятными и показательными”.

 

Из книги Игоря Шумейко "Вторая мировая. Перезагрузка"

← Вернуться к списку