История и мы

Двоевластие

Предыдущая главка

 

 

Разместившись в Таврическом, Петроградский Совет (а с 1 марта  Совет рабочих и солдатских депутатов) воспринимался людьми наравне с Думой, как официальный орган власти. Петросовет тот час же занялся реквизицией запасов продовольствия и распределением его среди народа. «Таврический дворец превращался не только в большой штаб,- замечает С.Ольденберг,- но и в питательный пункт.  Это сразу создавало практическую связь между "Советом" и солдатской массой". (140)

Послушаем очевидца. А. Ф. Керенский, член Государственной Думы:

“В тот момент, когда авторитет Думы достиг наивысшей точки в стране и в армии, и когда этот авторитет мог сыграть далеко идущую положительную роль, отказ Думы созвать официальное заседание был равносилен политическому самоубийству. В этом сказалась слабость Думы, в основном отражавшей лишь узкие интересы высших слоев общества, что неизбежно ограничивало ее способность выражать чаяние нации в целом. Отказавшись взять в свои руки инициативу, Дума стала неофициальной организацией наравне с Советом рабочих депутатов, который к тому времени только-только начал набирать силу. Осознав на следующий день совершенную ошибку, Родзянко предпринял попытку возродить Думу в качестве официального института. Но было уже слишком поздно. К тому времени в столице уже возникли два центра власти, существованием которых они были обязаны революции. Этими центрами стали Дума, назначившая на неофициальном заседании Временный комитет в качестве своего временного руководящего органа, и Совет рабочих депутатов, возглавляемый его Исполнительным комитетом...” (141)

У Родзянко все еще теплилась надежда спасти монархию, уговорить великого князя Михаила Александровича  взять на себя всю полноту власти или же официально передать эту власть Государственной думе, которая сможет достаточно быстро образовать авторитетное правительство, способное успокоить страну. Великий князь ответил депутатам, что у него нет права распоряжаться властью. По телефону из Петрограда он просил генерала Алексеева доложить царю, что для успокоения необходимо заменить премьера Голицына князем  Львовым. Царь ответил, что приедет в Петроград сам и на месте примет все решения.

Читаем “Протокол событий”:

"...Председатель Государственной думы и сопровождавшие его члены Государственной думы около 10 часов вечера (27 февраля. — Авт.) прибыли в Таврический дворец, где доложили Временному комитету о переговорах с великим князем Михаилом Александровичем и кн. Голицыным. В это время было получено сообщение, что толпы солдат окружили Мариинский дворец и заперли из него выходы.  Однако некоторым из министров удалось выйти из дворца и скрыться.

Отсутствие власти, так как министры к этому времени фактически прекратили всякую деятельность, а также непрекращающиеся волнения обязывали Комитет обсудить вопрос, насколько его задачи могут ограничиться первоначальным предположением о возложении на него водворения порядка в Петрограде и сношения с лицами и учреждениями. После длительного обсуждения и переговоров с представителями Совета рабочих депутатов Комитет пришел к заключению о необходимости взять всю исполнительную власть в свои руки. В это же время член Государственной думы Шидловский сообщил, что собравшиеся на Миллионной улице в казармах офицеры Преображенского полка передали ему по телефону, что они решили поддержать Государственную думу, с которой желали бы войти в сношения. Для этой цели Временным комитетом был командирован член Государственной думы Энгельгардт. В 2 часа ночи (28 февраля—Авт.) Временный комитет объявил, что вся государственная власть переходит к Временному комитету Государственной думы. Вслед за этим Комитет постановил немедленно отстранить от действий всех министров и главноуправляющих, а также председателя Государственного совета Щегловитова, вице-председателя Государственного совета Дейтриха и Государственного секретаря Крыжановского.

Приказом Временного комитета Государственной думы обязанности коменданта гор. Петрограда и Таврического дворца, а также командование над революционными войсками было возложено на члена Государственной думы полковника Генерального штаба Энгельгардта. Под его же председательством была образована при Временном комитете Военная комиссия, которая являлась штабом революционной армии. В качестве членов этой Комиссии были принимавшие деятельное участие в революционном движении офицеры различных частей. В состав ее вошли также делегаты от Совета рабочих депутатов. В ту же ночь было отдано распоряжение о занятии радиотелеграфа и телеграфа, городских телефонов и почт..

В ту же ночь Временным Комитетом была учреждена Продовольственная комиссия, в составе 9 членов для общего руководства продовольственным делом в Петрограде…»(142)

Командующим фронтами, флотами и армиями была послана телеграмма, в которой говорилось:

«1) Временный комитет членов  Государственной думы сообщает Вашему Высокопревосходительству, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета Министров правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной думы; 2) Временный комитет членов Государственной думы, взявший в свои руки создание нормальных условий жизни и управления в столице, приглашает действующую армию и флот сохранить полное спокойствие и питать полную уверенность, что общее дело борьбы против внешнего врага ни на минуту не будет прекращено или ослаблено. Также стойко и мужественно, как доселе, армия и флот должны продолжать дело защиты своей Родины. Временный комитет при содействии столичных воинских частей и при сочувствии населения в ближайшее время водворит спокойствие в тылу и восстановит правильную деятельность правительственных установлений. Пусть и с своей стороны каждый офицер, солдат и матрос исполнит свой долг и твердо помнит, что дисциплина и порядок есть лучший залог верного и быстрого окончания вызванной старым правительством разрухи и создания новой правительственной власти”.

Одновременно Комитет обратился с воззванием к населению и армии: “Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, Комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием”.

Другое воззвание было обращено к жителям Петрограда: “Временный комитет Государственной думы обращается к жителям Петрограда с призывом во имя общих интересов щадить государственные и общественные учреждения и приспособления, как-то: телеграф, водокачки, электрические станции, трамваи, а также правительственные места и учреждения. Равным образом комитет Государственной думы поручает охране граждан заводы и фабрики, как работающие на оборону, так и общего пользования. Необходимо помнить, что порча и уничтожение учреждений и имущества, не принося никому пользы, причиняют огромный вред как государству, так и всему населению, ибо всем одинаково нужны вода, свет и проч. Недопустимы также посягательства на жизнь и здоровье, а равным образом на имущество частных лиц. Пролитие крови, разгром имущества, лягут пятном на совесть людей, совершивших эти действия, и могут принести, кроме того, неисчислимые бедствия всему населению столицы”.

В ту же ночь Временный комитет постановил: впредь, до образования нового правительства, назначить для заведования отдельными частями государственного управления комиссаров из состава членов Государственной думы: по министерству внутренних дел — гр. Капнист 2-й, Масленников, Ефремов и Арефьев; по Петроградскому почтамту — Барышников; по телеграфному агентству — Тройский; по телеграфу — Калугин; по военному и морскому министерствам — Савич и Савватеев; по министерству земледелия — Волков, Демидов, кн. Васильчиков и гр. Капнист 1-й; по министерству юстиции — Маклаков, Аджемов и Басаков; по министерству торговли и промышленности — Родзянко 2-й и Ростовцев; по министерству финансов — Виноградов и Титов; по министерству путей сообщения — Бубликов; по министерству народного просвещения — Ковалевский; по правительствующему Сенату — Годнев и по Петроградскому градоначальству — Герасимов и Пепеляев. Управляющим делами Временного комитет был назначен начальник отдела канцелярии Государственной думы Глинка.

Вслед за этим Комитетом Государственной думы было выпущено обращение ко всем железнодорожным служащим следующего содержания: “Железнодорожники! Старая власть, создавшая разруху во всех областях государственной жизни, оказалась бессильной. Комитет Государственной думы, взяв в свои руки образование новой власти, обращается к вам от имени отечества: от вас теперь зависит спасение родины. Движение поездов должно поддерживаться НЕПРЕРЫВНО, с удвоенной энергией. Страна ждет от вас больше, чем исполнения долга, — она ждет подвига. Слабость и недостаточность техники на русской сети должна быть покрыта вашей беззаветной энергией, любовью к родине и сознанием роли транспорта для войны и благоустройства тыла”. Это объявление было немедленно передано по телефонам по линиям всех железных дорог". (144)

Утром,  1 марта, к Государственной думе стали прибывать войска, солдаты считали своим долгом явиться в Государственную думу, в которой видели власть, выражали готовность принять новую присягу. Родзянко еле успевал выходить и принимать поклонение частей, “посадил” свой запорожский бас, произнося зажигательные речи. К Думе шли и манифестации рабочих с заводов и фабрик. Нет, не все верили депутатам. Тот же Родзянко признавался, что как только окончил свою очередную речь, слово взял один солдат и сказал, вот, мол, председатель Государственной думы все требует от нас, чтобы мы,  русскую землю спасали. Понятно, у господина Родзянко есть что спасать... Не малый кусочек у него этой самой русской земли в Екатеринославской губернии. Да и у других то же.  Так что, Родзянкам и другим помещикам Государственной думы есть что спасать.

Комитет Думы заменял пока все ветви власти. Сюда начали приводить арестованных министров, высшие полицейские чины, приносили документы, деньги...

Послушаем очевидца. В. В. Шульгин, член Государственной Думы:

“Наступил день второй, еще более кошмарный… Революционный народ опять залил Думу. ..Комитет Государственной думы работает в этот день вовсю... Правительства нет, все брошено... Весь огромный механизм остановлен на полном ходу, остановлен и обезглавлен...

   Кем заменить? Решили послать членов Государственной думы комиссарами, то есть временно исполняющих  должности сановников. Родзянко подписывал и человек ехал. Из крупных назначений и удачных было назначение члена Думы инженера Бубликова командиром в “Пути сообщения”. Он сразу овладел железными дорогами. Чем дальше от Таврического, тем обаяние Государственной думы было сильнее и воспринималось как власть”.(145)

Энергично действовали и оппоненты Думы — социал-демократы. Комитет РСДПР вкупе с партией эсеров принял обращение к солдатам поддержать революцию.

Но, пожалуй, активнее других действовал Совет рабочих депутатов: назначил районных комиссаров для установления народной власти в Петрограде, создал сборные пункты для вооружения рабочих и солдат, изъял денежные средства старой власти, формировал отряды милиции. В ведение Совета перешли арсеналы, железные дороги, почта, телеграф, все жизнеобеспечение города.

Как уже говорилось, в Петрограде образовалось два центра революционного движения. Они выражали интересы разных групп людей — Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов — широких народных масс, Временный комитет Государственной думы — состоятельных людей. И Комитет, и Совет внимательно отслеживали действия друг друга. На заседании 1 марта у Петросовета появилась озабоченность тем, что военные присягают Государственной думе. Было решено отстранить офицеров от власти, передать всю полноту ее выбираемым ротным и батальонным комитетам. Решение это было подкреплено знаменитым приказом № 1  Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Он состоял из семи пунктов. Солдатам предписывалось: 1)  во всех ротах, батальонах, полках, эскадронах и на кораблях из нижних чинов  комитеты; 2) выбрать, где еще не избрали, депутатов в Совет; 3) в политических делах воинская часть подчиняется  только Совету и своим комитетам; 4) решения Государственной думы исполнять только тогда, когда они не противоречат решениям Совета; 5) оружие должно находиться в распоряжении и под контролем комитетов и ни в коем случае не выдавать его офицерам, даже по их требованиям.

 Последними двумя пунктами объявлялось равноправие солдат и офицеров вне строя, отменена отдача чести, титулования и т. д.(146)

Этот приказ подготовил и внес на утверждение вечером 1 марта Н. Д. Соколов. Он вступил в действие тотчас же, был расклеен по всему городу, а утром следующего дня напечатан в "Известиях".

Советы рабочих депутатов появились и в других городах. Так, в Москве он заседал уже вечером 28 февраля. Днем же в старой столице начались массовые демонстрации. Центр движения располагался в здании городской Думы. 1 марта после слабых попыток сопротивления у арсенала и около манежа весь московский гарнизон перешел на сторону восстания, командующий войсками генерал Морозовский отправлен под домашний арест. Советы взяли власть в свои руки в Харькове, Нижнем Новгороде, Твери (здесь даже убили губернатора Н. Г. Бюнтинга),  других городах.

Но вернемся в Государственную думу, посмотрим, чем занимался Временный комитет думы. Нашим сопровождающим будет депутат Шульгин.

«...Все пространство между крыльями Таврического дворца набито людьми,- рассказывал он. — Рыжевато-серо-черная масса, изукрашенная штыками. Солдаты, рабочие, интеллигенты… Революционный народ…

…За столиками, примостившись где-нибудь между обшарпанных, когда-то белых колонн, сидят барышни-еврейки, с виду дантистки, акушерки, фармацевтки,  торгуют “литературой”…

Это марионетки революции...

…Пробиваюсь в кабинет Родзянко. Но что же это такое? И тут “они”!

Где же “мы”?

— Пожалуйста, Василий Васильевич, Комитет Государственной думы перешел в другое помещение...

… Вот оно — “это другое помещение”, — отметил Шульгин. — Две крохотные комнатки в конце коридора, против библиотеки… Вот откуда будут управлять отныне Россией…

Но я здесь нашел всех своих…

…Вошел Керенский…За ним двое солдат с винтовками. Между винтовками какой-то человек с пакетами.

...Трагически-“повелительно” Керенский взял пакет из рук человека...

— Наши секретные договоры с державами... Спрячьте...

— Господи, что же мы будем с ними делать? — сказал Шидловский. — Ведь даже шкафа у нас нет…

Но кто-то нашелся.

— Знаете что, — бросим их под стол… Под скатертью ведь совершенно не видно… Никому в голову не придет искать их там. Смотрите...

И пакет отправился под стол. Зеленая бархатная скатерть опустилась до самого пола… Великолепно. Как раз самое подходящее место для хранения важнейших актов Державы Российской...

…Опять Керенский... Опять с солдатами. Что еще они тащат?..

— Тут два миллиона рублей. Из какого-то министерства...

…Мы бросили эти два миллиона к секретным договорам, то есть под стол…Я  подошел к Милюкову, который что-то писал на уголке стола.

— Павел Николаевич, довольно этого кабака. Мы не можем управлять Россией из-под стола... Надо правительство…

     Он подумал…

— Да, конечно, надо... Но события так бегут...

— Это все равно… Надо правительство, и надо, чтобы вы его составили… Только вы это можете сделать… Давайте подумаем, кто да кто...

…Вечером додумались пригласить в Комитет Государственной думы делегатов от Исполкома Петросовета, чтобы договориться до чего-нибудь. Всем было ясно, что вырастающее двоевластие представляет грозную опасность. В сущности,  вопрос стоял — или мы, или они. Но “мы” не имели никакой реальной силы... Ее заменял дождь телеграмм, выражавших сочувствие Государственной думе. “Они” же не имели еще достаточно силы. Хотя в их руках была бесформенная масса взбунтовавшегося Петроградского гарнизона, но в глазах России происшедшее сотворилось “силою Государственной думы.

...Пришли трое.. Николай Дмитриевич Соколов, присяжный поверенный, человек очень левый и очень глупый, о котором говорили, что он автор приказа № 1. Если он его писал, то под чью-то диктовку? Кроме Соколова пришло двое — двое евреев. Один — впоследствии знаменитый Стеклов-Нахамкес, другой — менее знаменитый Суханов-Гиммер, но еще более, может быть, омерзительный...

…Их упрекали, что они ведут подкоп против Комитета Государственной Думы, что этим путем они подрывают единственную власть, которая имеет авторитет в России и может сдержать анархию. Я не помню, что они отвечали, но явственно помню свою фразу: “Одно из двух: или арестуйте всех нас, посадите в Петропавловку и правьте сами. Или уходите и дайте править нам”. И помню ответ Стеклова: “Мы не собираемся всех арестовывать...”

За этих людей взялся Милюков. С упорством, ему одному свойственным, требовал от них написать воззвание, чтобы не делали насилий над офицерами. Сама постановка дела ясно показывала, куда мы докатились. Чтобы спасти офицеров, мы должны были, чуть ли не на коленях умолять двух мерзавцев “из жидов” и одного “русского дурака”, никому не известных, абсолютно ничего из себя не представляющих.

Кто это — мы? Сам Милюков, прославленный российской общественностью вождь, сверхчеловек народного доверия! И мы — вся остальная дружина, которые как-никак могли считать себя “всероссийскими именами”.

И вот со всем нашим всероссийством мы были бессильны. Нахамкес и Гиммер, неизвестно откуда взявшиеся, — они были властны решать, будут ли этой ночью убивать офицеров или пока помилуют...

…И Милюков убеждал, умолял, заклинал...

Это продолжалось долго, бесконечно... И Комитет так бы и не добился воззвания от Совета, если бы не Керенский… “Я желал бы поговорить с вами”, -обратился он к троим пришедшим.- Только наедине.» .. Через четверть часа, дверь “драматически” распахнулась. Керенский, бледный с горящими глазами: “Представители Исполнительного комитета согласны на уступки...” (147  )

О чем они говорили, никто не знает. Но современники считают (дворцовый комендант В. Н. Воейков), что еврей  и масон Керенский, сумел договориться со своими, ведь Керенский и Чхеидзе входили в руководство российской масонской ложи, а там, как известно, дисциплина построже, чем в любых партиях.

"Надо принять какое-нибудь решение, в четвертом часу ночи предложил Гучков, — пишет  Шульгин.- Положение ухудшается с каждой минутой. Вяземского убили только потому, что он офицер... То же самое происходит, конечно, и в других местах... А если не происходит этой ночью, то произойдет завтра... Идучи сюда, я видел много офицеров в разных комнатах Государственной думы: они просто спрятались сюда… Они боятся за свою жизнь… Они умоляют спасти их... Надо на что-нибудь решиться... На что-то большое, что могло бы произвести впечатление, что дало бы исход, что могло бы вывести из ужасного положения с наименьшими потерями... В этом хаосе, во всем, что делается, надо прежде всего думать о том, чтобы спасти монархию... Без монархии Россия не может жить... Но, видимо, нынешнему государю царствовать больше нельзя...

Он сказал это в полнейшей тишине. Эта мысль впервые прозвучала в Государственной уме. После паузы Гучков продолжал:

Высочайшие повеления от его лица — уже не повеление: его не исполнят... Если это так, то можем ли мы спокойно и безучастно дожидаться той минуты, когда весь этот революционный сброд начнет сам искать выход... И сам расправится с монархией... Меж тем, это неизбежно будет, если мы выпустим инициативу из наших рук.

Родзянко посчитал, что это обращение к нему.

— Я должен был сегодня утром ехать к государю, — сообщил он. — Но меня не пустили… Они объявили мне, что не пропустят поезд и требовали, чтобы я ехал с Чхеидзе и батальоном солдат...

— Я это знаю, — кивнул Гучков, — поэтому действовать надо иначе…Надо действовть тайком и быстро, никого не спрашивая и ни с кем не советуясь. Надо их поставить перед свершившимся фактом.  Я предлагаю немедленно ехать к государю и привезти отречение. Но мне бы хотелось, чтобы поехал еще кто-нибудь…»

Составить Гучкову компанию вызвался Шульгин.

“…Я знал, что в случае отречения революции как бы не будет, — признавался Шульгин. — Государь отречется от престола по собственному желанию, власть перейдет к регенту, который назначит новое правительство. Государственная Дума, подчинившаяся указу о роспуске и подхватившая власть только потому, что старые министры разбежались, --передаст эту власть новому правительству. Юридической революция не будет…

Я не знал, удастся ли этот план при наличии Гиммеров, Нахамкесов, приказа № 1. Но, во всяком случае, он представлялся мне единственным. Для всякого иного нужна была реальная сила. Нужны были немедленно повинующиеся нам штыки, а таковых-то именно и не было”.(148)

Великий князь Павел Александрович, последний из оставшихся в живых братьев Александра II, составил проект царского Манифеста, обещавшего России конституционный строй и новое правительство во главе с Родзянко. 1 марта свои подписи под этим Манифестом поставили три великих князя, и доставили в Государственную думу, чтобы Родзянко, собиравшийся ехать к царю, взял его с собой. Но время уже ушло дальше — народ требовал все настойчивей: “Долой царизм!” и “Даешь Учредительное собрание!”

Документ

Разговор по прямому проводу  генерала В. Н. Рузского с М. В. Родзянко. Начало разговора в 3 ч. 30 м. 2.03.17.

«Родзянко говорит, что не может приехать в Псков. Причины моего неприезда две: во-первых, эшелоны, высланные вами в Петроград, взбунтовались... Вторая причина — полученные мною сведения, что мой приезд может повлечь за собой нежелательные последствия, невозможность остановить разбушевавшиеся народные страсти без моего присутствия, так как до сих пор верят только мне и исполняют только мои приказания”.

Рузский сообщает Родзянко:

“Из бесед, которые его Величество вел со мной сегодня, выяснилось, что Государь Император сначала предполагал предложить вам составить министерство, ответственное перед его Величеством, но затем, идя навстречу общему желанию законодательных учреждений и народа, отпуская меня, его Величество выразил окончательное решение и уполномочил меня довести до вашего сведения об этом, — дать ответственное перед законодательными палатами министров с поручением вам образовать кабинет. Если желание его Величества найдет в вас отклик, то спроектирован манифест, который бы сейчас передал вам. Манифест этот мог бы быть объявлен сегодня 2 марта с пометкой “Псков”...

Родзянко: “...Очевидно, что его Величество и вы не отдаете себе отчета в том, что здесь происходит. Настала одна из страшнейших революций, побороть которую будет не так легко; в течение двух с половиной лет, я неуклонно, при каждом моем всеподданнейшем докладе, предупреждал Государя Императора о надвигающейся грозе, если не будут немедленно сделаны уступки, которые могли бы удовлетворить страну. Я должен вам сообщить, что в самом начале движения, власти, в лице министров, стушевались и не принимали решительно никаких мер предупредительного характера; немедленно же началось братание войск с народными толпами; войска не стреляли, а ходили по улицам, и толпа им кричала “Ура!”. Перерыв занятий законодательных учреждений подлил масла в огонь и мало- помалу наступила такая анархия, что Госдуме вообще, а мне, в частности, оставалось только попытаться взять движение в свои руки и стать во главе для того, чтобы избежать такой анархии, при таком расслоении, которое бы грозило гибелью Государству.

К сожалению, мне это далеко не удалось: народные страсти так разгорелись, что сдержать их вряд ли будет возможно, войска окончательно деморализованы: не только не слушаются, но убивают своих офицеров; ненависть к Государыне Императрице дошла до крайних пределов; вынужден был, во избежание кровопролития, всех министров, кроме военного и морского, заключить в Петропавловскую крепость. Очень опасаюсь, что такая участь постигнет и меня, так как агитация направлена на все, что более умерено и ограничено в своих требованиях; считаю нужным вас осведомить: то, что предполагается Вами — не достаточно и династический вопрос поставлен ребром... Отречения в пользу сына, при регентстве Михаила Александровича, становятся определенным требованием...” (…) “...Я сам вишу на волоске, власть ускользает у меня из рук, анархия достигает таких размеров, что я вынужден был сегодня ночью назначить Временное правительство. К сожалению, манифест запоздал.., время упущено и возврата нет... Молю Бога, чтобы он дал силы удержаться хотя бы в пределах теперешнего расстройства умов, мыслей и чувств, но боюсь, как бы не было еще хуже, — в заключение говорит Родзянко.

Свое мнение генерал Н. В. Рузский выразил свите Николая II весьма определенно: "Остается одно — сдаваться на милость победителя". Своей властью прекратил отправку войск в Петроград и распорядился вернуть обратно отправленные ранее.» (149)

В 10 часов 15 минут 2 марта начальник штаба Ставки генерал Алексеев разослал командующим фронтам телеграмму о необходимости отречения царя от престола и попросил их высказаться по этому поводу. Ответы в большинстве пришли за отречение. Армия отказалась от Николая II.

Скрепя сердце, в 3 часа дня 2 марта, Николай II составил телеграмму Родзянко: “Нет той жертвы, которую я не принял бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки-России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем чтобы он оставался при мне до совершеннолетия при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича.»(150)

Но он не отправил ее, получив известие, что из Петрограда к царю, как уже говорилось, за отречением выехали В. В. Шульгин и А И. Гучков. Пока они добирались, Временный комитет думы, наконец-то, организовал правительство.

Документ

Декларация Временного правительства о его составе и задачах, 3 марта 1917 года.

Граждане! Временный комитет членов Государственной Думы при содействии и сочувствии столичных войск и населения достиг в настоящее время такой степени успехов над темными силами старого режима, который дозволяет ему приступить к более полному устройству исполнительной власти.

Для этой цели Временный комитет Государственной Думы назначил министрами первого общественного кабинета следующих лиц, доверие к которым страны обеспечено их прошлой общественной и политической деятельностью.

Председатель Совета Министров и министр внутренних дел — князь Г. Е. Львов.

Министр иностранных дел — П. Н. Милюков.

Министр военный и морской — А. И. Гучков.

Министр путей сообщения — Н. В. Некрасов.

Министр торговли и промышленности — А. И. Коновалов.

Министр финансов — М. И. Терещенко.

Министр просвещения — А. А. Мануйлов.

Обер-прокурор Святейшего синода — В. Н. Львов.

Министр земледелия — А. И. Шингарев.

Министр юстиции — А. Ф. Керенский.

Государственный контролер — И. В. Годнев.

(В одном из вариантов состава Временного правительства есть и Родичев — министр по делам Финляндии.)

"В своей настоящей деятельности, говорится в документе, кабинет будет руководствоваться следующими основаниями:

1) Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям и т. д.

2) Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допустимых военно-техническими условиями.

3) Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4) Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5) Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6) Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

7) Неразоружение и не вывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8) При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении воинской службы — устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам.

Временное правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намерено воспользоваться военными обязательствами для какого-либо промедления в осуществлении вышеизложенных реформ и мероприятий.

Председатель Государственной думы М. Родзянко.

Председатель Совета Министров кн. Львов.

Министры: Милюков, Некрасов. Мануйлов, Коновалов, Терещенко, В. Львов, Шингарев, Керенский.»(151)

Документ этот одобрил Совет рабочих и солдатских депутатов. Он оперативно решал большинство проблем широких масс. Большинство, но не все. Оставался неясным вопрос с землей, ни слова не говорилось об улучшении положения рабочих, крестьян — главной движущей силы революции, туманом покрыт был вопрос о мире. Оставались нерешенными и другие проблемы. Далеко не все депутаты Государственной думы приветствовали означенные цели и задачи Временного правительства.

Революция покатилась по стране. Если с 22 по 28 февраля выступление масс имели место только в Петрограде, то с 1 марта они начались и в других городах. Историки отмечают (Пайпс, например), что  она  «шествовала по стране бескровно», как выразился У.Г. Чемберлен, «она совершалась по телеграфу. Смена режима воспринималась как свершившийся факт. Пока еще не классовая.»(152)

 Интересная деталь: первоначально А. Ф. Керенского не было в списке министров Временного правительства, который составили  П. Н. Милюков и В. В. Шульгин.  Милюков вписал В. В. Шульгина, но тот (см. А. Г. Менделеев, "Роковая, родная страна". М. 2005. С. 238) уступил свое место Керенскому. Почему уступил? Просил его об этом Керенский или же Шульгин сам это сделал? К сожалению, ответ на этот вопрос получить не удалось.

     Когда был создан Временный Комитет Государственной думы, он принял решение, чтобы его члены не входили в состав Петросовета. Но Керенский игнорировал это решение и вошел. И Петроградский Совет принял аналогичное решение — членам Совета не входить ни в Комитет Государственной умы, ни во Временное правительство, но Керенский, опять-таки, нарушил и это решение — вошел во Временное правительство. Он выступил на заседании Петроградского Совета и убедил всех, что это надо  обязательно сделать. Это выступление настолько яркий образчик его экзальтированного ораторского искусства, что его стоит процитировать, хотя в разных газетах того времени оно передается с некоторыми разночтениями.

“Товарищи! Доверяете ли вы мне? — трагически вопрошал он. — Я говорю, товарищи, от всей глубины моего сердца, я готов умереть, если это будет нужно...

Товарищи, ввиду организации  нового  правительства, я должен   был   немедленно,   не  дожидаясь  вашей   формальной  санкции,  дать ответ  на  сделанное  мне  предложение занять пост министра юстиции. Товарищи, в моих руках находились представители старой власти, и я не решился выпустить их из своих рук. Я принял сделанное мне предложение и вошел в состав Временного правительства в качестве министра юстиции. Первым моим шагом было распоряжение немедленно освободить всех политических заключенных без всяких исключений, с особым почетом препроводить из Сибири сюда, к нам, наших товарищей — депутатов. Ввиду того, товарищи, что я взял на себя обязанности  министра  юстиции  раньше,  чем  я  получил  от  вас формальные полномочия, я слагаю с себя звание товарища председателя Совета рабочих и солдатских депутатов. Но для меня жизнь без народа немыслима, и я вновь готов принять от вас это звание, если вы признаете это нужным.

 Товарищи,   войдя   в   состав   Временного   правительства,   я остался тем же, чем я был, — я остался республиканцем; я заявил Временному правительству, что я являюсь представителем демократии,  и  Временное  правительство  должно смотреть на меня как на выразителя требований демократии и должно особенно считаться с теми мнениями, которые  я  буду  отстаивать в  качестве   представителя  демократии,  усилиями  которой   была  свергнута  старая   власть! В своей деятельности я должен опираться на волю народа. Я должен иметь в нем могучую поддержку. Могу ли я верить вам, как самому себе?

 Товарищи! Я не могу жить без народа, и в тот момент, когда вы усомнитесь во мне, убейте меня!” (153)

Обойденным оказался и М. В. Родзянко,--он не вошел в состав Временного правительства, хотя де-факто  на первых порах играл роль крестного отца этого самого  правительства, стоял как бы над ним, но вскоре с Родзянко никто уже не считался.

Послушаем очевидца. П. Н. Милюков, член Государственной Думы:

“Родзянко остался вне власти. Но он продолжал быть председателем Думы, не распущенной, а только отсроченной царским указом. Он пытался считать Думу не только существующей, но и стоящей выше правительства... Но Дума была тенью своего прошлого... У Родзянко был план созвать Думу, и объявить, что она носительница верховной власти и орган, перед которым Временное правительство было бы ответственным... Но он не решился этого сделать, только услышав возражение кадетов, а если бы решился, то вполне возможно, что так оно и было бы.

...2 марта в середине дня Милюкову , как он пишет, поручили выйти к людям и объявить формально о новом правительстве. Большинство приветствовало. Но были и вопросы: “Кто вас выбрал?”

    Милюков говорит, что он мог бы отвечать долго и подробно на этот вопрос, но сказал коротко: “Нас выбрала русская революция”. И тут же добавил: “Мы ни минуты не сохраним этой власти, после того как свободно избранные народом представители скажут нам, что они хотят на наших местах видеть людей, более заслуживающих из доверия”.

Милюков огласил список. Под аплодисменты прошли известные думские оппозиционеры и Керенский. Годнева и Львовых и публика проглотила молча. По Коновалову, Ефремову, особенно Терещенко, появились вопросы. (154)

                 КОНЕЦ САМОДЕЖАВИЯ

...Член Государственного Совета А. И. Гучков и член Государственной Думы прибыли в Псков 2 марта около 22 часов. Тотчас к ним подскочил флигель-адъютант полковник А. А. Мордвинов и повел прибывших через рельсы к императорскому поезду. “Значит, сейчас все это произойдет”, — ужасается в душе Шульгин. — И нельзя отвратить!”

Нет, нельзя... Так надо... Нет выхода...”, — напишет потом он. “Мы пошли, как идут люди на все самое страшное, — не совсем понимая... Иначе не пошли бы... Но меня мучила еще одна мысль, совсем глупая...

 Мне было неприятно, что я являюсь к государю небритый, в смятом воротничке, в пиджаке..." (155)

Послушаем очевидца. В. Н. Воейков, Дворцовый комендант:

“Оба прибывшие к Его Величеству представители народа производили впечатление людей немытых, небритых, были они в грязном крахмальном белье. Неопрятностью старались понравиться делегатам Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов, командированных для их сопровождения и за все время поездки их ни на шаг не покидавшими до самого момента входа в императорский поезд.

...Почти все время говорил Гучков, говорил ровно и очень спокойно: подробно описывал последние события в Петрограде. Внимательно его выслушав, государь на свой вопрос, что он считал бы желательным, получил ответ Гучкова: “Отречение Вашего Императорского Величия от престола в пользу наследника цесаревича Алексея Николаевича"...

"Считаете ли вы, что своим отречением я внесу успокоение?”, спросил депутатов царь и услышав утвердительный ответ. (156)

Послушаем очевидца. Член Государственной Думы В. В. Шульгин:

 

«…Мы вошли в вагон. Это был большой вагон-гостиная. Зеленый шелк по стенкам, несколько столов… Старый, худой, высокий желтовато-седой генерал с аксельбантами… Это был барон Фредерикс…

— Государь император сейчас выйдет… Его величество сейчас в другом вагоне, — сказал он.

…В дверях появился Государь… Он был в серой черкеске… Спокойный, поздоровался с нами, подав руку.

Жестом пригласил нас сесть…

Говорил Гучков. И очень волновался. Он говорил, очевидно, хорошо продуманные слова, но с трудом справлялся с волнением, говорил негладко... и глухо — о том, что происходит в Петрограде… Он не смотрел на Государя, а говорил, как бы обращаясь к какому-то внутреннему лицу…Как будто он совести своей говорил, — говорил правду, ничего не  преувеличивая и ничего не утаивая…

Гучков окончил. Государь ответил:

— Я принял решение отречься от престола... До трех часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына, Алексея... Но к этому времени я переменил решение в пользу брата Михаила... Надеюсь, вы поймете чувства отца...

К такому повороту событий парламентеры не были готовы. Замешкались, попытались было попросить соизволения царя посоветоваться, но потом согласились. “Решение царя совпало в главном, — заключает Шульгин, — но разошлось в частностях... Алексей или Михаил перед основным фактом — отречением, все же была частность... Допустим, на эту частность мы бы “не согласились”... Каков результат? Прибавили бы только один лишний повод к неудовольствию. Государь передал престол “вопреки желанию Государственной думы”... И положение нового государя было бы подорвано.

 Кроме того, каждый миг был дорог...

А кроме того..

 Если есть здесь юридическая неправильность... Если государь не может отрекаться в пользу брата, пусть будет неправильность!.. Может быть, этим выиграется время — выяснится, что он не может царствовать, и престол перейдет к Алексею Николаевичу …И мы “согласились”.

Гучков передал царю “набросок”. Государь взял его и вышел. Спустя некоторое время вернулся и протянул Гучкову бумагу: “Вот текст”.

" Каким жалким показался мне набросок, который мы привезли,- сознается Шульгин.- Внесли небольшую поправку. Затем последовала просьба передвинуть обозначенное царем на акте время на несколько часов назад, как если бы он подписан до приезда депутатов, мол, чтобы никто позже не сказал, что отречение вырвано. Николай соглашается и помечает: 15 часов, хотя часы показывали начало 12-го ночи. Еще просьба. Раз царь отрекся от престола, теряет пост и глава правительства. Кто же назначит нового? Поскольку это сделать пока некому, пусть назначает царь, хоть уже и бывший. “Кого? — спрашивает Николай думцев”. “Князя Львова”, отвечают они. “Ах, Львова?” Хорошо — Львов” — и тут же написал указ правительствующему Сенату о назначении председателя Совета Министров.

“Государь встал, посмотрел на меня, вспоминает Шульгин, и, может быть, прочем в моих глазах чувства, меня волновавшие, потому что взгляд его стал каким-то приглашающим высказать..., У меня вырвалось:

— Ах, ваше величество... Если бы вы это сделали раньше, ну хоть до последнего созыва Думы. (157)

Императорское отречение было незаконным, считает большинство историков. Николай II мог отречься за себя, но не имел права отрекаться за сына... Николай здесь хитрил. Пройдут тяжелые дни, потом все успокоится, и тогда можно будет взять данное обещание обратно, видимо, думал он.

Отречение Николая II в пользу своего брата, а не сына, породило проблему. Родзянко 3 марта звонит Рузскому и просит манифест об отречении и передаче власти Великому Князю Михаилу Александровичу ни в коем случае не публиковать. Дело в том, что в Петрограде с великим трудом удалось удержать более или менее в приличных рамках революционное движение, но положение еще не пришло в себя и весьма возможна гражданская война. С регентством Великого князя и воцарением наследника Цесаревича люди возможно и смирились бы, но воцарение его, как Императора, абсолютно неприемлемо для большинства.

После долгих переговоров  к компрамису удалось прийти только к ночи. Сошлись на том, что через некоторое время будет созвано Учредительное собрание для того, чтобы народ мог высказать свой взгляд на форму правления. 

Но корона, которой более  300 лет владели Романовы, не покрыла голову брата Николая II-- Михаила Александровича. Он тоже отказался от нее, боясь народного гнева. Историк М. Касвинов замечает, что у Николая борьба за трон заняла восемь дней, от четверга до четверга. Михаил управился с этим делом в одну пятницу, от десяти утра до шести вечера. Решение им принималось на совещании в квартире князя П. П. Путятина 3 марта, в котором помимо Михаила Романова были М. В. Родзянко, А. Ф. Керенский, П. Н. Милюков, Г. Е. Львов, В. В. Шульгин, А. И. Гучков, М. И. Терещенко, И. В. Годнев, И. Н. Ефремов, М. А. Караулов, В. Д. Набоков, Н. В. Некрасов. Когда расходились, Родзянко обнял Михаила и назвал его “благороднейшим человеком”. Разразился комплиментами и Керенский, заявив: “Великого князя я глубоко уважаю и всегда буду уважать”. (158)

Между тем, как утверждает Солженицын, отречение Михаила было таким же незаконным, как и Николая II. При этом одним росчерком пера Михаил Александрович объявил трон вакантным и своею призрачной властью самочинно объявил выборы в Учредительное Собрание",  — пишет Солженицын, — тем самым он походя уничтожил и парламент, и основные законы государства.

Отречение Николая еще не было формально концом династии. Концом монархии стало отречение Михаила. Он хуже, чем отрекся: он загородил путь на трон и всем другим возможным престолонаследникам, он передал власть аморфной олигархии. Его отречение превратило смену монархии в революцию. Именно этот Манифест, подписанный Михаилом, и стал единственным актом, определившим формально степень власти Временного правительства», делает вывод Солженицын (159).

Родзянко тут же сообщает об отказе Михаила Николаю II. Позже тот скажет: “Кругом измена, и трусость,и обман”. 7 марта, в предпоследний день своего пребывания в Могилеве, Николай составил прощальное “Обращение к действующей армии”, в котором призвал повиноваться новому правительству. Главком Алексеев включил обращение царя в свой приказ, но Гучков, узнав об этом, телеграммой из Петрограда категорически предписал не делать подобного — уже на второй день после отречения царя Петроградский Совет, учитывая требования, выдвинутые на многих митингах, постановил арестовать чету Романовых.(160) В. Львов и А. Керенский поручают это сделать депутатам А. Бубликову, С. Грибунину, И. Калинину, В. Вершинину. 8 марта, в 4.45 пополудни в Сибирь поезд увез арестанта Романова из Могилева сначала в Царское Село, а спустя пять месяцев по распоряжению Керенского его отправили в Тобольск. Свое решение глава Временного правительства мотивировал тем, что нужно обезопасить самого бывшего императора от революционных потрясений. 9 мая 1918 года ЦИК РСФСР предписал переместить Николая II с семьей в Екатеринбург, где в ночь с 16 на 17 июля царя, жену и детей расстреляли по решению местных властей.

Вокруг расстрела царской семьи до сих пор идут споры: одни обвиняют советскую власть в излишней жестокости, кровожадности, другие защищают, дескать, все сделано правильно. Русский народ, в массе своей, не любил Николая II, не случайно прозвал его Николашкой-кровавым. Не желал видеть больше во главе государства не только Николая II, но и всех других представителей Романовых. Главные лозунги революции: "Долой самодержавие!", "Да здравствуют Советы". И когда В. Шульгин, возвратившись из Пскова в Петроград с отречением Николая 11 от престола на вокзале, где его встречали, чуть-чуть запнулся было о переходе власти по наследству к Михаилу Александровичу, толпа тот час же угрожающе загудела, недовольная этим сообщением и Шульгину пришлось, что называется, "уносить ноги".

Николай II поначалу надеялся уехать за границу, в Англию. Совет рабочих и солдатских депутатов решительно высказался против отправки царской семьи за границу, настаивая на показательном суде. Временное правительство не возражало, Керенский заявил, что самолично доставит Романовых на английский корабль в Мурманск. Но время шло, а корабль англичане не присылали за бывшим русским царем, а вскоре и вовсе отказались от этого — политические соображения пересилили родственные. Англия ждала от России активизации военных действия, и ей было не до Николая 11. В начавшейся гражданской войне белым нужно было знамя, которым мог бы стать Николай II. Восстание Чехословацкого корпуса резко изменило ситуацию в Сибири и на Урале. Большевиков теснили, они отступали, царская семья оказалась в непосредственной близости от фронта. Чтобы лишить белое движение знамени, чтобы навсегда покончить в России с ненавистной монархией, большевики и расстреляли всю царскую семью. Историки все еще выясняют: кто же был инициатором этой идеи, исполком Уральского областного Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, по решению которого Яков Михайлович Юровский непосредственно осуществил акцию, или же инициатива исходила из Москвы — от Ленина и Свердлова? Документов, подтверждающих участие в этом деле Москвы, пока в распоряжении историков нет. 

   …27 апреля1917-ого состоялось торжественное собрание членов Думы всех четырех созывов в ознаменование 11-летия ее существования. Собрание оказалось не очень-то торжественным: “Хоронили знатного покойника”. Один из лидеров социал-демократической фракции IV Думы, а теперь член исполкома и заместитель председателя Петросовета М. И. Скобелев произнес речь: “Дума уже умерла, мы имеем дело с призраком, и так как мы — люди с трезвыми взглядами, то ни пугаться этого призрака, ни даже считаться с ним не стоит”. А депутат С. П. Мансырев с элегической грустью произнес: “Прощай, Дума, мы отцвели, не успевши расцвести”...

Однако формально Дума существовала до октября 17-го. Только после подавления корниловского мятежа, 6 октября Временное правительство официально объявило о роспуске Государственной Думы и завершении полномочий выборных членов Госсовета.

Александр Черняк

Из книги: Александр  Черняк.  РЕВОЛЮЦИИ  В  РОССИИ

← Вернуться к списку