православный молодежный журнал |
Путешествуем вместеНарод-дитяИ вот здесь мы выходим на важную тему. Мысль “народ как дитя” объясняет многое из того, что доводится видеть, узнать и почувствовать в Индии. Ну вот, например, простота и открытость в отправлении естественных надобностей — то, что шокирует иностранцев, — но ведь именно так и трёхлетние дети справляют нужду, не смущаясь чьим-либо присутствием. Присесть на краю тротуара, спустив порты или приподняв подол сари, для жителя Индии так же естественно, как для нас прилюдно высморкаться или откашляться. Поначалу оно, верно, как-то смущает — но к естественному привыкаешь быстро (“что естественно, то не безобразно” — говорили, помнится, в дни моей юности), и скоро ты сам уж почти готов впасть вместе с индусами в детство и не слишком стыдиться того, к чему понуждает тебя естество. Или возьмём культ животных, столь органичный для Индии. Кажется, тут нет ни одного представителя фауны, который не был бы обожествлён. Тут и обезьяний бог Хануман, и слоноголовый Ганеши, и Мать-корова, и священный бык Нанди — и ещё множество прочих животных-богов. Но ведь такое одушевленье животных, олицетворение их как раз характерно для детского восприятия мира. Да, в детстве мы верим в лису Патрикеевну и медведя Топтыгина — но, повзрослев, нам уже трудновато представить, как это лягушка превратилась в царевну, или как золотая рыбка повелевала морскою стихией. А вот индусы, судя по благоговейному их отношению к живности всякого рода, по обилию изображений животных-богов на стенах храмов, по тем подношениям, что паломники возлагают животным-кумирам, — в конце концов, судя по вере в переселение душ — индусы и по сей день убеждены в том, что животных и человека мало что, в сущности, разделяет. Во всяком случае, та граница, которую западное сознание полагает меж человеческим и животным мирами — в индуистском мировоззрении гораздо более призрачна и легко преодолима. Не забуду удивительной сцены исповеди в Золотом храме Варанаси. К статуе коровы, исполненной в натуральную величину, выстроилась длинная очередь исповедников — очень напоминающая очередь к исповеди в православном храме накануне большого праздника. И так же смиренно и сокрушённо, как перед священником, индусы поочерёдно склонялись, но не под епитрахиль батюшки, как у нас — а к коровьему уху. Все они, с выраженьем глубокой серьёзности в лицах — выраженьем, вообще-то не свойственным жизнерадостным и весёлым индусам, — выговаривали корове то, что у них наболело и накопилось на сердце. Причём в этой исповеди корове не было ничего игрового — но была безусловная, детская вера в могущество сил, заключённых в животных, и в то, что животные могут влиять на судьбу человека. А разве не детской является тяга индусов к ярким цветам, украшениям, блёсткам — тяга к тому, чтоб украсить весь мир, как большую игрушку? Уж на что, казалось бы, взрослая вещь — грузовик с длинномерным прицепом; но любой трейлер в Индии разукрашен, как новогодняя ёлка. Всюду, где только возможно, от лобового стекла до выхлопной трубы, развешаны блёстки и зеркальца, разноцветные кисти и бахрома, и всё — каждый дюйм! — раскрашено яркими красками. Тут и узоры, и пятна кислотных расцветок, и огнедышащие драконы, и кобры, раздувшие свои капюшоны, и слоны, восседающие на крысах (это традиционное изображение бога Ганеши), вепри и рыбы (воплощения бога Вишну) — в общем, каждый из грузовиков своей живописною яркостью напоминает индуистский храм на колёсах. Но Индия молода ещё и в самом прямом, демографическом смысле: средний возраст её жителей — тридцать лет. И здесь — это очень заметно — царит настоящий культ школ и школьников. Как я выше писал, что главные в Индии люди — это нищие-садху, которые своей жизнью и обликом воплощают высокие идеалы народа, так же точно можно сказать, что главные в Индии — дети. Когда вдоль по улице бежит шумная стайка школьников в униформе брусничного цвета, то остро чувствуешь: у Индии есть живое, здоровое будущее. Глаза детей очень смышлёны, улыбки белы, выражения лиц полны жизни и радости; и всё это, взятое вместе, заставляет тебя восхититься неувядающей юностью Индии — и одновременно испытать боль стыда за озлобленновялых, безрадостных русских детей. Но не будем о грустном. Лучше укажем ещё на одну из “детских” черт Индии — на целомудрие. Даже трудно взять в толк, почему, при свободно-раскованном отношении к физиологии, скажем, пищеварения — область половых отношений скрыта завесой стыдливости и умолчания. Ни во взглядах, ни в разговорах, ни в жестах, ни в рекламе услуг и товаров — нигде здесь не встретить двусмысленно-пошлой игривости, которая наполняет собой европейскую жизнь. Индия в целом так целомудренна — что именно этим она заставляет нас вспомнить о рае, о том времени, когда пресловутое яблоко ещё не было сорвано, и его сладкий сок ещё не потёк по щекам Евы. Вот в этом-то и заключается та заветная мысль, к которой я двигаюсь в этой главе. Индусы, насколько возможно понять и почувствовать — это народ, живущий ещё как бы до грехопадения, это народ-дитя. Поразительным образом Индия, страна, может быть, самой древней цивилизации на планете — сохранила себя в состоянии райского детства и девства, она не вкусила запретного плода, она сохранила себя той же самой, какою Господь и создал эту дивную землю и этих красивых людей. Не случайно же и в индийской мифологии — сложнейшей, подробнейшей и изобильной на всякого рода сюжеты — нет мифа о грехопадении, мифа, центрального для духовной культуры Европы. Может быть, именно в этом — разгадка того, почему христианство не укрепилось в Индии, стране незлобиво-смиренной и мягкой, вполне христианской по духу? Христос пришёл спасать падших, то есть нас с вами, наследников эллинско-иудейского мира: Его проповедь и призыв, Его, в конце концов, крестная смерть посвящены тем, кто утратил связь с Богом и изгнан из рая. А индусы и так душою и телом живут ещё как бы в раю. В Индии соблазнительно-сладкое яблоко ещё только зреет на ветке, и змей-искуситель, похоже, ещё поджидает индийских Адама и Еву. Потому, может быть, нас и тянет так в эту страну: мы хотим ещё на земле и при жизни ощутить дуновение рая, почувствовать то, какой была жизнь в незапамятно-давнее время — точнее, ещё до начала времён — и какой она сможет стать вновь, если мы, с Божьей помощью, вырвемся из паутины греха.
Андрей Убогий
Из очерка «В стране радости»
Впервые опубликовано в журнале «Наш современник»
Следующая главка
Предыдущая главка ← Вернуться к списку Оставить комментарий
|
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |