Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Русский мужской пляс

Интервью с Фёдором Степовым и участниками его занятий о том, для чего сегодня существует мужская пляска

Фёдор Степовой – солист ансамбля «Оберег», преподает пляску во Дворце детского творчества на Воробьевых горах.

Филипп Якубчук: Я попробовал одно занятие, это было вообще мое первое занятие по пляске, но я почувствовал, что это не что-то архаичное и отжившее, а нечто, в чем я сейчас нуждаюсь. Расскажи, как получилось, что оно живо? И для чего это сейчас нужно?

Фёдор: У меня складывается четкое ощущение, что пляска – это просто форма бытия. Как движение, как сон, как еда. Всегда люди двигались, всегда люди спали, всегда люди питались. И точно так же всегда люди плясали. Как я понимаю, русскому народу очень важно это чувство движения. В нас это заложено генетически. В детях это четко видно. Музыка играет, и дети, особенно дошкольники, двигаются в том же ключе, в котором двигались наши прадеды на старых документальных видео- и кинозаписях. Я задался вопросом: как так получается, что необразованные дети без подготовки двигаются как надо? Потом я начал понимать, что наши дедушки с бабушками не заучивались, а первым делом выходили на этот естественный детский уровень. Это наша природа. А природу не обманешь. Пляска – это одна из форм бытия, в которой наша природа начинает бурлить, жить. Поэтому когда говорят, что это всё ушло, я отвечаю, что природа не может из нас никуда уйти.

Филипп: Мы будем иначе тогда просто мертвые.

Фёдор: Да. Как раз пляска и оживляет. Она оживляет людей даже визуально. Не танцы, а именно пляска.

Филипп: В чем разница?

Фёдор: У меня ощущение, что танцы – что-то заученное. А традиционная пляска – полная импровизация. Мы были в Швеции недавно на фестивале. Там были представители германской школы народных танцев, ирландской, шведской. Якобы. Хотя ни у шведов, ни у немцев не осталось ничего импровизированного. Их танцы – это заученные заранее действия. Они знают, куда они пойдут, что сделают, где и через сколько они закончат. В танце тоже может быть импровизация, но только как небольшое отступление. А пляска полностью на импровизации строится. Есть только общая цель и желание.

 

Филипп: В чем разница между мужской и женской пляской?

Фёдор: Она такая же, как и разница между женщиной и мужчиной. Природа разная. Я у детей часто вижу характер в пляске. Ребенок идет от угла до угла комнаты в пляске под музыку. И я вижу уже у некоторых характерные черты. Где-то – робость, где-то, наоборот, – смелость, где-то – жесткость. Это и у взрослых проявляется, если они себя свободно чувствуют. Так вот женская пляска отличается от мужской именно характером, рисунком, а не какими-то жесткими канонами. Бывает, девушка очень тяжелая по натуре, говорит, как бьет, и у нее то же самое в пляске проявляется.

Филипп: Получается, что у каждого пляс своеобразный и уникальный?

Фёдор: Пляска раскрепощенного человека лична – как подпись или почерк. Уверяют, что один и тот же почерк не встречается дважды в целом мире. Так же и пляска. Чем меньше человек заучен, тем меньше его плясовой почерк похож на чей-либо другой. Это во всём проявляется. Как раз в этом сценические танцы проигрывают, в них слишком мало личного.

Вчера был на конкурсе. Из восьми человек я одного вижу, другого – у всех всё одинаково. Определенное расстояние руки от руки, ноги от ноги, обязательно одно и то же положение тела. В танцах это всё полностью программируют. Пляски, кстати, нет у сценических ансамблей, на сценах. Это неслучайно. Еще давно Климов описывал это в своих книжках. Уже тогда пляски не было на сценах. Пляску сложно систематизировать, сложно поставить на сцену. Поэтому на сцене остались только танцы. Женские пляски были, но этого было мало. Ведь сцена предполагает за собой всё-таки не личность, а какую-то школу, какую-то программу. Пляска ни в школу, ни в программу не встраивается. Это полностью личное. Например, есть двадцать человек, они должны в тетрадку написать одним почерком. И в пляске это невозможно. Поэтому пляска на сцене не прижилась.

 

Филипп: Может быть, дело в том, что пляска предполагает соучастие всех? Ведь в пляске нет непреодолимой границы между зрителем и теми, кто выступает. Каждый может сам регулировать меру своего участия. А когда человек отделен сценой, то это уже что-то другое. Ты уже не можешь в своей простоте выйти.

Фёдор: Да, плясать на сцене не очень привычно, контакта нет. Мне легче плясать на кругу – когда круг людей вокруг меня. На сцене я иногда спиной к зрителям поворачиваюсь, а когда народ вокруг, мне намного проще, даже с закрытыми глазами можно. Ты чувствуешь, что ты не вылетишь из этого круга, и в нем наяриваешь. А когда вот здесь люди, а там – стена, сложнее наладить контакт.

Филипп: На первом занятии ты говорил о том, что нам совсем не обязательно наряжаться в старинную одежду, чтобы плясать. Почему?

Фёдор: Потому что в повседневной одежде подчеркивается статус пляски как повседневной активности, а не как чего-то исключительного, того, что ты делаешь только в костюме. Это больше делается не для себя, а для общественности. Когда человек в определенном костюме что-то делает, понятно, что он это умеет. Он даже еще ничего не начал, а зрители уже мысленно его отделяют от себя: «Он в костюме, он сейчас сделает это. А мы без костюмов, мы и пробовать не станем». А когда человек выходит просто из толпы, в обычной одежде, и делает то, что мало кто умеет делать, это цепляет, срывает дистанцию между плясуном и зрителем. Люди себя часто успокаивают, защищают: «Он в костюме. Наверно, он профессионал». Я лишаю их этого убежища.

Филипп: Зачем этот навык, это умение нужно современному парню?

Фёдор: Нужно – это для меня растяжимое понятие. Можно уметь, можно знать. Мне просто хочется, чтобы люди видели это, чтобы знали, что это есть. А уметь может уже не каждый. Это один из способов окунуться в определенное состояние через особую технику и получить малейшее хотя бы представление о том, чем занимались наши предки. Допустим, это один процент из быта наших бабушек с дедушками. Но это было распространено совсем еще недавно, посмотрите советские фильмы, там люди еще пляшут. И это была насущная потребность.

Филипп: Я об этом и спрашиваю. Они же нуждались в этом не только как в памяти, какая-то была прямая потребность.

Фёдор: Да. Был определенный психологический уклад. Это было нормально. Сейчас у нас в головах сидит какая-то программа, установка, из-за которой мы двигаться и плясать не хотим или боимся. Я хочу из головы у людей это убрать, показать, что это возможно.

Филипп: Вопрос – для чего? Что современный человек приобретает через пляску?

Фёдор: Понимаешь, я с этим живу уже давно. Мне нужно пожить без этого, чтобы понять, что из меня уйдет. Это, во-первых, заряд физический. Во-вторых, настроение поднимается. Чем лучше, ярче идет пляска у человека, тем лучше у него после этого настроение. Я ни разу не видел, чтобы человек, который классно пляшет, после пляски был в плохом настроении. Это точно. Физическая и психологическая зарядка, способ себя подлечить.

Филипп: Обычно после рабочего дня я прихожу домой и уже из последних сил пытаюсь как-то общаться с женой и играть с ребенком. А после пляски… я утром не всякий раз себя так чувствую. Вроде бы я силы потратил, а на деле чувствовал себя весь вечер отлично, и на семью сил хватило.

Говорят, что мужской пляс тесно связан с бойцовской и воинской культурой. По-твоему, это действительно так?

Фёдор: Необязательно с бойцовской. В плясе можно просто рассказывать какую-то свою историю. Климов, который описывал народные танцы, рассказывал, к примеру, как в Курской области, в деревне мужик-гончар выходил на круг и изображал своеобразную пантомиму своего ремесла. Он делал горшок: засучил рукава, вставил круг гончарный, взял глину, раскрутил круг… Потом в конце пляски дарил кому-то из круга невидимый горшок. Так могли плясать и извозчики, и кузнецы, и плотники. Но, конечно, бойцовская тема в плясе ключевая.

Филипп: В пляске, мне кажется, ты понимаешь сразу, у кого есть напор, кто быстрее, кто мощнее. Видишь, что человек работает на такой скорости, такие штуки выделывает, что с кулаками к нему лучше не лезть... Кроме того, пляс предполагает постоянное передвижение и перенос веса с одной ноги на другую. В чем-то это напоминает покачивания и подвижность боксеров. Был опыт их обучения пляске?

Фёдор: В этом парадокс. Я знаю очень много боксеров, которые всю жизнь занимаются, а в пляске у них вообще ничего не получается.

 

Филипп: Если ты танцуешь на кругу, то волей-неволей привыкаешь к боевой динамике?

Мужчина: Естественно. Хороший танцор расстояние чувствует, скорость у него есть, ловкость и точность движений. Как-то на празднике Фёдора пригласили на круг посостязаться профессиональные бойцы. Фёдор их без особых усилий одолел.

Фёдор: Они сразу поняли: что-то не так. Говорят: «Чем ты занимаешься?» – «Я только пляшу» – «Тогда всё ясно».

Мужчина: В мирное время и плясали, и стенка на стенку ходили. Ведь танец – это и дыхание, и скорость, и ловкость, и работа на разных уровнях, и навык пребывания в окружении. В тренировочных спаррингах ведь мы всё время обращены на единственного соперника и не ожидаем удара в затылок. А в жизни этого сколько угодно. Пляс – как бой с тенью в восточных единоборствах.

Фёдор: Опытный плясун даже с закрытыми глазами чувствует круг, свое положение в нем, дистанцию. Это чисто бойцовские навыки.

Филипп: Ты говорил, что пляс – один из способов для парня показать свою мужскую состоятельность.

Фёдор: Да. Обязательно. Я это просто читал у многих авторов, которые описывали пляски еще не женатых. У замужних женщин, женатых мужчин уже не принято было плясать.

Филипп: Уже всё доказано?

Фёдор: Да. Уже всё доказал. А молодежь – это и стеночные бои на Масленицу, и пляска. А пляска – это яркая демонстрация мужской силы и ловкости. Могу показать, что я умею и прыгать так, и приседать вот так, и на руках умею стоять, держать пространство – мужчины его руками как бы сгребают к себе во время пляса.

Опять же мое глубокое убеждение, что через пляску можно налаживать систему общения между девушкой и парнем. Даже в обычных кадрилях, танцах важно, как ты девушку закрутишь, как ты ее поведешь, как ты ее подхватишь за талию, как ты ее дальше поведешь назад или вперед, как поставишь ее на место. Такие малейшие детали усваиваются потом в голове через мышечную память.

Часто в танцах у меня ребята сталкивают девочек в тесном пространстве. Я их всегда за это ругаю. Говорю, ребят, это важный принцип: девушку в танце не просто не упустить, а сделать так, чтобы ее никто не задел, чтобы она чувствовала себя защищенной. Эти принципы потом переносятся в жизнь.

Филипп: То есть человеку в такой ненавязчивой форме вводят в сознание основные принципы мужского поведения вообще и по отношению к женщинам в частности.

Фёдор: Да. То же самое относится к мужскому переплясу. Это фактически соревнование в пляске – мужчина против мужчины, юноша против юноши. В современных танцах, по-моему, крамп называется. Здесь единственное правило – нельзя касаться соперника. То же самое было и в нашей культуре – нельзя было касаться. В парных плясках, где не было чувства конкуренции, могли рукой шлепать по руке, дать пять, похлопать по плечу. Но где выходили два парня перед одной девкой, можно было как угодно перед другим парнем руками, ногами выделываться, но ни в коем случае его не касаться. Это даже сегодня на наших фестивалях часто встречается, коснуться своего соперника – это унижение самому себе.

Филипп: На мужском кругу даже когда просто прохаживаешься перед мужчинами, показываешь себя, ощущаешь легкое психологическое давление. Даже пройтись впервые на кругу психологически тяжело. Это здорово воспитывает мужские качества, заставляет преодолевать застенчивость.

Фёдор: В переплясе создается психологическое давление. Но при этом нельзя давить физически, это табу. Клип недавно видел американский, где парень поет какую-то бабскую ужасную песню, но там очень классный момент. Как раз в этих традициях. Он идет по мексиканскому кварталу в Америке, тащит за собой пианино и держит фотографию своей любимой в руке. И к нему подходит куча мексиканцев в майках, с татуировками, с цепями и начинают вокруг него прыгать. Они перед носом руками машут, кулаками, грудью вперед прыгают, по фотке девушки ударили, но его не коснулись. Он выдержал всё и пошел дальше, а если бы прикоснулся к ним, то всё, труба, пианино на него бы поставили. Почему они до него не дотронулись? Дистанция. То есть это правило на уровне какой-то простейшей морали. Я предполагаю, это правило действует во многих народных традициях, в мужских соревнованиях. Это умение держать себя.

 

Филипп: Пляс – это действо праздничное?

Фёдор: Пляска – это досуг. Но досуг не всегда на праздники приходится. Досуг – это свободное время. Нам бабушки, дедушки рассказывали, когда мы в экспедициях по восточному Подмосковью катались, что ночью плясали до утра. В пост, понятно, не плясали. А на праздники да, плясали. И плясали много. Какие-то общие хороводы заводили. Уличные пляски были. И танцы, и песни. Плясали, кстати, и под гитару.

Филипп: Мы коснулись всего понемногу, по-моему, получили общее представление о месте мужской пляски и пляски вообще в традиционной культуре. Оказалось, что это очень сложное культурное явление. Это и способ веселого проведения свободного и праздничного времени, и психофизическая техника по раскрытию мужских качеств во взаимодействии с другими мужчинами, и тренинг межполовых взаимоотношений, и комплексная тренировка тела, и наработка боевых навыков. Получается, боевые навыки и физическая выносливость нарабатываются прямо на праздничных гуляниях! Эта связка вообще уже плохо укладывается в привычное понимание праздника и досуга. Здорово было бы пляс практиковать в армии.

Фёдор: Как раз, если меня в армию заберут, я хочу в своей части проводить такие занятия!

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru