Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Меланхолия бобра Иванова

№ 45, тема Одиночество, рубрика Культура

Обычно кинообзоры пишут «по горячим следам». Но что делать, если просмотренные ленты не идут из головы вот уже почти год? А когда пытаешься поговорить о них, собеседники пожимают плечами. Не смотрели. Не обратили внимания. Или смотрели, но не обратили. Или обратили, но постарались поскорее забыть. Чего и тебе искренне желают.

 

I

 

Хотя, первый из фильмов, о которых пойдет разговор, никак нельзя назвать незамеченным. В 2011 году, после Каннского кинофестиваля, награды и восторженные отзывы сыпались на «Меланхолию» Ларса фон Триера как из рога изобилия.

«Меланхолия настолько сильна, что справиться с ней невозможно: как Земля неизбежно столкнется с летящей на нее планетой, так и с внутренней болезнью не может справиться даже любящий и заботливый человек».

Почитаешь такие вот рецензии и крепко задумаешься: стоит ли привлекать дополнительное внимание к фильму, который наводит на подобные мысли? С другой стороны, почти все из нас, кто хотел, «Меланхолию» уже давно посмотрели (а многие и успели благополучно забыть). Оставшимся «непосвященным» можно от всей души посоветовать не тратить время на этот фильм! Не потому, что он скучный и затянутый (это не так, хотя если вы не выспались, первые, самые красивые и длинные сцены могут легко усыпить вас), и даже не потому, что там полно грязной ругани и похабных сцен (на фоне прочих шедевров Триера их даже маловато), а потому, что он глубоко и основательно подрывает веру в людей.

«Вся мировая история, затягивающая сознание человека бесконечными войнами, жадностью и бессердечием, вызывает совершенно оправданное желание стереть весь этот амфитеатр абсурда, уничтожить эту странную флуктуацию в безбрежном и безмятежном совершенстве вселенной. Мир уже не спасет ни красота, ни любовь, ни доброта. Слишком мало их в людях. И не будет второго шанса, ни ада, ни рая – одно лишь небытие: нигде, никогда, ничто».

Это еще одна зрительская реакция, вполне раскрывающая всё, что происходит на экране с главной героиней фильма Жюстиной (в некоторых переводах ее почему-то называют Джастин). Девушка-рекламщица решает сыграть свадьбу в поместье замужней сестры Клэр, а вместо этого устраивает там череду истерик и скандалов. В итоге обиженные и разъяренные гости, включая начальника, родителей и жениха, разъезжаются кто куда, а сама Жюстина впадает в многомесячную депрессию по поводу своей разбитой, унылой и серой жизни.

По мнению большинства рецензентов, до такой жизни ее, конечно же, довели равнодушие и лицемерие буржуазного мира. Злая мать, инфантильный отец, алчный начальник, безвольный жених, тупые и ограниченные родственники, друзья и коллеги. Даже ухаживающая за Жюстиной, на время превратившейся фактически в овощ, сестра, и та – обычная мещанка, помешанная на домашнем уюте и благополучии семьи. Ее муж Джон – тот и вовсе самовлюбленный болван.

Среди этих непробиваемо «позитивных» оптимистов и жизнелюбов Жюстина выглядит как «луч света в темном царстве». Только вот свет солнца ее удручает. Она выходит ночами, чтобы загорать нагишом в свете стремительно падающей на Землю планеты Меланхолия. Вскоре планету становится видно и днем. «Позитивный мир» охватывает страх и паника. А Жюстина становится всё спокойней и энергичней…

Говорят, идея фильма зародилась у Ларса фон Триера во время сеанса психотерапии при лечении депрессии. Терапевт сказал режиссеру, что люди, подверженные депрессии, стараются действовать в стрессовой ситуации более спокойно, чем другие, потому что они и так ожидают плохих вещей. Это и происходит в кино. По мере того как мир сходит с ума, к Жюстине возвращается уверенность и даже какое-то подобие радости. Правда, она не стремится спасти мир. Зачем? Мир ведь сам заслужил то, что с ним происходит.

К тому же картина гибели мира фантастически красива. То ли это оператор Мануэль Кларо и композитор Рихард Вагнер так постарались, то ли вообще людям иногда свойственно любоваться смертью больше, чем жизнью[1]. Но Триер не просто снимает красивую катастрофу, он создает обвинительный приговор человечеству. И многие отечественные критики готовы поддержать его в этом. «Важно показать две вещи: взгляд на западную жизнь как истратившуюся и обессмыслившуюся, на конец времен, – пишет, к примеру, известный политолог Юрий Крупнов, – и второе – на состояние готовности умирать».

«Однако, – подмечает тот же автор, – фактический конец придет не от планет и иных природных стихий. В природе только то, что в народе... Восстание Жюстины против условности и норм происходит не потому, что она избалованная и капризная, взбалмошная. А потому, что эти условности и нормы больше не работают, и свадьба, должная быть вершиной счастья девушки, на деле оборачивается похоронами условностей как переставших работать времен…»

То есть девушка-самоубийца (все ее выходки на свадьбе можно рассматривать как одну большую попытку социального суицида) ни в чем не виновата, это времена «перестали работать»? Это сама жизнь «истратилась и обессмыслилась», а героиня просто почувствовала это раньше других. «Жалкие, ничтожные люди» не понимают неизбежности смерти и не хотят умирать, а ранимая, тонко чувствующая Жюстина понимает и хочет. Она права. Ее личная маленькая меланхолия и депрессия в итоге оправдывается приближением большой, всеобщей и неизбежной. И тогда искусство умирать становится важнее умения жить.

Возможно, и сам Триер хотел убедить нас именно в этом. Но его фильм как значительное художественное произведение дает возможность для совершенно противоположной догадки. А что если Жюстина не только жертва, но и палач «истратившегося» мира? Если ее «маленькая меланхолия» не только предвещает приход большой, но и приближает, притягивает его? Ведь, находясь в центре событий всю первую часть фильма, она раз за разом отрицает важнейшее требование христианства – отказывается принять и нести свой жизненный крест.

Разумеется, окружающие часто провоцируют ее на такое поведение. Но ведь это не повод устраивать себе и всем остальным конец света. Не повод радоваться тому, что мир «перестал работать». Он не сам собой «перестал». Тысячи таких вот Жюстин сломали его от обиды. Их воля к смерти постепенно погружает Землю в особое состояние невозможности бытия. В то, что мы зовем адом.

И как христиане на Пасху выходят из храмов, чтобы возвестить пришествие воскресшего Спасителя, Жюстина с улыбкой выходит из депрессии, в которую погружала ее дарованная Богом жизнь, навстречу планете, несущей смерть. Она, может быть, и не знает, но чувствует, кому служила все эти годы. Предыдущий фильм Триера недаром назывался «Антихрист».

 

II

 

Впрочем, может быть, это преувеличение? И картина Триера – всего-навсего еще одна история девушки, затравленной обществом на фоне красивых пейзажей? А планета Меланхолия – всего лишь аллегория мести обидчикам, которая на самом деле никогда не случится? Да может ли вообще одинокий, страдающий от депрессии человек всерьез навредить окружающим? Хватит ли у него на это сил и возможностей?

Ответ неожиданно дает российский фильм режиссера Вадима Дубровицкого «Ивановъ», вышедший на экраны весной 2011 года, и оставшийся почти незамеченным. Претенциозный твердый знак наверняка отпугнул многих зрителей, опасавшихся нарваться на псевдоисторическую клюкву типа фильма «Адмиралъ». Но перед нами всего лишь очередная постановка одной из ранних пьес Чехова. Официальный релиз обещает показать нам «историю русского интеллигента конца XIX века, задыхающегося среди тонущего в пошлости общества. Главный герой истории – человек, который приносит несчастье всем, кто его окружает. Он и сам с собой не в мире, но обрести гармонию ему не дано». Одним словом, социально-психологическая драма. Правда, весьма затянувшаяся.

Но у фильма есть и другие планы. Это завораживающая музыка на фоне нереально прекрасных осенних пейзажей, в которых мы как будто прощаемся не только с героями Чехова, но и со всей нашей классикой. И хотя общее настроение фильма не менее депрессивно, чем у Триера, его стоит рекомендовать к просмотру. Во-первых, он просто очень красив (оператор Вадим Семеновых и композитор Алексей Шелыгин поработали не хуже европейцев, хотя и без масштабных спецэффектов). Дубровицкий, к тому же, собрал отличных актеров, таких как Алексей Серебряков и Эдуард Марцевич, Екатерина Васильева и Богдан Ступка, Владимир Ильин и Валерий Золотухин.

Во-вторых, его классическая основа может многое рассказать нам о себе самих. Например, о том, как русская литература давным-давно бросила вызов русской жизни, упрекнув ее в несовершенстве и пошлости (вспомним, что в результате этой «дуэли» русские ХХ века дважды проиграли свою страну). И в-третьих, этот фильм можно назвать зеркалом для всякого, кто разучился сочувствовать ближним и даже самому себе. Многие из нас заглядятся в него, чтобы лишний раз полюбоваться собой. Но, может, кто-то даже захочет привести себя в порядок?

Тем же, кто не решится погрузиться в депрессивную атмосферу даже на три часа, стоит хотя бы прочесть саму чеховскую пьесу. Вот как один из рецензентов пытается пересказать ее сюжет.

«Дворянин и владелец поместья Николай Алексеевич Иванов (Алексей Серебряков) после окончания университета жаждал деятельности, занимался хозяйством, школами, проектами. Был по-настоящему счастлив, женившись по любви на Сарре Абрамсон (Анна Дубровская). Невеста ради него поменяла веру и имя, став Анной Петровной. Родители ей этого не простили, отказались от дочери и не дали приданое. Однако за три года до начала действия дела Иванова пришли в упадок. Проекты, которые он пытался воплотить в жизнь, приносили одни убытки, поместье стало разваливаться. Иванов стал служить, но его жалования не хватало на содержание дома и выплату процентов по долгу. Крупную сумму Иванов должен Павлу Кириллычу Лебедеву (Богдан Ступка). Благодушный Лебедев симпатизирует Иванову, но его скупая супруга Зинаида Савишна (Екатерина Васильева) не дает отсрочек Иванову, ухудшая его и без того бедственное положение. В Иванова с детства влюблена дочь Лебедевых Саша (Галина Боб). Иванов чувствует вину перед женой за то, что разлюбил и не оправдал надежд. Ситуация усугубляется, когда Анна заболевает чахоткой и болезнь быстро прогрессирует. Ее лечащий доктор, молодой земский врач Львов (Иван Волков), открыто возмущается поведением Иванова, каждый вечер бегущего из опостылевшего дома к Лебедевым и оставляющего свою страдающую жену в одиночестве...»

Банальная история, что и говорить. Что в ней может быть общего с историей мировой катастрофы фон Триера? Разве что беспричинная депрессия главного героя. Все его мысли сконцентрированы на душевном кризисе. Целый год он тоскует, не находит в себе сил заниматься делами, ощущая бессмысленность своей жизни. Окружающие искренне не могут понять его. Одни считают жестоким, другие – коварным, третьи – ленивым, четвертые – несчастным, пятые – глупым... Однако большинство (всё-таки это Россия XIX века, где «лишние люди» встречаются на каждом шагу) просто признают его «странным типом» и живут, никак не реагируя на его странности. Ходят друг к другу в гости, пьют чай с крыжовенным вареньем, вызывающим тошноту не только у главного героя, но, похоже, и у автора пьесы.

Режиссер тоже горячо сочувствует Иванову и для наглядности одевает в одной из сцен всё провинциальное общество в маски животных. Вот, дескать, глядите, среди кого приходится проводить свою жизнь!

«Чехов потому и не хотел, чтобы ставили эту пьесу, – говорит Дубровицкий в одном из интервью. – Большинству режиссеров Иванов казался отрицательным, а он ведь на самом деле человек положительный, дворянин, человек чести и слова».

А вот что говорит о себе сам человек чести накануне своей свадьбы:

«Я не ною! Издевательство? Да, я издеваюсь. И если бы можно было издеваться над самим собою 
в тысячу раз сильнее и заставить хохотать весь свет, то я бы это сделал! Взглянул я на себя
 в зеркало – и в моей совести точно ядро лопнуло! Я надсмеялся над собою и от стыда едва не 
сошел с ума. Меланхолия! Благородная тоска! Безотчетная скорбь! Недостает еще, чтобы я стихи 
писал. Ныть, петь Лазаря, нагонять тоску на людей, сознавать, что энергия жизни утрачена 
навсегда, что я заржавел, отжил свое, что я поддался слабодушию и по уши увяз в этой гнусной 
меланхолии, – сознавать это, когда солнце ярко светит, когда даже муравей тащит свою ношу и
 доволен собою, – нет, слуга покорный!..
Нет, я не сумасшедший. Теперь я вижу вещи в настоящем свете,
 и моя мысль так же чиста, как твоя совесть. Мы любим друг друга,
 но свадьбе нашей не быть! Я сам могу беситься и киснуть сколько мне угодно, 
но я не имею права губить других! Своим нытьем я отравил жене последний год ее жизни.
 Пока ты моя невеста, ты разучилась смеяться и постарела на пять лет. Твой отец, для которого
 было всё ясно в жизни, по моей милости перестал понимать людей. Еду ли я на съезд, в гости, на охоту,
 куда ни пойду, всюду вношу с собою скуку, уныние, недовольство…
Я резок, свиреп, но, прости, злоба душит меня, и иначе говорить я не могу.
 Никогда я не лгал, не клеветал на жизнь, но, ставши брюзгой, я против воли, 
сам того не замечая, клевещу на нее, ропщу на судьбу, жалуюсь, и всякий, слушая меня,
 заражается отвращением к жизни и тоже начинает клеветать. А какой тон! Точно я делаю
 одолжение природе, что живу. Да черт меня возьми!»
Добрая половина этого монолога не вошла в фильм. Режиссеру не нужно 
покаяние главного героя, пусть даже и неудавшееся. Для него это история о том, 
что «русский человек и живет до сих пор неуспешно, так как один его мир – придуманный,
 а другой – реальный. И когда эти миры сталкиваются, а сталкиваются они неизбежно, – происходит
 катастрофа...»
 
III
 

Получается, Жюстина из фильма фон Триера – тоже… «русский человек»? А «меланхолия» – «русская болезнь»?

Чтобы окончательно разобраться, стоит посмотреть еще один фильм 2011 года, сокрушительно не оправдавший свой голливудский бюджет, сорвавший в Каннах бурю аплодисментов, но так и не получивший ни одной награды. «Бобер» с Мэлом Гибсоном, снятый Джоди Фостер по сценарию Кайла Киллена, был заявлен в российском прокате как комедия, хотя к середине начинает напоминать драму, а ближе к концу вообще скатывается куда-то в мистический триллер. Кажется, что он никогда не сравнится со своими предшественниками «Красотой по-американски» или «Бойцовским клубом». Но это редкий случай, когда Голливуд не воспроизводит клише, а дает зрителю вдохнуть полной грудью. И вот тогда выясняется, что зритель позабыл, как дышать. Ему, как и главному герою, страшно и неуютно перед лицом реальных проблем.

Мэл Гибсон держит весь фильм, временами играя практически самого себя. Его Уолтер Блэк – в прошлом успешный бизнесмен, счастливый муж и отец. Но сегодня депрессия отравляет всё его существование. Он не устраивает скандалов, как герои фон Триера и Чехова, он просто постоянно спит. Его фирма тихо терпит крах, его семья распадается, а сам он решает покончить с собой, но терпит неудачу и в этом.

Основное действие фильма начинается там, где заканчиваются катастрофы двух предыдущих. Полноту и радость жизни Уолтеру внезапно возвращает… кукла-бобер. Надев ее на руку, неудачник обретает второе дыхание. Говорящий голосом Уолтера бобер восстанавливает мир в его отношениях с женой, делает Уолтера кумиром детей и даже берет на себя управление компанией. Но за всё надо платить. Вот только кому?..

К середине фильма выясняется, что бобер на руке Уолтера стал почти самостоятельной личностью. Он не только помог Уолтеру вернуться к жизни, но и заменил его в ней. В некоторые моменты фильма операторская и актерская работа настолько явно намекают зрителям, какая сила теперь использует тело Блэка, что по коже бегут мурашки. Одержимый бизнесмен всем своим видом почти вопиет с экрана: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?» «Может быть, безумие помогает в работе, но оно не поможет тебе на суде!» – заявляет мужу Мередит Блэк. Но зрительный зал, готовый всерьез воспринимать темы одержимости и Страшного суда только в фильмах типа «Экзорцист», либо весело ржет, либо недоуменно кривится. Режиссерские замыслы остаются гласом вопиющего в пустыне.

Между тем меланхолия никуда не исчезла. Реальный Уолтер продолжает спать наяву, а фантом на его руке живет бурной личной и общественной жизнью, тиражируя свое изображение в тысячах копий. Высасывая оставшиеся силы, он неизбежно ведет своего носителя к гибели. Продолжающееся саморазрушение Уолтера видит и его семья. Находясь в центре мира, он превращается в черную дыру, поглощающую мир. Всё как у Иванова. Всё как у Жюстины.

Но есть одно отличие. Семья на самом деле любит Уолтера. Не только пассивно ожидает от него выздоровления, но и готова идти ради него на жертвы. И сам Уолтер, несмотря на всю меланхолическую порабощенность, не опустошен до конца. Он тоже любит своих близких. И чтобы спасти эту любовь, решается совершить подвиг и взять свой крест.

Концовка фильма производит на многих шокирующее впечатление. Не рискуя пересказывать ее впрямую, отмечу, что, на мой взгляд, это самая яркая трактовка евангельских слов: «Если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе увечному войти в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый», – в современном кинематографе.

Так или иначе, Уолтер спасает свою душу от меланхолии. Он банально и смело избирает жизнь там, где другие выбирают одиночество и смерть. Он не становится после этого святым. Но мир вокруг него становится чуть-чуть крепче, и всеобщая катастрофа уже не кажется такой неизбежной. И люди, те же самые обыкновенные, «жалкие, ничтожные люди» вокруг Уолтера тоже внезапно оказываются способны на большее.

Потерпевший в фильме свою личную катастрофу сын Уолтера Портер пишет для одноклассницы выпускную речь, которая звучит в конце фильма: «Я верю в одно: рядом с вами в этом зале есть тот, кому вы нужны. Человек, который хочет обнять вас, встряхнуть, поцеловать, простить, терпеть вас, ждать, дорожить вами, любить вас. “Всё будет хорошо” – это вранье. Но я знаю точно: быть одиноким не обязательно».

Эти слова мало кого способны очаровать. Да и фильм Фостер далеко не так красив и пронзителен, как шедевры фон Триера и Дубровицкого. Но рядом с его героями можно жить! Другое дело, что многим из нас почему-то всё равно больше хотелось бы оказаться в роли Иванова или Жюстины. Почему это так? Я не знаю.

Артем ЕРМАКОВ

[1] «Наследник» уже писал об этом эффекте в номере «Страх» (1/2010).

 

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru