Инфляция радости

Здравствуй!

Прости, что долго не писал тебе. Все думал по поводу твоего ответа на мое письмо об успехе. Ты пишешь мне: «Свой успех, чужой успех… Личный должен перерастать в общественный… Какая-то слишком сложная механика. А главное, где ты их видел у нас, успешных людей? Те, кто набил карманы чужим ворованным имуществом, – это, что ли, успешные люди?! И не надо опять кричать про бесплодную зависть. Главный успех этих людей, насколько я их знаю, как раз и состоит в том, что другие им завидуют. Только это и наполняет их жизнь смыслом и радостью. Если бы никто не обращал внимания на их богатство и статус, они бы так же съежились от тоски, как последние неудачники. Иначе зачем покупать футбольные клубы, дорогие машины, шикарные особняки, ездили бы на метро и наслаждались своим успехом».

Дальше ты пишешь, что если и есть какие-то «реальные успехи» у современных «нормальных лю-дей», то они им достаются «такой кровью, что еще неизвестно, стоило ли вообще впрягаться». И уж, конечно, «никакой радости» в связи с этими «копеечными успехами, на которые в итоге раз-мениваются лучшие годы жизни», ты не испытываешь. «Складывается такое ощущение, – пишешь ты, – что радоваться жизни в этой глобальной суете могут только ограниченные и недалекие люди. Или святые. Но святых мало, и вообще это не типичный пример».

Во-первых, святые – это все же пример, хотя и «не типичный». И потом, мне кажется, они не по-тому радуются, что «стали святыми», а как раз и вошли в святость, потому что умели и не устава-ли радоваться. Но речь все-таки, действительно, не о святых. Чему сегодня радуется «нормальный человек»? Мало чему и редко. Нормально ли это? Вряд ли.

От чего же зависит его радость? Ты правильно пишешь, что богатство тут почти ни при чем. А вот успех… Можно ли всерьез радоваться «копеечному успеху»? Вопрос непраздный.

Лет пять назад во всех маршрутках России гремела одна незатейливая песенка. Девушка школьно-го возраста без особых комплексов рассказывала о том, какой у нее замечательный поклонник или, как теперь принято выражаться, «бойфренд»: «Он в кафе меня приглашает, / Встречи мне на-значает, / Домой меня провожает, / Девчонок других не замечает, / Из школы меня встречает, / Любимой меня называет, / Желания выполняет, / Он так меня понимает...», – ну и еще два куплета в таком духе. Казалось бы, все, о чем можно мечтать в 17 лет. Но припев потрясал наивным недо-вольством. «Ла-ла-ла-ла-ла-ла / А мне все мало!» – снова и снова повторяла певица. Может быть, для нее это был только сценический образ, но для тысяч девчонок по всей стране такой подход к парням – суровые будни.

Я тогда впервые подумал, уж лучше слезливо-сентиментальные завывания «о несчастной любви» или даже разжигающие страсть баллады о «греховном счастье». Они, разумеется, потакают низ-менным инстинктам, усиливают жажду сомнительных удовольствий, но хотя бы не учат так по-хамски плевать в колодец. И ведь это не просто прихоть взбалмошной старшеклассницы, это по-зиция, четко сформулированное отношение к жизни. То, что ее не столь успешная соседка по пар-те почитает великим счастьем, для нее самой – всего лишь часть повседневного психологического комфорта, что-то вроде обязательного гарантийного обслуживания автомобиля. Пользоваться ус-лугами сервиса, конечно, удобно и выгодно, но радость… А при чем здесь радость?

Кстати, и горемычный «бойфренд» здесь тоже почти нипричем. Такую песню современный под-росток (любого пола) может спеть, например, про свою маму, которая вот уже много лет «вещи за мной убирает / посуду моет, одежду стирает, / хорошую школу мне ищет, / по магазинам за про-дуктами рыщет... / Ла-ла-ла-ла-ла-ла / А мне все мало!» То же самое относится к папе, дедушке, бабушке, школьной учительнице, врачу в больнице, дворнику у подъезда, милиционеру на углу, губернатору области и так далее вплоть до президента страны. Чему тут радоваться, когда все мне должны, а я никому не должен?! «Все на марш несогласных!»

Тут, правда, начинается поле для скользких дискуссий, потому что «а вот вы знаете, что один ми-лиционер сделал, а другой губернатор сказал... И вообще мы – налогоплательщики, а государство и так постоянно нас обделяет положенными нам по закону качественными услугами». Не будем уходить в эту степь, заметим только, что радостная жизнь в своей стране при таком потребитель-ском подходе к ней никому точно не светит. Но уж в семье-то или на свидании мы никак не мо-жем заявить, что мы – «налогоплательщики» или «клиенты» и на этом основании заслуживаем большего! А ведь заявляют, и не только в семье, но даже в Церкви, даже на исповеди.

«Это для меня, ведь я этого достойна!», «Ты достоин лучшего!» – сотни подобных рекламных сло-ганов постепенно входят в нашу жизнь и заполняют наше мышление. Добиваться того, чего ты на самом деле достоин, получать это от других людей, наверное, правильно и, может быть, даже при-ятно. Но уж никак не радостно.

Радостно, когда с тобой происходит что-то неожиданное, чудесное, чего ты никак не достоин, и что, во всяком случае, не имеет прямого отношения к твоей самооценке. Радостно, когда ты мо-жешь и для других сделать что-то такое, что им понравится, но чего они совершенно не ждут от жизни. Радостно, когда рядом с кем-то близким ты одними глазами говоришь ему: «В это невоз-можно было поверить, но мы поверили, и это произошло!» Так, наверное, русские солдаты смот-рели друг на друга, стоя на ступенях рейхстага.

Вот это была радость! Никому не казалось «мало». А еще потом, когда мы запустили спутник, ко-гда полетел Гагарин. А потом…

А потом все стало сходить на нет. Повседневные личные и семейные радости выглядели слишком мелкими на фоне «эпохальных свершений советского народа». Но сообщения об очередных «свершениях» тоже почему-то вызывали не радость, а усталость и даже раздражение. Ну, запусти-ли еще одну ракету, построили еще одну ГЭС (даже и крупнейшую в мире), проложили еще одну асфальтовую дорогу в еще одном районе еще одной области – подумаешь! С 1945-м и 1961-м это все равно не сравнится.

До капитализма было еще далеко, а советское общество буквально захлестывала инфляция радо-сти. Все общественные, а потом и личные победы начали блекнуть и обесцениваться. Тогда-то и появился этот оборот: «копеечные успехи». Прежде – и при царе, и при Сталине – копейкой брез-говали разве что ресторанные прожигатели жизни типа Стивы Облонского. И дело тут не в ска-редности. Во всяких, даже самых мелких деньгах, самых дешевых вещах было принято видеть че-ловеческий труд. Труд у нас всегда уважали, а потом… как-то перестали.

Люди, всерьез задумавшиеся о том, какие копейки они, как ты удачно выразилась, добывают «та-кой кровью, что еще неизвестно, стоило ли вообще впрягаться», стали все больше завидовать лю-дям, умеющим ускользнуть от тяжелой работы ради веселой и легкой жизни. Такие типы после Второй мировой войны почти одновременно появились и у нас, и на Западе. Их бесконечное веселье довольно быстро превратилось в пир во время чумы, а легкость стала невыносимой. Какой-тоОдин чех даже написал книжку: «Невыносимая легкость бытия». Но куда же девалась радость? Она просто исчезла.

Мы разучились радоваться. Сначала вместе, как народ или семья, а потом и поодиночке. Хотя, правду сказать, если семейная радость кажется человеку слишком мелкой, как он сможет обрадо-ваться чему-то, касающемуся его одного?

Причин этого радостного или, вернее, безрадостного дефицита можно назвать много. Но главная, наверное, все же одна – гуманизм. Казалось бы, что плохого сделали люди 500 лет назад, провоз-гласив где-то в Италии, что человек есть мера всех вещей? А, между тем, победа их точки зрения постепенно вытеснила из сознания вчерашних европейских, американских, а потом и русских христиан истинную меру всех человеческих переживаний. Только рядом с Богом у человека нет и не может быть слишком больших и слишком маленьких радостей. Его не стыдно просить о мело-чах и благодарить за них. С другой стороны, никакой человеческий успех не может сравниться с сотворением мира и человека, никакая человеческая жертва не покажется великой перед лицом Его крестных мук.

Так что твои слова о том, что радоваться сегодня могут лишь «ограниченные и святые люди», в какой-то мере правильно отражают положение вещей. Те, кто сознательно или хотя бы в силу об-стоятельств признает ограниченность своих возможностей Божественным Промыслом, всегда чувствуют радость, когда приближаются к этой границе. Ведь предел их возможностей означает для них встречу с Тем, Чьи возможности беспредельны.

Для неверующих и богоборцев такая близость – напротив, источник смертельной тоски. И эта тоска неизбежна. Ведь, поставив себя на место Бога, человек в итоге обнаружил лишь то, что все его достижения конечны, несовершенны, а сам он смертен. «Ла-ла-ла-ла-ла-ла / А мне все мало!» – напевает очередной архитектор очередной Вавилонской башни индивидуального или коллективного пользования. Иногда в ходе строительства он может даже испытывать некое «героическое упоение», но радость или даже простое удовлетворение от хорошо выполненной работы недоступны ему, ведь его постройка никогда не будет закончена. Пусть даже кто-то еще работает на него или вместо него, радость как полнота и целостность всех чувств остается недостижимой.

«Разве нет никакого выхода? – спросишь ты. – Почему, в конце концов, мы все должны сегодня страдать из-за каких-то там гуманистов?!»

Но ведь наследниками гуманистов в России стало множество идейных течений, в том числе ком-мунисты и либералы, и к ним мы уже имеем кое-какое отношение. А выход?..

Выход одинесть: свободное признание своего собственного несовершенства и недостоинства даже тех повседневных удобств, которые мы имеем. Гордые люди могут решить, что раз уж они недостойны пользования электричеством, водопроводной водой и прочими коммунальными услугами, то, значит, надо отказаться от них и ехать в деревню. Но это смешно. Как будто на Земле и в самом деле есть такие люди, которые вполне достойны солнечного света и чистого воздуха? Однако же всем, даже самым ужасным злодеям, эти блага пока достаются даром. Если человек недостоин Божьих даров – это не причина бежать от них, это повод благодарить и радоваться.

Внешние скорби и недостатки при этом не пропадут сразу, они могут даже усилиться. Евангелие от Иоанна прямо предупреждает нас, что мы восплачем, возрыдаем… и будем печальны. Но оно же обещает, что наша печаль будет в радость (Ин. 16, 20).

Так и вы теперь имеете печаль – говорит Господь, – но Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас (Ин. 16, 22).

Слава Богу за все! Какие бы ужасные обстоятельства не окружали тебя, если ты произносишь эти слова с открытым сердцем, радость сама собой наполняет его. Пусть успех поначалу выглядит «копеечным» или вообще не виден. Пусть реальность вокруг тебя не всегда меняется вдруг. Если твоя комната или хотя бы твой письменный стол стали зоной сопротивления унынию, это уже победа над тоскливой грязно-оранжевой неудовлетворенностью, грозящей уничтожить нашу страну и захватить весь мир. Если на свете стало одним радостным человеком больше – значит, конец света временно откладывается.

Твой NN