православный молодежный журнал | ||||||
Пути русского развития№ 32, тема Мечта, рубрика Умные люди
- Что такое инновация?
Юрий Крупнов: Прямой перевод – нововведение. Нововведения безусловно важны: по-новому взглянуть на вещи, новый прибор какой-то изобрели и используют, - это все инновации. Конечно здорово, кто спорит, но на мой взгляд надо говорить не об инновациях а о развитии. Мы находимся в такой ситуации, когда по всем параметрам, я уж не говорю про демографический, по промышленности, станкостроению, сельскому хозяйству мы находимся в состоянии деградации. Теперь представьте убитую деревню: мы применяем новый минитрактор, который очень помогает. Инновация? – да, но мы это должны рассматривать с точки зрения создания новой социо-культурной инфраструктуры на деревне, миссии другой, людей других. Это такая гигантская работа, где инновация не является главным. Поэтому я слово «инновации» употребляю, но отношусь к нему очень осторожно. Другое дело, что у Шонпетера, например, инноватор – это лицо, которое совершает некие сдвижки, волны задает, но это очень частное понимание слова, поэтому на мой взгляд вопросы модернизации и инновации имеют локальных характер, а основная проблема – развитие.
- Как Вы относитесь к теории укладов, какие локомотивные отрасли Вы видите в следущем укладе?
Ю.К.: Теория укладов не является абсолютной. У Шонпетера идея была об инноваторе-предпринимателе, который двигает экономику. А уклады – это объективно существующие вещи, которые у Сергея Юрьевича Глазьева, Малинецкого очень похожи на марксистские формации. Нельзя это абсолютизировать. Если говорить о Глазьевской типологии, то на мой взгляд сегодня надо говорить о седьмом технологическом укладе, потому что то, что идет как шестой в мире уже делается, а нам надо проектировать свой собственный седьмой уклад не с точки зрения степенства, где ключевым является не то или иное отраслевое направление. Неправильно говорить о том, что космонавтика важна, а производство продуктов питания второстепенно.
- На наших глазах происходит обрушение советской техносферы. Где же та основа, на которой выстраивать развитие?
Ю.К.: Мы должны быть готовы к тому, что нам предстоит всю техносферу заново переорганизовать и по сути построить совершенно новую инфраструктуру. Это просто надо сделать, потому что во-первых есть моральное и физическое обветшание старой техносферы, а во-вторых, мы не можем просто латать старую инфраструктуру. Мы должны делать новую с точки зрения экономии и современных задач.
Простой внешне и очень сложный по существу момент: сегодня медленно идут поезда с Дальнего Востока до Европы. Мы правильно говорим, что Транссиб – это Евразийский сухопутный мост, хребет России, но с каждым днем он становится этим хребтом и транспортной артерией все меньше и меньше, потому что медленно все движется и масса заторов, а, во-вторых, в контейнерных перевозках произошла революция с 70-х годов. Провести грузы в Европу по воде, что уже по определению дешевле, вокруг земного шара получается выгоднее, чем через Россию. Отсюда стоит задача создания Транссиба-2, это должна быть высокоскоростная магистраль. Вот конкретный пример, что делать: перешивать Транссиб. И параллельно делать сверхвысокоскоростные поезда, напрмер, маглебы на воздушной подушке. Сегодня это непонятно и страшно дорого, но по-другому нельзя. Транссиб не работает, не успевает. Контейнеровозы обыграли Транссиб. Если в советское время нам удавалось 2-6% грузоперевозок перетягивать, а иногда и до 10%, то сейчас мы еле на 1 % тянем. Плюс есть проблема наших гигантских расстояний. Когда можно людей подвозить и промышленность создавать вокруг этих структур.
Надо создавать новое поколение инфраструктур. Это гигантские мозги, гигантские деньги, гигантские кадры. Другая альтернатива – это вымирание и продолжение деградации.
- Каковы сценарии развития России на ближайшие 10-20 лет?
Ю.К.: Самый негативный – катастрофный. Это если мы боимся даже думать, о том, чтобы создавать новую систему инфраструктур. Старые системы проседает, все время катастрофы и аварии. В ситуации сокращения инфраструктур и их аварийности сокращается реальная экономика, мы окончательно передвигаемся на периферию мира, исчезает геополитическая субъектность. За этим могут следовать и ситуации развала страны. Есть Евросоюз и Китай, то есть два экономических субъекта, которые разрывают страну. Плюс Соединенные Штаты, Индия, Брик. Из страны мы становимся территорией, где действуют другие страны.
Второй сценарий – к кому-то пристроиться, К Евросоюзу или к Китаю. Пытаться инкорпорироваться, интегрироваться. Это малореалистично, но это вариант пристроиться со значительной потерей суверенитета.
- Получается, что постиндустриальное общество – это фикция?
Ю.К.: Это хуже, чем фикция, потому что она создана для определенных задач. Она задает идеологию деиндустриализации. Старые трубы гигантские, старые заводы, фабрики – это все в 30-х годах прошлого века, это устарело. Экономика знаний, интеллект, люди сидят у компьютеров в деревнях, вышел, пузо почесал, солнышко, сел за компьютер, гениальную мысль послал, а в Африке где-нибудь кто-то что-то пилит, строгает по твоей мысли. Проблема в том, что если ты не контролируешь базовый процесс изменения материала природы, не привносишь новые физические принципы, чтобы получать сверхстоимость, то ты на самом деле ничем не владеешь, ничем не управляешь, а только в очень искусственных ситуациях, когда тебя кто-то кормит.
Русских вполне можно кормить, как в концлагере, баланду можно давать диетически интересную. Главное, чтоб не лезли в мировые процессы, главное, чтобы не обсуждали мировых вопросов, не получали серьезного образования, чтоб у них исчезла фундаментальная наука и все как кролики в клетке. Ученые ходят зарубежные, рационы кормов проверяют, добавляют микроэлементов. почему нет, если человек плохо себя чувствует, переживает?
Иллюзия постиндустриального мира в том, что от сопротивляющегося материала природы можно отказаться. Сидишь за компьютером: бац – сказку написал, бац – еще что-то. А другое дело – берешь доску и надо из нее скамейку сделать. А когда есть материал природы, сложные процессы, например, нефть, нефтехимия, получение полипропилена, пластмасс под разные задачи, искусственная керамика – это огромный интеллект, и ты все время чувствуешь сопротивление. И когда говорят про информационное общество, я шучу: правильно, в начале 90-х закрыли все заводы, мы сели у телевизора, сидим, щелкаем – информационное общество сплошное, сплошная информация. Не какие-нибудь ниггеры, чтобы вкалывать, наши отцы и деды – нигеры на заводах работали, а мы сидим пивко потягиваем, мы свободные люди. Но это гигантская иллюзия. Парень, который приходил на завод из ПТУ, проходил в коллективе, в иерархии гигантскую школы жизни. А сегодня человек человеком не может стать.
Идеология постиндустриального общества для Америки и Европы – это вынос производства туда, где дешевый труд . Это странная идеология даже из чисто прагматических соображений. Можно гадить в соседней комнате, а у себя жить хорошо. Когда используешь дешевый труд, закрепляешь при всех разговорах о развитии эту отсталость. У тебя иллюзия, что ты ходишь в пробковом шлеме, раздаешь указания, а на самом деле ты сам деиндустриализируешься. Отсюда возникает поколение плейбоев, которые ни за что не отвечают, ничего не понимают. Они всю тяжелую промышленность в другие страны спихнули, а сами оказались вне критериев практики, истинности, трезвости того, что делают. А для нас эта идеология задает деиндустриализацию в виде тупого разрушения производства. Это опасная идеология, а позитивно она нам ничего не дает. Мы должны говорить о новой индустриализации и обязательно должен быть базовый процесс преобразования материала природы.
Если ты не понимаешь, как из дерева получается табуретка, то ты вне реальности.
- Вернемся к сценариям. При сохранении нынешних тенденций, какой из них наиболее вероятен?
Ю.К.: На мой взгляд вопрос вероятности к сценариям неприменим. За сценариями стоят актеры, акторы, если говорить социологически, игроки. В этом смысле сценарии не заданы, это не прогнозы, не фатум, не рок. Все зависит от того, как мы самоопределяемся. Если нам с Вами противен первый и второй сценарий, а третий нравится, и мы начинаем работать в эту сторону, то мы подкрепляем третий сценарий нашими личностными ресурсами. Мы в это верим прежде всего, мы этого желаем, учимся работать, ищем единомышленников. Если мы этого не делаем, то по массе параметров из 90-х годов, 80-х, то конечно скорее всего 1-ый сценарий. Мы не должны к сценариям относиться, как к неким естественным вне нас протекающим процессам. Сценарий – это не естественный процесс, мы должны определяться.
- Сценарий – это мы…
Ю.К.: Конечно. Надо понимать, что когда человек говорит, что первый сценарий является наиболее вероятным, то по большому счету человек просто смирился с этим сценарием, или не вполне осознанно встроен в него, или просто является активным игроком, программирующим эту ситуацию. Вопрос не в том, как объяснить, а в том, какой принцип ты реализуешь, на чем стоишь и во что веришь.
Вадим Валерианыч Кожинов интересную дает трактовку строк Федора Тютчева «Умом Россию не понять, в Россию можно только верить.» Обычно это понимают в том смысле, что Россия такая непонятная, иррационально-фантазийно-глупая и утопичная, ничего ни фига не поймешь, поэтому остается только верить в дурацком смысле. Вадим Валерианович показывает, что Тютчев имел в виду совсем другое, что Россия существует только в нашей вере в нее. Когда мы верим в нее, хотим, чтобы они жила, и она существует. Либо стоишь в России и живешь на нее, веришь, что она была, есть и будет, либо ее просто нет. Обычно эту цитату приводят как свидетельство иррациональности, а верить - наоборот каждый день, каждый час себя проверять, восстанавливать себя из отчаяния, восстанавливать смысл бытия России и верить в это. У Тютчева гениальная программа. Может в другой стране можно как-то по-другому, но в Россию надо верить, от этого тащиться, не сентиментально, а просто понимать, что есть великое историческое движение, которое просто любишь, пытаешь двигать. А когда в Россию перестали верить в феврале 17-го года, то как писал Розанов, в три дня Россия слиняла. Сейчас говорят, что царизм там кого-то давил, но на деле это лишь объяснительная конструкция. На тот момент монарх как помазанник Божий личностно представлял Россию – все! И если его убираешь, ради демократии, еще чего-то, кто-то просто ненавидел, ревновал, идеалы республики, свободы, не важна причина, важно, что когда личностный символ России убираешь – все, нет ничего. Меня в этом смысле поражает генерал Петр Краснов, который был повешен за то, что служил немцам, будучи талантливым писателем, в одном из романов в 30-х пишет, что «мы были рады приветствовать февральскую революцию», спокойно пишет про приказ №1, который разрушил армию, дисциплину, и тут же удивляется, что вдруг солдатская масса поперла назад в тылы, сжигала, насиловала. Царя убрали, из офицеров сделали обслуживающий персонал, и вдруг случилось! Можно говорить, что первый сценарий на 20 процентов более вероятен, монету кинем, но так мы уходим от ответственности и вынимаем себя из этого, тогда наши разговоры ничего не стоят.
- Что надо сделать, чтобы благоприятный сценарий стал более вероятным?
Ю.К.: Надо прекратить пытаться за неделю все вопросы решить. Есть любители смены режима, которые говорят, что надо сменить, и все разрешится, другие говорят, что надо на чем-то сделать ставку, третьи говорят, надо раскулачивать олигархов, которые получили действительно без всяких оснований основную собственность… На мой взгляд это в какой-то момент может работать, но как вторичные вещи. Первичные вещи, и я пытаюсь работать в этом направлении, нужно делать проекты развития. Любой проект связан с отсутствующим, это то, чего нет, но что уже прорисовано. Без проектного сознания ничего не сделаешь. Проект развития – то, что кардинально преобразует реальность, решая важную мировую задачу. Например, переход к малоэтажной урбанизации усадебной от сегодняшних 40 % часто вынужденных, низкого качества к 80%, причем очень высокого качества. Вот проект развития.
Берем экспериментальную площадку где-нибудь в Урало-Сибири, берем и делаем опытный образец усадебной урбанизации. Другой проект – космодром Восточный и дальневосточный космический кластер, создавать целый космический центр. Сегодня мы, да и мировая космонавтика лет 30-40 ходит по кругу. Замечательно, что мы Союз, Мир, теперь МКС, отработали эти станции, много знаний от этого получаем о том, как люди себя чувствуют, как они это переносят, но в принципе мы ничего нового не производим, а ходим по кругу. А новый Дальневосточный космический центр, сочетающий научные, образовательные, производственные учреждения должен будет запускать новые космические программы, как колонизация Марса. Это программа на 1000 лет, связанная с терроформированием Марса и восстановлением на нем атмосферы, созданием условий, близких к земным. Сначала предполагается просто летать до Марса, но в принципе предполагается масса гораздо более сложных вещей. Вплоть до осуществления определенных серьезных воздействий на планету, для того, чтобы закреплять имеющийся кислород, создавать атмосферу, чтобы не уходило, не нагревалось и т.п. Это прежде всего нужно для того, чтобы моделировать планетарные процессы (ведь на Земле мы этого делать не можем, то есть технически можем, но не знаем последствий), сейчас климатические изменения уже огромные и мы не управляем процессом. Плюс это попытка каолонизации космоса, это уже дальний космос, межпланетное сообщение, как новая попытка человека понять себя и того, что он может. Сейчас уже запущен эксперимент Марс 500, это же делали в проекте Биос еще в советский период. Это безусловно полезно, потому что мы должны учиться создавать искусственную атмосферу, искусственную среду обитания. Мы не пытаемся повторить Божье творение – это претензии идиотские, но мы исследуем те процессы, на которые можно как-то влиять.
Далее перенос столицы на Дальний Восток. Мы кардинально меняем всю геометрию российского пространства: зад становится передом, а маленький деградирующий хвостик 38% территории России, а живет там 6 миллионов, от 140 – это 5%, а вокруг – переполненные Средняя Азия, Китай, то есть руководитель страны должен вставать рано утром и смотреть на Китай, Японию, Корею, творчески себя взбадривать, начинать шевелиться, что-то делать, потому что иначе – смерть.
- Расскажите о таких направлениях, как нанотехнологии и биотехнологии.
Ю.К.: Биотехнологии в широком смысле и нанотехнологии – это великая вещь, тут обсуждать нечего с одной стороны, но с другой стороны все начинается в деталях. Это попытка изобразить что-то отраслевое или квазиотраслевое. Нанотехнологии… а что конкретно изменится, давайте посмотрим. Как проверить? Поставили Чубайса или меня поставили, я пять лет с утра до вечера по телевизору говорю: «Нанотехнологии, нанотехнологии, нанотехнологии!» и что? Что в результате должно случиться? Например, повышение ВВП, или появление новой отрасли станкостроения, через 10-15 лет появится новое поколение станков. Давайте хоть поймем, что в результате появится, а пока невозможно не то, что оценить эффективность, а вообще ничего сказать. Не говорят, что будут делать, и потому ни за что не отвечают.
Те же нанотехнологии были запущены Соединенными Штатами в середине 90-х и они во многом имеют свои привязки к американскому технологическому движению и их внутренним делам с элементами идеологии. А мы фактически эту чужую идеологию взяли, как культ Ах, минус девятая степень! Одно дело, когда это болезнь частного чловека, другое дело, когда мы говорим нанотехнологии – наше все. Это чужая программа, так же как водород или биотопливо. Американцы биомассу от фермерского хозяйства смотрят с точки зрения замещения импорта нефтепродуктов под свой климат. А мы подхватили, хотя у нас нефть пропадает.
- Как мобилизовать население для проектной работы?
Ю.К.: Государство должно определить проекты, вывести это на первый план, под эти проекты набирать людей. Проекты и нужны для мобилизации. Демобилизован – это абстракция, Если человека посадить в комнату, запереть, может он на стенку бросится мобилизовано, а может в прострации, потому что ничего не понятно. Мы живем в прострации, то ли убить, то ли цветы подарить. Нет жестких целевых функций, Не сказано: здесь мы должны погибнуть, но сделать, кто сделает, тот будет герой. Приходишь, десять лет пашешь, но становишься деятельностным дворянином, тебе почет, слава, достаток, все гордятся: этот человек соевый кластер сделал, в два раза увеличил производство на Дальнем Востоке сои. Тогда и будет мобилизация, а если мы не выделяем эти базовые линии, у нас и нет необходимого мышечного тонуса. Сделайте что-нибудь когда-нибудь.
- Основные препятствия на пути развития?
Ю.К.: Нет идеологии развития, сформулированной максимально широко, чтобы это шло ежедневно с экранов. Телевидение – мощнейшая технология воздействия на сознание, но вместо того, чтобы появились новые люди, которые думают про будущее, которые имеют технологии, пусть у них будет хотя бы 5% эфира. Но этого нет ничего, кого мы там видим?! Государство должно говорить: на следующей неделе разгоняем проект космического центра национального.
- Расскажите о проекте 1000 новых городов.
Ю.К.: Это формально входит в проект малоэтажной урбанизации, потому что на мой взгляд города должны быть малоэтажными. Этот проект направлен на градостроительство. У нас градостроительство и градоэксплуатирование отсутствуют. Это проект с опорой на уже существующие города, помимо нескольких новых. Это создание в городах прообразов будущего этих городов исходя из конкретной ситуации. Пример – Дальневосточный космический кластер в Амурской области. Там есть уже три города, Свободный, 60 тыс., Шамановск – 25 тысяч, Углегорск 5 тыс. человек. Они образуют треугольник в пределах
Оставить комментарий
|
||||||
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |