православный молодежный журнал | ||||||
Иллюзия рая№ 32, тема Мечта, рубрика Образ жизни
Ей было шестнадцать. Мне – двадцать один. Ей было шестнадцать. Мы встретились случайно. Осенним вечером. В Царицынском парке. Я шел по аллее и курил. Сдавали нервы. Плохо было все: в университете были проблемы, с девушкой мы расстались, отношения с родителями теплотой не отличались... Она сидела на скамейке и, казалось, изучала осенние листья у себя под ногами. Или о чем-то задумалась. Ее взгляд казался остановившимся, устремленным куда-то далеко-далеко, видящим что-то мне недоступное. Она подняла на меня глаза. Огромные, почти без радужки, глаза на худеньком лице. Нечеловеческие глаза. Тогда они удивили и поразили меня. Я зачем-то сел рядом с ней на скамейку и заговорил. Она ответила. Ее звали Мариной. Я рассказал ей о своих проблемах – иногда проще рассказывать незнакомым людям. Она засмеялась и пожала плечами. Она вообще много смеялась. Потом встала и пошла дальше по аллее, так и не сказав мне ничего, кроме своего имени. Я пошел за ней. Мы молча дошли до выхода из парка. И я вдруг испугался, что она вот так вот просто уйдет, и я больше ее никогда не увижу. – Хочешь пива? – дурацкий вопрос подсказала палатка, появившаяся у нас на пути. Она обернулась, несколько секунд подумала и кивнула…
Вот так мы и познакомились. В первый вечер она не сказала почти ни слова, не разрешила ее проводить, не оставила номер телефона. На вопрос, как и когда я смогу ее увидеть еще раз, ответила: «Там же». Следующие несколько дней я, как дурак, проводил все вечера у этой лавочки, торчал там до закрытия метро. Она появилась только на четвертый день… Она вообще была достаточно странная, и, как мне казалось, очень красивая, очень необычная. Сначала мне было просто интересно, потом я влюбился. Она появлялась все чаще, потом оставила номер, потом разрешила себя проводить, потом начала звонить сама. Мы виделись почти каждый день, много гуляли, ходили в кино, в кафе, на концерты… Каждый вечер созванивались и подолгу разговаривали – иногда до трех-четырех часов ночи. Я засыпал на лекциях. Родители ворчали, что телефон вечно занят, что я сплю на ходу. Единственное, что напрягало, – она почти ничего не рассказывала о себе. Я знал только, что она учится в одиннадцатом классе, любит «Deep Purple», а ее родители работают в какой-то турфирме и дома бывают мало. Иногда она где-то пропадала, в такие моменты ее мобильник не отвечал, аська горела оффлайном. Первые несколько раз я дико нервничал, думал, что больше не увижу ее, что надоел ей. Потом привык. Каждый раз она появлялась, еще более странная и задумчивая, чем раньше. Еще более молчаливая. Она не отвечала на вопросы. Не рассказывала, где бывает. Не знакомила с друзьями…
Все могло бы и дальше так идти, если бы в один, далеко не прекрасный, день, я не увидел приказ об отчислении. Впрочем, это было еще полбеды. Наш куратор курса позвонил мне домой. И вот тут начался локальный армагеддон. Наши отношения с родителями никогда не отличались взаимопониманием, но тот скандал переплюнул все предыдущие годы. С отцом в итоге едва не подрались. Я выскочил из квартиры, мне вслед неслись крики… Настроение, сами понимаете, было ужасное, даже не на уровне плинтуса – на уровне канализации. Время было еще не очень позднее – часов девять. И я набрал Марине. Трубку никто не брал – видимо, начиналось одно из тех «белых пятен», когда она была недоступна. Но в тот момент мне было все равно. Мне нужно было ее увидеть. Я купил пива на все имеющиеся деньги и пошел в парк – к той скамейке, где мы встретились в первый раз. Ее там не было. Я позвонил еще раз. И еще. Я звонил раз за разом, пока, наконец, через два часа, в трубке не раздался голос. Очень странный. Вроде бы ее, но ощущение было такое, будто я дозвонился какой-то другой Марине, из параллельной вселенной, или на тот свет. Выслушав мой сбивчивый рассказ, больше напоминающий попытку пожаловаться на все и вся в общем и несправедливость мироздания в целом, она сказала только одно слово: – Приезжай. На логичный вопрос: «Куда?» мне был продиктован адрес. В тот момент я не думал ни куда еду, ни зачем – видимо, сказывалось выпитое пиво – мне просто хотелось ее увидеть, хотелось не оставаться одному, хотелось как-то выкарабкаться из того состояния… наверное, лучше сказать, из депрессии. И я поехал.
Это была квартира. Однушка. С ободранными обоями. В ней почти не было мебели – только большой письменный стол и множество матрасов и пенок на полу. И множество людей. Кто-то спал, кто-то тихо разговаривал, кто-то смеялся, кто-то просто смотрел в одну точку… И еще запах, какой-то тяжелый и странный, то ли сигарет, то ли травы, то ли лекарств, то ли благовоний, то ли всего вместе. Дверь мне открыл какой-то странный парень. На вид ему было лет 18-19, на нем были только потертые джинсы да напульсники на руках. – Саша? – спросил он. Я кивнул. – Заходи. Тебя ждут. С этими словами он повернулся и пошел в глубь квартиры. Не зная, что делать, я немного потоптался в дверях и пошел за ним. Зайдя в комнату, он негромко сказал: – Марина. Твой? Из дальнего угла комнаты показалась Маринка. Она молча пошла к нам. На ее лице была какая-то странная улыбка, а глаза смотрели сквозь меня. – Пойдем, – сказала она. Мы прошли на кухню. Обстановка там была почти такой же, как в комнате, только стояло еще несколько облезлых табуретов. Я уселся на один и зачем-то начал рассказывать все, что случилось, по второму кругу. Она, все так же молча, выслушала и спросила: – Все совсем плохо? Я кивнул. – Подожди. – С этими словами она встала и вышла. На минуту. А когда вернулась, в ее руках был шприц.
В принципе, я уже понял, в чем дело. Просто не хотел себе признаваться, но шприц в Маринкиных руках собрал мозаику воедино. Она была наркоманкой. Несколько секунд она смотрела на меня. Потом спросила: – Будешь? В голове с бешеной скоростью проносились мысли: «Она наркоманка! Ну и что? Что, ты ее теперь больше не любишь? Что делать?! Да гори оно все синим пламенем! Не надо туда лезть!.. Можно попробовать. С одного раза ничего не будет…» – и воспоминания – об универе, о скандале дома, о перекошенном лице отца… И ее глаза напротив, такие родные и близкие. Я кивнул.
Она сама сделал мне укол. Больно не было. Было странное ощущение полета и спокойствия, ощущение счастья. Все проблемы показались незначительными, а мир – прекрасным. В тот момент я любил всех и вся: отца, ректора, декана, преподавателей, бомжа Колю, иногда ночующего у нас в подъезде, депутатов Госдумы, Америку… Я действительно был счастлив, мне казалось, что я попал в рай… Пришли мысли: и что страшного люди находят в наркотиках, почему считают их болезнью? Ведь ничего прекрасней со мной в жизни не происходило…
Из той квартиры я вышел только через несколько дней. В кармане куртки зазвонил мобильник. Я с трудом вспомнил, что это такое. На экране высвечивалось сорок восемь неотвеченных вызовов. Мне было все равно. Рядом шла Маринка и улыбалась. – Теперь мы совсем вместе, – единственная фраза, которую она произнесла за утро. Я все еще был счастлив.
А потом мне захотелось еще. Мир стал казаться убогим и скучным. Серым. Телу хотелось стать легким и летать, а не ходить по земле… Другими словами, у меня начались ломки. Правда, тогда я этого еще не понимал. Я позвонил Марине…
Большая часть моего времени стала проходить в этой квартире. Остальное было посвящено зарабатыванию денег – никто не будет раздавать героин просто так. Из института меня выгнали, но это меня мало заботило. Меня волновало только одно: где взять денег на дозу для себя и Марины. Со временем мне стало хотеться все больше. Любая зависимость требует увеличения дозы. Но, надо отдать должное, за дозой Макс – тот парень, что открыл мне дверь в первый раз – следил четко. Увеличивать и слишком часто колоться не давал. Но мне хотелось. Я нашел еще дилера, научился делать сам себе уколы, начал прятаться даже от Марины… Не знаю, сколько так могло продолжаться, наверное, до конца. Но однажды какая-то пожилая женщина уступила мне место в трамвае со словами: «Садись, милый, плохо тебе, наверное». Придя домой, я посмотрел в зеркало и не узнал себя: на скелетоподобном лице лихорадочно горели огромные черные глаза почти без радужки, волосы отросли и напоминали скорее швабру, чем стрижку, одежда болталась на мне мешком, да и выглядел я лет на сорок, не меньше. Мне стало страшно. Внутренний голос шепнул: «Либо завяжешь, либо умрешь».
Сначала я пытался поговорить с Мариной, уговорить ее бросить, старался объяснить, что у нас есть много возможностей, целая жизнь впереди, а героин ее убивает… Она смеялась и просила не говорить глупостей. А я уговаривал бросить и покупал все новые дозы. Потом я пытался бросить самостоятельно, просто прекратить. Прекратить не получалось – появлялось ощущение, что меня вздергивают на дыбе, мне казалось, что я умираю. Я терпел, сколько мог, а потом шел за новой дозой… В конце концов я понял, что сам не справлюсь. Единственный выход – рассказать родителям – казался мне смертным приговором. Я оттягивал разговор, сколько мог, в глубине души понимая, что другого варианта избавится от зависимости у меня просто нет. И, наконец, поймав момент, когда у мамы было хорошее настроение, выпалил ей все. Было все: крики, слезы, угрозы, причитания. Даже вспоминать муторно. Я старался оставаться спокойным, хотя очень хотелось хлопнуть дверью, уйти, взять дозу и забыть об этом, как о страшном сне… Я стоял и молчал. Потом был ад. Я не хотел в лечебницу – это стало бы клеймом на всю жизнь. Но я, совершенно точно, хотел бросить. Меня привязывали к кровати, я рвался так, что выдирал себе руки из суставов. До того момента я, наверное, и не предполагал, что такое ломка. Я не мог есть, пить, спать… Мозг отказывался воспринимать реальность… Я точно знаю, что кричал, плакал, молился, угрожал и рыдал – мне было нужно, чтобы меня отвязали, мне нужна была возможность достать новую дозу. Меня не отвязывали. И вот, в одно уже действительно прекрасное утро, я проснулся и понял, что у меня затекли руки. Просто, по-человечески затекли. Не было боли, выламывающей суставы, не было ощущения, что я сейчас умру, если не… я нормально видел, пропали неточность и расплывчатость, пропали галлюцинации. – Мама, папа, отвяжите меня, пожалуйста, я хочу пить, – тихо попросил я. В ответ я натолкнулся на недоверчивый взгляд отца. Что ж, у него были причины. – Мама, папа, со мной все в порядке, отвяжите меня, пожалуйста, – снова повторил я. Меня отвязали. Медленно, аккуратно, с предосторожностями, словно тяжелого психического больного, но все-таки отвязали… Мне правда дико хотелось пить, но физическая ломка прошла. Осталась психологическая. Но тут не помогут ни веревки, ни наручники. Тут все решаешь сам. Я бы соврал, если бы сказал, что мне никогда не хотелось взяться за старое – еще как хотелось! Когда в последний раз говорил с Мариной, когда возникали конфликты в университете (да, я восстановился), дома или на работе, когда… Много всего было. Не сорваться сложно. Важно помнить, что я такой же человек, как и все, просто мне нельзя наркотики. Важно научиться снова уважать себя.
Марина. Я не раз пробовал с ней поговорить. А она улыбалась. Она вообще много улыбалась. И с той же улыбкой ложилась в чужие постели, врала и крала – за дозу. Я долго пытался уговорить ее бросить, она меня – вернуться. Ни один из нас не достиг цели.
Она умерла через два года. Ей было восемнадцать. Умерла то ли от передоза, то ли от СПИДа. Хотя последнее вряд ли – слишком быстро… Даже в гробу она была красива. Казалось, что она спит и вот-вот проснется… Не проснулась. Не очнулась от странно яркого сна, подаренного героином, не вернулась из иллюзии рая, чтобы построить настоящий. А я? А что я. Мне иногда очень хочется взять шприц и забыть обо всем. Но я никогда не вернусь в героиновый рай. Хотя бы потому, что его не существует.
Александр К.
Оставить комментарий
|
||||||
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |