Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Здесь и сейчас!

 Сегодня почти для 180 000 российских детей домом является сиротское учреждение. 1500 детских домов, 240 домов ребенка, более 300 школ-интернатов для детей-сирот, более 700 социальных приютов и 750 социально-реабилитационных центров для детей и подростков. Дети, живущие в них, нуждаются в помощи специалистов, психологов и социальных работников, в медицинском уходе и часто в самом необходимом, что сделало бы их быт не таким тусклым и унылым. Но больше всего они нуждаются в нашем внимании, чтобы не чувствовать себя брошенными и одинокими. Кроме того, без профилактики сиротства, без поддержки принимающих семей и семей из группы риска, без поддержки выпускников проблема сиротства в стране никогда не будет решена.

Мы беседуем с Татьяной Тульчинской – директором благотворительного фонда помощи детям-сиротам «Здесь и сейчас».

 

– Татьяна, почему Вы стали этим заниматься?

– Первый раз я попала в детский дом как посетитель, когда училась в десятом классе. А потом затянуло. Я занимаюсь благотворительной программой профессионально. Помогают многие, а таких как я мало. Не потому что я лучше, наоборот – они лучше, потому что они помогают просто так, а для меня это работа. Мне это интересно и как проект, и мне кажется, что в этом есть смысл, и что это небесполезно.

– Мне приходилось встречать такое понятие как «социальный сирота». Что это значит?

Это понятие, которое используется в среде профессионалов, но которое не закреплено законодательно. Нет такого ребенка, у которого было бы написано в документах, что он социальный сирота. У нас обычно все сиротские учреждения называются «для детей-сирот и для детей, оставшихся без попечения родителей». Вот они попадают под категорию оставшихся без попечения родителей. Это может произойти по миллиону разных причин: родители пьют, лишены родительских прав, сидят в тюрьме и еще что-нибудь. Кого-то, например, родители просто отдают в интернат, потому что в семье сложное материальное положение. Есть мать-одиночка, которая не может ребенка содержать, но она может его навещать и брать его на выходные. У них, скажем так, семья настолько, насколько это возможно. А бывает, конечно, когда мама пишет: «В связи со сложным материальным положением прошу на некоторое время ребенка забрать», – и исчезает. Чтобы собрать доказательства для лишения ее родительских прав, требуется доказать очень много всего, а это сложно. Например, что мама ребенка не навещает, а это должны пройти годы, потому что раз в полгода она может его навестить. И, конечно, ребенок зависает с этим неопределенным статусом, и он, что называется, юридически несвободен. Потому что ребенка, на которого мама написала такое «завещание», даже под опеку отдать нельзя. Потому что вроде как мама есть, а опека возможна только в том случае, если мама подтвердит свое согласие. А где ее взять, эту маму?

– В каких случаях можно стать опекуном социального сироты?

– В большинстве случаев можно. Нужно собрать стандартный пакет документов, их список есть в открытом доступе. Формы семейного устройства отличаются друг от друга. Есть хороший сайт проекта «В новой семье», http://www.innewfamily.ru/. Также можно найти необходимую информацию на нашем сайте.

– На Ваш взгляд, за последнее время что-то изменилось в российском обществе: люди хотят быть опекунами сирот, хотят усыновлять? Что это за люди, как правило, из каких социальных слоев?

– Семейное устройство детей-сирот, как и развитие благотворительности, напрямую связано с формированием среднего класса. Потому что основная категория населения, которая этим занимается, – средний класс, и таких людей становится все больше. Тема популяризуется, об этом много говорят, и динамика присутствует. Это замечательно, но – у нас в одну трубу вливается, из другой выливается: тех, кто готов усыновить, стало больше, но и тех, кто сдает своих детей, меньше не стало. Поэтому, к сожалению, мы пока еще далеки от того, чтобы решить эту проблему кардинально.

Да, у нас есть государственная политика, направленная на деинституционализацию – на вывод детей из учреждений – это было объявлено еще года четыре назад и, в принципе, это хорошо. Но многие регионы не нашли ничего более разумного, чем стимулировать людей материально. С одной стороны, это, конечно, правильно, потому что если люди берут детей, то оказать им какую-то поддержку, в том числе и материальную, необходимо. Но с другой стороны, когда это единственный стимул, – получается не очень хорошая история. Потому что там, где очень плохо с деньгами и с работой, а пособие на ребенка в три раза превышает среднюю зарплату по региону, то, попросту говоря, это становится способом заработка. Чего быть, естественно, не должно. Это проблема. И отсюда же тема вторичных возвратов, что совсем уж печально.

Помню, кстати, мы в свое время страшно ругались, когда появилась социальная реклама как раз в поддержку семейного устройства, и она гласила: «Это просто». И наши психологи просто рвали на себе волосы, говоря: «Они что, с ума сошли? Это – непросто! Сейчас к нам повалит вал неадекватных тетенек, которые будут считать, что они вот так запросто сделают доброе дело».

– Но положительные изменения все-таки есть?

– Есть. Но у нас эта проблема не решена на системном уровне. И есть очень много засад. Засада номер один состоит в том, что наши сиротские учреждения живут по типовому устаревшему положению, в котором вообще не прописано, что функцией сиротского учреждения является семейное устройство детей-сирот. Они должны этих детей содержать, кормить, одевать и смотреть, чтоб они не убились, а не устраивать в семьи. И директор, который занимается семейным устройством детей-сирот, совершает административное самоубийство, потому что если он раздаст своих детей, его учреждение просто закроют, и все его сотрудники потеряют работу. И он тоже. И поэтому он вынужден выбирать, у него внутренний конфликт интересов.

– Просто палка о двух концах!

– Абсолютно верно! Надо на законодательном уровне что-то менять, но этого пока не происходит. И это действительно странно. Также у нас совершенно не построена служба сопровождения. Ведь недостаточно просто раздать детей. Надо помочь принимающим семьям. Они часто будут сталкиваться с проблемами, которые сами решить не смогут. А мы им денег выделить можем, но профессиональную помощь логопедов, дефектологов обеспечить не можем. А хотелось бы. Хотелось бы эту помощь получать, причем от государства. Если бы она была, и детей бы брали больше. Более того, брали бы детей сложных, с особенностями развития, может быть, даже инвалидов. Потому что когда ты знаешь, что тебе помогут, за тобой кто-то стоит, если вдруг что, тогда уже не так страшно.

– Что Вы думаете о такой наболевшей проблеме как усыновление детей за границу иностранцами?

– Такое ощущение, что это политический заказ, – иностранцев превращают в каких-то монстров. Мне очень несимпатична эта кампания, она напоминает охоту на ведьм. Конечно, есть какие-то примеры, которые невозможно игнорировать. И они ужасны. И, конечно, надо все это держать под контролем, кто спорит. Но зачастую и в наших приемных семьях такое творится!

– Татьяна, можете привести какие-то конкретные примеры из жизни патронатных семей и семей-опекунов – как у них складывались отношения с ребенком?

– Да по-разному складываются. Вот пример: мама берет ребенка. Мама одинокая, у нее собственный ребенок-инвалид. Не тяжелая инвалидность, но, тем не менее, ребенок требует повышенного внимания. Она не работает, потому что должна быть с ребенком. И берет второго ребенка под опеку – девочку из детского дома. По той же самой причине: она просчитывает и понимает, что то пособие, которое она будет получать, будет покрывать что-то, ей будет легче жить. А ребенок? А что ребенок, она что, тарелку супа не нальет лишнюю? Она не монстр, эта мама, она не избивает приемного ребенка, она не делает ему ничего плохого. Но просто она вся погружена в проблему собственного ребенка, а тот, второй, совершенно сам по себе. А у него тоже очень много проблем, и ему внимания не достается. И начинаются конфликты. Оказывается, ребенок с какими-то патологиями! «Да никаких патологий нет, – говорят психологи. – Просто ей нужно то, то и то. А Вы не можете этого обеспечить». И вот такая бесконечная история, которая заканчивается, естественно, возвратом, очень травматичным для ребенка, что, собственно, и было предсказано специалистами с самого начала.

– Должны же психологи предварительно беседовать и понимать мотивы усыновителя? Или они видят эту ситуацию и все равно разрешают?

– Понимаете, школа приемных родителей у нас пока является необязательной. Она рекомендована. Но, думаю, в ближайшее время, конечно, будут приняты какие-то постановления на этот счет. Но вопрос еще в качестве образования в этих школах, не во всех регионах его могут обеспечить. И, конечно, какой-то предварительный отсев идет. Но любое заключение психолога в данном случае носит лишь рекомендательный характер. И практически нет законодательных механизмов для того, чтобы не дать ребенка, если собран полный комплект документов. Все зависит от того, насколько человек, от которого зависит выдача разрешения, готов взять на себя ответственность. Если сотрудник органов опеки, опять же, по рекомендации психологов, делает вывод, что этому человеку не надо давать ребенка, он может взять на себя ответственность и сказать «нет». Но вы же знаете, как у нас люди не любят брать на себя ответственность!

Это с одной стороны. С другой стороны, действительно есть какие-то проблемы, которые не сразу видны. Так тоже бывает. Смотришь: вроде, в семье все нормально, скорее да, чем нет. Конечно же, будут проблемы. А у кого их нет? А потом там такое вылезает... Поэтому и нужна служба сопровождения.

Но положительных примеров тоже много. Правда, жизнь продолжается, и мы не знаем, что будет с этими детьми потом. Но очень много успешных примеров и усыновления, и опеки. Дети живут и называют приемных родителей мамами и папами, зная, что они им не родные. Но все успешные истории похожи друг на друга.        

– Разумеется, это крайне сложно – понять, что внутри у потенциального опекуна. Но, может быть, есть какой-то главный критерий оценки?

– Выбрать какой-то универсальный критерий довольно трудно. Мотиваций может быть миллион. Потребностей у людей тоже может быть миллион. Но, конечно, мотивации, направленные на ребенка, должны превалировать над мотивациями, направленными на себя. Как мне говорила директор одного детского дома: «Приходит женщина, очень хочет усыновить мальчика. Выбирает его себе. А я ей не дам! Потому что у нее в семье несчастье случилось, у нее 18-летний сын погиб. И она хочет мальчика, она даже выбрала ребенка, которого зовут так же. Она хочет заменить». А нельзя. Потому что через некоторое время она поймет, что это другой ребенок, и будет большое разочарование. У нее личностная мотивация превалирует. Это неправильно. И в результате все хорошо закончилось, потому что ее уговорили, и она взяла не взрослого мальчика, а маленькую девочку. И отношения вполне нормально сложились. Потому что это другой ребенок. Понятно, у всех свои проблемы. У Светланы Сорокиной всегда спрашивают: «Почему ты взяла ребенка?» – «Хочу, чтоб у меня была семья!» Это нормально, это вполне логично, но она взрослый, разумный человек, психологически сохранный, ее желание иметь семью неэгоистично, она много дает этому ребенку. Это вполне естественно. А если человек в глубочайшем неврозе, и ему кажется, что за счет появления в его жизни ребенка что-то такое изменится, – совершенно не факт! Он сделает несчастным и себя, и ребенка.

– Одна моя знакомая, русская, удочерила маленькую девочку из азиатской семьи. И нашлись люди, которые стали маме объяснять, что она столкнется со множеством проблем, потому что это совсем другая ментальность. Говорили: «Как бы ты ее ни воспитывала, все равно это азиатский ребенок, вы с ней друг друга не поймете».

– Я сторонница того, что многие вещи все-таки идут от воспитания. Если ребенок изначально, с рождения, живет в определенной среде, то он, конечно, ее повторяет, воспроизводит. Есть целые научные работы, которые касаются генетики, они довольно наглядно показывают, что, конечно, есть вещи неистребимые, но все-таки возможности приемной семьи повлиять на ребенка довольно велики. И если у ребенка была мама-алкоголичка, то из этого ровным счетом ничего не следует. И случается, что приемный ребенок оказался прекрасным, а свой собственный родной такое выкинул… Всякое бывает. Другое дело, что девочке будет сложновато в том плане, что у нас не очень терпимое общество. И будет понятно, что ребенок приемный. Хотят они скрывать это? Или не хотят скрывать? А скрыть будет трудно, потому что ребенок не похож на родителей. Надо будет думать, как ей об этом говорить. Как ей потом себя позиционировать с ровесниками. Вот эти проблемы возникнут. Но они решаемы, просто их не надо запускать.

– Приходилось слышать, что ребенку, если он был усыновлен в раннем возрасте и не помнит этого, все равно в определенном возрасте нужно обязательно об этом сказать, потому что он не найдет некой кровной связи с приемными родителями и начнутся проблемы. Вы разделяете эту точку зрения?

– Я не сторонница правды ради правды, особенно необдуманной, хотя и не люблю вранья. Я считаю, что в каждом конкретном случае надо исходить из интересов ребенка. Если родители хотят сохранить тайну и есть стопроцентная гарантия того, что это не всплывет, ну и хорошо. Но я не очень верю в то, что это может не всплыть. И я представляю, какая это будет травма для ребенка, если он вдруг об этом узнает от кого-то другого. Вопрос только в этом. Надо просто подумать, что для ребенка будет большей травмой – узнать от родителей, что он неродной, или узнать от кого-то, что он неродной. В принципе, психологически сохранные дети, если они выращены в любви, очень и очень спокойно относятся к таким ситуациям. Я помню, как моя собственная дочь ко мне в свое время подошла и говорит: «Мама, а вы меня родили или в детдоме взяли?». Ей было лет восемь, наверное. Я говорю: «Нет, тебя родили». Она говорит: «А, хорошо», – и пошла дальше играть. Моя мама была в шоке: «Что у вас за взаимоотношения с ребенком, если он задает такие вопросы?!». Я говорю: «Мама, это нормальный вопрос». Ребенок, практически любой, в какой-то момент этим вопросом задается, а учитывая мою работу, вполне естественно, что она им задается. Она получила ответ и ушла удовлетворенная. Она знает, что я ей не вру. Уже позже я с ней разговаривала, и спрашиваю: «А если бы я тебе сказала, что ты усыновленная?». Она говорит: «Ну, усыновленная, значит, усыновленная». То есть, она спокойно к этому относится. Поэтому если ребенок интеллектуально сохранен, если он получает в семье большое количество любви, внимания и всего остального, то все преодолимо.

Беседовала Елена Коровина

Более подробную информацию о том, как помочь детям-сиротам, а так же познакомиться с проектами фонда «Здесь и сейчас» можно по адресу: http://www.hereandnow.ru/index.php?ids=592

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru