Собрание заблуждений, или Все, что вы думали о труде, но боялись сказать

Андрей Лавров

Расскажу об одном разговоре, недавно состоявшемся у меня на занятиях. Волей судьбы я веду факультатив по основам творческой деятельности журналиста в одной из московских школ, вот уже полгода пытаясь объяснить школьникам суть предмета с таким загадочным названием.

Согласно программе, мы должны были посвятить очередное занятие разбору «периодического бумажного массового СМИ», попросту говоря, газеты. Но на дворе-то весна, и никто, разумеется, не подготовился. Даже «газету, которая особенно нравится» никто не принес. А сам я, грешным делом, проспал утром на час больше и потому, выбегая из дому на занятия, второпях схватил совершенно не тот пакет. Приготовленные с вечера печатные издания так и остались дома.

Когда вся группа обнаружила передо мной столь же полное отсутствие «рабочего материала», мне ничего не оставалось, как послать кого-то за прессой в библиотеку.

– Ну, что ж, если у нас сегодня абсолютно ничего нет... – начал я, прогуливаясь у доски и медленно обводя глазами аудиторию.

– Подождите! – вдруг перебила меня обычно молчаливая Света, сидевшая за партой в углу. – У меня в столе, кажется, что-то валяется.

Группа, как по команде, оглянулась назад.

– Ну и что же это?

– Кажется, газета. Никогда такую не видела. Называется, называется… – она лихорадочно листала несколько выгоревшие страницы. – Называется «Труд»! Только она… Только он позапрошлого года.

– Ну, это не так важно. Главное, буквы можно прочесть. В конце концов, это даже любопытно – попытаться оценить совершенно незнакомое издание.

– Ну уж нет! – вмешалась Юля со второй парты. – Мы, конечно, виноваты, что не подготовились, но такой отстой мы анализировать не будем.

– Почему «отстой»? – возмутился я. – Помнится, во времена моего детства газета с таким названием была очень даже популярна. И потом, Юля, когда вы прекратите говорить от имени большинства? Сейчас опять выяснится, что все с вами не согласны. Так, ребята?

Увы, на этот раз общее молчание красноречиво свидетельствовало о том, что ребята как раз согласны.

– Делать нам больше нечего – читать всякую чушь, – жестко резюмировал Миша.

– Поверьте мне, если вы действительно собираетесь когда-нибудь быть журналистами, вам придется делать это столько раз… Ну хорошо, давайте зайдем с другой стороны. Какой должна стать эта «отвратительная» газета, чтобы вам захотелось ее прочесть?

– Это… Все надо поменять, короче… – как всегда, внятно высказался Артур.

– А что именно?

– Ну, там, «грузить» поменьше. Про спорт чтобы… Про триллеры всякие…

– Необходимо больше актуальной информации, интересующей молодежь, – вступила в разговор Кристина. – А вообще, даже на первый взгляд, нужна радикальная смена дизайна.

– Название им надо сменить, вот что, – поддержал ее Миша. – Какой идиот заплатит сегодня деньги за «Труд»?

– Название-то тут при чем? – удивился я. – Хорошее слово. Короткое. Запоминающееся. Кому-то еще, кроме Миши, оно не нравится?

Руки подняли все. В комнате повисла напряженная тишина. Для того, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я решил немного изменить вопрос.

– Какие же, конкретно, отрицательные эмоции вызывает у вас это слово?

В ответ моя обычно спокойная и даже несколько вялая группа буквально взорвалась:

– Бесполезняк!

– Убожество!

– Совковое название!

– Я же говорю – полный отстой!

– Погодите, погодите… – тема занятия осталась далеко в стороне, но разговор приобретал все более интригующий характер. – Если «труд» – такое ужасное слово, то давайте не будем кричать об этом, перебивая друг друга, а запишем по порядку, кто что думает. Начнем с Юли.

Вскоре на доске выстроилась аккуратная колонка весьма неожиданных для меня определений.

1. Труд – это напрасная трата времени. (Не ожидал от Юли такой «философской» постановки вопроса. Спрашиваю: «А ты бы хотела всю жизнь отдыхать?» – «Почему отдыхать, бизнесом заниматься, а трудится пусть кто-то другой, у кого ума не хватает».)
2. Труд – это тяжело, запредельные физические нагрузки (Вася высказался, он спортсмен. «Ты же, – спрашиваю его, – плаванием занимаешься, не тяжело разве?» – «Что вы, на воде – совсем другое!»)
3. Труд – это бедность, неприбыльно, нерентабельно, невыгодно. (Говорю Илье: «Ну, вот твой отец в банке трудится…» – «Это высокооплачиваемая статусная работа, а труд – это для алкашей, которые лед у подъезда скалывают».)
4. Труд – это рабство, зависимость, принуждение. (Артур разродился, почему – объяснить не может, говорит что-то про «заключенных на зоне».)
5. Труд – это «совок», прошлое, одним словом. (Жанна так думает: «В нормальных развитых странах труд давно устарел, его выполняют роботы и необразованные эмигранты, это только у нас всех подряд то в крепостные, то в ГУЛАГ загоняют».)
6. Труд мешает общению. («Вообще рабочие, они такие агрессивные, неконтактные, – говорит Света. – И не надо меня переубеждать, я 16 лет в рабочем районе живу: везде “Слава труду!”, “Слава труду!”, а кроме пьянок, даже поговорить не с кем».)
7. Труд – это творческая смерть, безнадежная и нереспектабельная. (От моего возражения, мол, бывает и «творческий труд», Кристина отмахивается: «Творчество – это… это полет души!»)
8. Труд опасен для здоровья, особенно женского, и для красоты, опять-таки женской. (Пока Нина этого не сказала, я даже не знал, как ее зовут; полгода приходит девушка на занятия, садится в углу и молчит, а тут, видимо, и ее задело.).

Записывая все это, я порой посмеивался, но внутренне ужасался. Сколько лет уже читаю о технологиях манипуляции сознанием и «промывания мозгов, а все никак не могу привыкнуть к тому, что эти технологии на самом деле работают, действительно калечат не только мозги, но и душу. Причем непоправимо.

– Так и запишите, «Труд – это отстой», – повторяет Миша. – И пусть газету «Труд» читают только те, кто согласен тратить на него время.

– Вы сами-то осознаете, насколько нереальна картина, которую мы здесь реконструировали? Кстати, то, на что мы сейчас «тратили время», труд или нет? Выходит, труд – это всегда не для вас?

– Выходит, – по инерции отвечает Миша, глядя на исписанную доску, и вдруг… задумывается. Все снова замолкают, но это уже другое, сосредоточенное молчание. А потом…

Миша начал смеяться. Группа сначала тихонечко, а потом уже во весь голос захохотала следом. Хохота не остановил даже заглянувший в дверь кабинета завуч. Вопросы «Что происходит?! Что это у вас за чушь на доске написана?» вызвали только новые приступы смеха.

– Ловко… Ловко же вы нас… накололи, – говорил, вытирая выступившие слезы, Вася.

– Наверное, вы и газету мне в стол заранее подложили, – хихикала Света.

А я стоял у доски и растерянно улыбался. Приятно, конечно, когда ученики даже в старших классах считают учителя всеведущим и вездесущим. Им весело думать, что он до сих пор может загнать их в тупик заранее продуманной постановкой абсурдных вопросов.

Но ведь на самом-то деле это не так! Вопрос о сути труда перед старшеклассниками, да и перед самим собой поставил не я, а жизнь. А выскочившие из них ответы заранее не могли мне присниться даже в самом страшном сне. Кто же и каким образом сумел навеять нам всем этот чудовищный сон? А главное, как нам проснуться?