православный молодежный журнал | ||||||
Русский Клондайк. МангазеяБорис Иванов В 1954 году на востоке Таймыра, на берегу залива Симса, нашли три скелета – два мужских и один женский. Среди немногих сохранившихся вещей обнаружился нож, на костяной рукоятке его удалось прочесть: «Акинфий из Мангазеи». Ямальская тундра. Здесь, между Обью и Енисеем, течет река Таз – широкая, быстрая, с многочисленными островами и протоками. Именно вдоль Таза по какой-то прихоти природы далее всего на север, аж за полярный круг, протянулась лента лесотундры. Летом нога тонет в мягком слое травы и мха, вдоль многочисленных рек, речушек, ручьев – заросли ивняка, переплетение березок, неведомых трав. А на склонах невысоких холмов – редкая, но могучая лиственница поверх суетящейся у ее подножья различной растительной мелюзги. Именно здесь, на правом берегу Таза, в самом начале XVII века внезапно возник и просуществовал 70 лет город под названием Мангазея. Нет! Город не «существовал», он бурлил, кипел, клокотал! Вряд ли какому-то другому городу Московского царства довелось пережить за столь короткое время столько событий. Расцвет и закат «златокипящей» Мангазеи (так ее иногда называли) – удивительное событие не только в истории России, но и вообще в истории какой-либо другой страны. В мире не было города на 67-й параллели, жившего столь полноценной жизнью на вечной мерзлоте, за полярным кругом. Нечто подобное можно увидеть лишь в США во времена аляскинской «золотой лихорадки». Там, на реке Юкон, так же вдруг возник и просуществовал тоже около 70 лет городок Доусон. Но ведь это случилось почти на триста лет позже! Давайте же поближе посмотрим, что это такое было – Мангазея, и что за люди были мангазейцы? Начало XVII века и конец царствования Бориса Годунова, предвестие Великой Смуты в Московском царстве. Чем в это время торговала Московия с Европой? Основных товаров – раз-два и обчелся. Лен, мед, воск, икра (главным образом черная), рыбий клей. И – главный товар, по которому Московское царство самый настоящий монополист – мех. В Европе к этому времени лесов – кот наплакал, что уж говорить о пушнине. А на Руси, в ее далеких снежных просторах, под трескучими морозами – роскошные, великолепные шубы и шубки белки, колонка, рыжей и чернобурой лисицы, белоснежного песца. Наконец, горностай и соболь! Кто устоит перед возможностью заполучить в руки такое богатство? Вот и потянулся вольный «безбашенный» люд туда – за Каменный пояс (так когда-то называли Уральские горы), все дальше и дальше на северо-восток. Так и появилось на берегу реки Таз охотничье становище («заимка», как и сейчас говорят кое-где в Сибири). Это база охотников-промысловиков, где они могут прожить один-два сезона. Становище небольшое: две-три избы из лиственницы, амбар для хранения продуктов, припасов, пушной добычи. И непременная баня. Баня «по-черному» – дело нехитрое. В деревянном срубе навалена куча натасканных с берега камней. В банный день поверх этих камней запаливается костер, дым густой струей уходит в потолочную дыру. Через три-четыре часа жар с камней убирается, сметается зола, земляной пол у лавок устилается хвоей. Теперь закрой дыру в потолке, поплотнее притвори дверь, зачерпни деревянным ковшом из бадьи воду и плесни ее на камни. У-х-х! Пар взвивается вверх, расползается по стенам, спускается к лавке, обжигающим одеялом охватывает тело. – Ну-ка, Петька! Поддай ишшо! – Куда еще-то, Палыч? И так ухи завиваются! – Давай, давай, парень, не жалей! А потом нагишом по деревянным мосткам бегом к реке и – бултых в воду! И вновь назад, в жар бани. Зададим себе вопрос: каким путем добирались в эти места люди? Посмотрите на карту. Посуху – страшно тяжело и долго, дорог – никаких. Сначала нехоженая тайга, потом болота, тундра и бесчисленные переправы через реки и речушки. И так – полторы тысячи километров до ближайшего города – Тобольска. Нет, лучший путь – это водный. Наши поморы, жившие по побережью Белого моря – народ суровый, привыкший к долгой оторванности от семьи, издавна ходивший по северным морям на своих судах-кочах, – сумели освоить «морской ход» в Мангазею. Коч – суденышко небольшое, но посмотрите, как ловко он приспособлен именно к ледовому плаванию! Длина – около десяти метров, яйцеобразный корпус (даже если попадет во льды, раздавлен не будет), очень небольшой, чаще съемный, киль. Такое судно, хоть и с тяжкими трудами, но можно тащить по каткам волоком даже небольшой командой. Вот, выйдя из селения на берегу Печоры, под легким западным ветром коч весело бежит по волнам. Команда сгрудилась вокруг попа-расстриги Кирилла, тот обучает шахматам молодого парня: – Смотри, Никита, сия фигура называется тур, он ходит только прямо. А вот главный – король. Но он не сражается, ходит куда хочет, только больно медленно. Да и куда ему торопиться? – А вот эти, маленькие? – Эти зовутся пешками, простые людишки, как мы с тобой, Никита. Из окружения раздается вопрос: – Кирилл, а за что тебя сана-то лишили? Кирилл поднимает голову, чуть задумывается: – Вот за это самое и лишили, за шахматы. Патриарх наш считает их бесовской забавой. А я люблю это дело, играл втихаря, вот и попался. На корме у руля кормщик и атаман промысловой ватаги Ерофей Хабаров, рядом с ним помощник. У них свой разговор: – Как же земля может быть круглой, Ерофей Палыч? Как на другой стороне люди-то живут? Они что, вверх ногами ходят? И как не падают? Хабаров посасывает трубку, выпускает колечко дыма: – Вот мухи же ползают по потолку, и ничего, не падают. Парень сосредоточенно думает, даже лоб наморщил, потом вновь спрашивает: – По-твоему выходит, если все время идти и идти прямо, никуда не сворачивать, так сюда же и придешь? – Точно так, Федор, сюда же и придешь. Только идти надо долго, может, год, а может, и два. Через неделю пути подошли к полуострову Канин Нос, вошли в устье небольшой речки. Двое суток сначала на шестах, потом бечевой шли вверх. Но вот река совсем сузилась, обмелела, и за ужином Хабаров объявляет: – Митрич, завтра с двумя ребятами здесь останешься, кругляк для волока заготовите. А остальные с топорами за мной, дорогу для волока торить. Здесь до озера недалеко, верст десять, а там снова по речке вниз покатимся. Так вот, через месяц-полтора пути, добирались до Мангазеи. Официальной датой основания города с полным правом можно считать 1601 год. Именно тогда по указу царя Бориса Годунова из Тобольска в Мангазею отправился воевода князь Шаховской с отрядом стрельцов в сто человек. Указ был вполне в духе времени. Как же! Такое количество пушнины, да какой, проплывает мимо государевой казны! Непорядок это! Вот выдержка из царской грамоты от 1600 года: «Угримке Иванову да Федулке Наумову ходити им на Пур и на Таз и с самоеды, которы живут на тех реках, им торговати... а наша десятая пошлина, от девяти десятое, из соболей лутчий соболь, из куниц лутчая куница и изо всякого товару десятое». (Меня все время удивляет, что в царских указах или в челобитных к царю люди называются как-то пренебрежительно – Федулка, Никитка, даже люди высокого положения – бояре, князья. И еще одно. Государство в лице царя брало налог с любой деятельности, приносящей доход – «десятину», то есть 10%. И тут надо удивиться дважды: во-первых, столько лет прошло, а налог почти не изменился, с 10 % до 13%. Но, с другой стороны, эксплуататорский царский режим был менее жадным, чем нынешние демократические государства. Отчего это так, не знаете?) Через несколько месяцев к передовому отряду пришло подкрепление – еще около двух сотен стрельцов и казаков. А с ними прочий люд купеческого, ремесленного и промыслового сословия. И закипела работа! Первым делом поставили «детинец» – деревянную крепость из лиственницы. Дерево это тяжелое, крепкое, горит очень неохотно. К 1607 году Мангазея вполне оформилась как торгово-промышленный город. Подчеркиваю еще раз: это не просто торговая фактория, это именно город. Представим себе Мангазею в годы расцвета, например, в 1630 году при воеводах Кокореве и Палицыне. По пологому холму тянется крепостная стена из бревен высотой в 5–6 метров. Стена имеет пять башен. Самая высокая башня – над единственными въездными воротами. В бойницы стены глядят «затинные» пищали – легкие медные и бронзовые пушки, рядом аккуратные пирамидки каменных и чугунных ядер. У распахнутых ворот, прислонив к стене бердыш и ручную пищаль, позевывая, расхаживает часовой. Сверху из башни время от времени высовывается косматая голова второго стрельца. Голова строго окрикивает: – Семен! Не спишь, чертушка? На что Семен, встрепенувшись, отвечает: – Как можно, Никифор Фомич? Мы службу знаем! Внутри крепости высится Троицкий собор. Напротив – воеводский дом о двух этажах, рядом съезжая изба – канцелярия, самое оживленное место. Здесь ведут государевы дела дьяки (дьяки – это не церковный чин; это госчиновники разного ранга), толпится с просьбами и челобитными самый разный народ. Сюда непременно является вновь прибывший купец, здесь получают охранные грамоты для обозов с пушниной, отправляющихся в «Расею». Дальше за съезжей избой протянулся ряд жилых строений и амбаров, где хранится собранная пушнина («мягкая рухлядь» – так когда-то ее называли), запасы зерна и прочего пропитания, ружейный и огневой припас. Чуть в стороне – тюрьма. Это уж обязательно, как же без тюрьмы? За пределами крепости, вдоль речного берега, тянутся посад и Гостиный двор. Гостиный двор – центр торговой деятельности. Здесь склады под всякие экспортные и импортные товары, лавки оптовых торговцев, жилые помещения для приезжих, коновязь и стойла для транспорта – вьючных оленей, потому вместо «коновязь» уместнее было бы сказать «оленевязь». В Гостином дворе есть кабак, и не один. Ну а как же? Где заезжему человеку вдоволь поесть после долгого сурового пути, где узнать все последние новости, где, наконец, закрепить удачную сделку? Самая буйная, неспокойная, своенравная часть города – это посад. Состоит он из домов и усадеб служивых стрельцов, всевозможных мастерских, здесь обитают промысловики-охотники, ремесленники и прочий непонятного рода занятий люд. Смотрите! Раннее утро поздней весны, верхушки холмов уже свободны от снега. Вот-вот всплывет над горизонтом ненадолго солнце. В разных концах ремесленной слободы из труб тянутся вверх плотные столбы дыма. В кузнице уже жарко пылает горн. Кузнец колдует над наковальней. Сегодня ему надо отковать десяток обручей для бочки, да топор новый, да два крепких засова для амбара. А в другой кузнице даже дверь прикрыли: там для «инородца» делают железный наконечник для копья. Конечно, воевода запретил делать железное оружие для инородца, только как удержишься? Смотри, какая шкурка соболиная у него в руках! Рядом с кузнями гнут спину шорники, шьют сбрую для оленей. В соседнем дворе режут из дерева ложки, ковши, блюда. Мальчишка-подмастерье, высунув от усердия язык, кисточкой наносит на блюдо цветной рисунок, потом покрывает его лаком. Отставил руку с блюдом, полюбовался. Доволен! Дальше располагаются косторезы. Материала у них достаточно, на «большой земле» очень ценимого. Это бивни мамонта и «рыбий зуб» – клыки моржа. Из них-то и получаются браслеты, перстни, рукояти ножей и сабель, разные зверушки. Народ в посаде буйный, непокорный, своевольный. До нас дошли имена некоторых посадских людей – ремесленников, охотников, мелких торговцев: Нехорошко Патрикеев, Тренька Иванов, Омелька Чичкан. Как вы представляете себе того же Нехорошку или Чичкана? Вряд ли это образ благообразного, спокойного, рассудительного человека. Или вот, из отчета воеводы Погожева: «Приезжают, бегаючи из Мезени и Пустозера, и с ними всякие люди от государевых податей, а иные от воровства и всяких долгов». Такие вот люди, проведя в тундре сезон, а то и два, возвращаются в Мангазею с десятками, сотнями ценных шкурок. Отдав в казну государеву десятину (что вряд ли проходило чинно-благородно, наверняка совали дьяку одну-две шкурки с просьбой: «Ты, сударь, сочти на десяток-другой помене»), меняли остальное в Гостином дворе на новую одежду, обувь, припасы, набивали кошель серебряными ефимками. И начиналась гульба! Откуда-то набегали «товарищи», появлялись девки и бабы. Дым стоял коромыслом. Смело можем предположить, что драки и поножовщина были не редки. Вот тут-то и появляется воеводская стража. Дюжие стрельцы хватают буянов, тащат их в съезжую избу, оттуда недовольный спросонья дьяк отправляет в острог: «Посиди-ка в холодной, охолонь!» Нередко и сами стрельцы попадали туда же. Из воеводского отчета царю от 1642 года: «Нам, холопям твоим, город и острог ставить некем. Служивых людишек всего 94 человека, из них 70 посылаются по ясачным зимовьям, 10 человек сидят в тюрьме». (Однако! Более 10%!) Оставшихся у воеводы 10 человек на город с таким населением – а в разгар сезона количество людей доходило до двух тысяч, пожалуй, действительно маловато. Как и в других русских городах, основным строительным материалом в Мангазее было дерево. Отмечу одно кардинальное отличие городского ландшафта Руси и Европы: в Европе преобладает камень, на Руси – дерево. Что следует дальше? В исторических летописях всех русских городов непременно присутствуют пожары. Мангазея пережила три больших пожара: в 1619 году, в 1642-м и в 1662-м. Чаще и сильнее всего горел посад. Вот, смотрите! В тишине зимней ночи занялась оставленная без присмотра баня. Огонь полыхает все сильнее и сильнее, вот он подобрался уже к рядом стоящей избе, перекинулся на крышу, порыв ветра метнул пламя на соседей. Тревожно и часто забил колокол за крепостной стеной, в отсветах пламени мечутся люди, пытаются снегом сбить огонь. Куда там! Жар не подпускает близко, снег тает еще в воздухе. А пламя подобралось к следующей избе, еще к одной… Хмурое утро являет взгляду полностью сгоревшие строения, сизым дымом безостановочно чадят уцелевшие нижние венцы, да угрюмо, словно сироты, смотрят в низкое небо закопченные трубы уцелевших печей. В своей короткой жизни Мангазея умудрилась пережить даже гражданскую войну. В те времена в отдаленные окраинные города Москва назначала не одного, а двух воевод. Намерения были самые благие: надеялись тем самым ограничить всевластие, а иногда и самодурство единственного начальника. Может быть, это часто и получалось. Но иногда возникало и соперничество – кто тут главнее, я или ты? Вот и в Мангазее зимой 1631 года – во время самых пышных, самых сытных годов – поссорились воеводы Кокорев и Палицын. Да поссорились так крепко, что Палицын со сторонниками бежал в Гостиный двор и фактически заблокировал оставшихся в крепости. Палили друг в друга из пищалей и пушек, разбили и сожгли несколько строений. Палицын строго по-военному организовал осаду крепости: ни проходу, ни проезду, никакого подвоза. На крепость в прямом смысле надвигался голод. Конечно, оба воеводы засыпали Москву челобитными, сваливая в кучу быль и небыль. В Москву жалуется Палицын: «Кокорев хочет завладеть Туруханском и всею Мангазейскою землею, воровским царем называтца, и государеву казну выграбить и выпустошить». Понятно, что при раздрае во власти остальным жителям жить лучше не становится. Посад тоже сочинил челобитную: «Твоих государевых дел в съезжей избе не делывали, а промеж собою учинилась у них брань и великая вражда и называли друг друга изменниками и ворами». Два года длилась междоусобица. Центральная власть наконец-то проснулась и отозвала в Москву обоих. А там их слегка пожурили и посадили в такие же воеводские кресла, только в менее хлебных местах. После 1620 года «морской ход» в Мангазею с Мезени и Печоры был запрещен царским указом и перекрыт заставами. (Современные исследователи считают, что сделано это было из-за боязни иностранного проникновения.) Теперь доставка грузов идет только караванами из Тобольска и Березова. В Мангазею везут зерно, муку, мед, соль, одежду, ружейный припас. А еще разный овощ: капусту, морковь, лук, репу (картофель Русь тогда не знала). А из Мангазеи – мех, мех и мех. В лучшие годы – до ста тысяч шкурок. И это только то, что насчитывали таможенные начальники. А сколько было товара неучтенного?! Мудрено ли, что сначала ближние, потом и дальние окрестности Мангазеи оскудевали зверем все больше и больше? Промысловые бригады уходят все дальше на восток, на север к Таймыру, все тоньше и реже связь с Мангазеей. Наступил момент, про который говорят «овчинка выделки не стоит». И в 1670 году по царскому указу воеводство из Мангазеи переводится в Туруханское становище на Енисее, много южнее и восточнее. Решение мудрое. Там и климат много мягче, и полярной ночи нет, и доступнее пути снабжения. Вот по первозимку уходит из Мангазеи последний государев обоз. Внизу, на льду реки, теснится два десятка оленьих нарт, на нартах плотно уложено и хорошо увязано различное имущество. Немногочисленное оставшееся население столпилось на берегу. Последние объятия, кое-где слезы. Наконец, воевода Данила Наумов отдает приказ: – Пора, ребята! Трогай! И застоявшиеся олени, гремя колокольчиками, рванули нарты с места. Скрылся вдали обоз, опустел заснеженный берег. Мертво и страшно чернеют в сумерках распахнутые ворота въездной башни, не светятся окна воеводского дома. И в посаде редко какая изба дымит трубой в небо. Через год Мангазея опустела окончательно. Короткая, но какая яркая жизнь! Другие города и в сотни лет не переживали столько событий, что достались Мангазее. Да-а, долго сидеть «на игле» – меховой ли, нефтяной ли – нельзя. Не усидела и Мангазея. И все же снимем шапки перед нашими предками! Именно их трудом и упорством Россия освоила громадное пространство от Урала до Чукотки. Будь они ленивее или осторожнее – кто знает, возможно, эти пространства назывались бы, например, Великой Японией. Или у США был бы еще один штат, больше остальных, вместе взятых. А мы с вами теснились бы в пределах МКАДа и толклись бы в Евросоюзе, где-то между Лихтенштейном и Андоррой. Снимем шапку и задумаемся: а мы, нынешние, способны хотя бы сохранить то, что потом и кровью добыли наши предки?
Оставить комментарий
|
||||||
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |