Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Сыграйте мою историю!

№ 65, тема Вдруг, рубрика Кто такие...

Визитка: Юрий Журин. Психолог, психодраматист, бизнес-тренер, член Директората театра «Новый Jazz».

Полный экспромт. Зритель рассказывает свою историю (действительно свою, не заказную, сама рассказала и убедилась!), и вот четыре человека в черном на маленькой сцене ее играют. Через минуту. Ни о чем не договариваясь. Продолжая движения и реплики друг друга. Органично двигаясь от начала сюжета к его кульминации и развязке. Очень бережно по отношению к зрителю. Как у них так получается?

О том, что это за истории, почему их рассказывают зрители и как их играют актеры, я беседую с одним из основателей театра «Новый Jazz» Юрием Журиным.

Сначала я расстроилась, когда поняла, что увижу спектакль уже после того, как возьму интервью, и разговор не будет таким предметным, как хотелось бы, и что Юрию придется мне буквально на пальцах объяснять, что такое playback-театр. Но, с другой стороны, я задала такие вопросы, которые после спектакля уже, может, и не возникли бы. И в какой-то степени увидела спектакль еще до того, как он родился на сцене. Смотрите и вы.

– Юрий, в вашем театре совсем необычная форма представления. Чего вы ждете от зрителя?

– Мы ждем от зрителей поток историй, которые нам будут рассказывать, потому что мы – театр, который играет зрительские истории.

– А какие бывают истории? И какие больше всего вас трогают, находят в вас отклик?

– В первую очередь, достаточно честные, потому что, бывает, нам рассказывают, лишь бы рассказать: не про себя, а про соседа, не про себя, а про подругу, а всегда интересно, когда человек рассказывает историю, которая с ним лично произошла. Вот такие истории – в первую очередь. Во вторую – такие, в которых есть поиск ответа. И если нам удается сыграть и человек что-то для себя получает – какой-то ответ или другой взгляд на ситуацию, – то я, наверное, радуюсь такой истории больше.

– Как вы понимаете, что человек получил ответ?

– Иногда никак не понимаю.

– А иногда? Есть какой-то зрительский отклик, на который вы можете как-то сориентироваться?

– Рассказчик может это сам сказать сразу. Если он что-то не получил, он может сказать: что-то здесь было не про меня. И мы можем историю переиграть. А вообще, поскольку мы этим долго занимаемся, люди пишут отклики, люди приходят еще раз, люди говорят: «Вот именно вам мне хочется рассказать эту историю».

– А те люди, что приходят с историями не про себя, как вы думаете, зачем приходят?

– Бывают очень прозаичные вещи. Жена привела: «Вот, есть такой театр, пойдем, милый». А милый бы сидел дома, футбол смотрел. И он может со злости начать рассказывать историю не про себя, а про нее. Может прийти какой-нибудь тинейджер и рассказать историю про друга, потому что очень сложно сразу рассказывать историю про себя, а про других – проще. Кстати, вот в чем сила жанра: когда играют, ты в истории не участвуешь, ты смотришь со стороны, и это безопасно (не все могут спокойно переносить истории, если, например, они связаны с каким-то сильным переживанием). Когда человек рассказывает: «А вот у моего соседа…» – всегда ведущий спрашивает: «Ну, а тебе-то что? Почему тебя это задело? Почему ты сейчас решил это рассказать?» И выясняется, что у него такое же было. О! Давай про это!

За последние лет семьдесят люди вообще разучились рассказывать истории о себе, о своих переживаниях, ведь это же большой труд (почти такой же, как прийти в храм и исповедаться, это же тоже про себя). Многие эту традицию потеряли и не могут воспроизвести.

– Значит, есть какие-то требования к зрительским историям? Они должны быть вполне художественными, или достаточно элементарно пересказанного сюжета?

– Похожие вопросы задают высоколобые театралы, которые воспринимают нас низшим сословием: да как же так, мы на больших подмостках жилы рвем, а тут – пришел человек, рассказал историю, в которой – ни сюжета, ни стиля, и ее играют! А мы говорим: как люди живут, так они и рассказывают. У человека есть право не рассказывать по плану: начало, середина, конец. Как оно у него в сердце лежит, так он и говорит. А наша задача – на сцене эту историю структурировать.

– Вы стараетесь ее облагородить?

– Нет, специально не стараемся. Мы пытаемся передать смысл, который человек не улавливает, а мы улавливаем. Например, еще некоторые пласты: его отношения с матерью (для него это второстепенный персонаж) или как он выглядит в глазах других людей, и мы можем добавить это. И тогда он получит более объемную картинку про себя в этой истории.

– А что значит «история про себя»? Человек рассказывает историю всей своей жизни или берет какой-то сюжет, который его задел?

– Это конкретные вещи, которые в вас как-то откликнулись. Это могут быть просто моменты, которые запечатлелись в вас по каким-то причинам. А могут быть и целые истории. Но если вы думаете, что это какое-то очень глубокомысленное задание: родить историю, записать, прийти к нам, красиво рассказать, – то этого нет. История должна быть личной, и если при этом она глубокая – это будет интересно играть, интересно смотреть. Но вообще-то здесь нет никаких ограничений, и ты имеешь право рассказать все, что хочешь. Главное, чтобы это было не про соседа, а про тебя.

– Есть истории, которые не задевают вас? Вот вы ее услышали и не знаете, что с ней делать, как ее сыграть, как ее пережить, никак она в вас не откликается.

– Смотрите, вот я обычный человек. У меня есть семья, дети, ремесло, которым я владею и так далее. Есть театр. В обычной жизни я могу что-то игнорировать, на что-то внимания не обращать, но в эти полтора часа спектакля я здесь, чтобы сыграть истории зрителей. Людей, которые специально для этого пришли, которые выбрали нас, решили провести этот вечер с нами, а мы – с ними. И когда мы, актеры, подготовились и начали, у нас и выбора-то нет, да это и есть наш выбор, собственно. И моя ответственность перед товарищами, перед зрителями – быть в этой сцене честным, полезным, и я не думаю про то, какая это скучная история.

– А что вы думаете?

– Ничего. Это такой процесс.

– А что в вас отзывается? Эмоции, чувства?

– Эмоции, чувства, потому что мы все имеем опыт переживания тех или иных ситуаций. Они как бы каноничны. Они с начала веков одни и те же. Дети – родители, зависть – деньги, любовь – ревность… все это рассказывают и в XXI веке. Это все с каждым из нас происходит, мы решаем все те же вопросы: как выжить, как не наказывать ребенка, как на работе не умереть со скуки. И когда нам рассказывают истории, мы на них реагируем, и наша задача – их сыграть так, чтобы человек что-то получил. Ему возвращается эмоция, потому что голос внутри – это не то же самое, что голоса извне. Какой бы ты ни был умный, просветленный, рефлексивный, большая разница между тем, как ты внутри с собой говоришь, и тем, как ты это артикулируешь кому-то. А ты это артикулируешь людям, которые настроены на то, чтобы услышать твою историю с разных сторон. И для тебя ее сыграть, добавить туда эмоции, которые, может быть, ты вытесняешь, добавить персонажей, которых ты игнорируешь, чтобы ты услышал их голоса. И вот это два главных момента – эмоции и новые смыслы. Можем ли мы не попасть? Конечно, можем. А еще может прийти чудной человек, я сейчас говорю не о просветлении, а о каких-то психических недугах.

– Но его историю вы тоже сыграете?

– Конечно. И, так как у нас много людей с гуманитарным образованием, в таких случаях мы понимаем, что тут надо особенно бережно сыграть.

– Я как раз хотела спросить: кто у вас в составе?

– В основном, педагоги, психологи, юристы, музыканты. Театр для нас не является средством зарабатывания на жизнь, это – увлечение, как любительский театр в советское время. Оно такое вот чудаковатое, мы в какой-то мере как городские сумасшедшие. Но городские сумасшедшие нужны – они озвучивают, что происходит в мире.

– Вы можете пересказать какие-то истории, которые вас особенно задели, зацепили? Может, даже как-то повлияли на вас?

– Их очень много. Ну, вот одна из историй. Одна прекрасная девушка, молодая, хрупкая такая айтишница, у которой двое детей, рассказывала, как она работала здесь, в Москве, занимаясь программным обеспечением для оборонного комплекса. И вдруг ее отправили в командировку за Урал – обучать офицеров работе с программным обеспечением. И там, в этой тьмутаракани, в какой-то военчасти, она обучает этих дядек. А потом рассказывает, как они ехали с офицерами на машине и перевернулись, и как она этих мужиков из машины вытаскивала, потому что оказалась ближе к двери. И все это рассказывает с улыбкой, а на самом деле для нее это травма. Но когда мы рассказываем, мы можем отстраняться от пережитого. И когда мы видим, что пережили, это становится опытом. Опытом, который можно использовать. Пока ты не осознаешь, ты не можешь управлять этим опытом.

Или еще история. Приходит молодой парень и говорит: «У меня столько друзей в институте, но когда я заболел и попал в больницу с воспалением легких, никто не пришел. Никто». Понимаете, вот он лежит в больнице месяц. И из тех, кого он считал друзьями, никто не пришел, а пришли люди, о которых он даже не помнил, что они есть в его жизни. Вот такая история. Кто-то рассказывает истории смешные, как ключи перепутал или забыл, где машину припарковал. Вся наша жизнь – это огромное количество историй.

– Один человек за один спектакль может рассказать только одну историю? Может, он рассказал вначале смешную, а потом, по ходу действия, дозрел, чтобы что-то более личное рассказать…

– Да, такое бывает. Бывает еще, знаете, что все сидят, терпят-терпят, а потом время спектакля подходит к концу, и тут: «Я хочу рассказать!» – «И я!» Очень часто долго не решаются, а потом выясняется, что времени уже и нет. И это – задача ведущего, чтобы как можно большее количество людей рассказало свои истории.

– А что вы делаете для того, чтобы начать? То есть как вы людей, грубо говоря, разыгрываете?

– Вы же журналист, вы же понимаете, что интервью – это процедура. И вы знаете, какие нужно задавать вопросы, и знаете, как их задавать...

– Ну, у нас сейчас чистая импровизация получается.

– Вообще, импровизация в театре – самое трудное. И ее тренируют. В том числе, и то, как разогревать зал.

– Вот мне и интересно, есть ли какие-то приемы?

– Конечно. Приемы есть. Но я вам не скажу. Самый простой прием – это просто начать диалог. Понимаете, в отличие от классического театра, у нас есть проводник между актером и залом – ведущий. И он сначала просто начинает разговаривать с залом: как жизнь, погода? Конец дня, вы пришли к друзьям. Мы начинаем разговаривать, и через какое-то время появляется нить этого диалога.

– А все эти рассказанные за вечер истории выстраиваются в какой-то стройный спектакль, или они никак не связаны?

– Они могут выстроиться, могут не выстроиться. Бывают тематические перформансы, и хорошо, если получится, что все истории будут нанизываться на эту главную тему.

– А, может, человек идет к вам уже с какой-то историей?

– А может. Придет и скажет: «Тема темой, а вот история, которую я в тот раз не успел рассказать». И мы будем играть.

– Вы сказали, что вы 10 лет играете, за эти 10 лет зритель как-то изменился?

– Нет.

– А истории изменились?

– Скажите, в 2012 году какие истории были?

– Политические?

– Да, больше было историй, связанных с политикой и выборами.

– А сейчас Украина и Сирия?

– Да. Про друзей, про родственников, про сослуживцев. Мы несколько раз играли после терактов. Про что эти истории? Про страх, про то, как страшно жить. Вы понимаете, театр – как индикатор: что у людей на душе сейчас, то они и приносят.

– Вы сами как-то подстраиваетесь под эти события, допустим, после теракта берете тему «Страх»...

– Мы не берем. Спектакль идет без темы. Но если произошло что-то важное, люди это приносят сами. А потом, безусловно, есть просто универсальные вещи. Люди из поколения в поколение будут говорить про любовь, про веру, про детей, про одиночество, про смерть близких. Все повторяется. А когда событий, которые происходят в России и в мире, в какой-то момент становится много, все – прорвало, люди проговорили, прожили это. Дальше – опять: дети, зарплата, деньги, любовь...

– Есть какие-то аудитории, с которыми вам тяжело работать?

– Бизнес-аудитории. Нас приглашают иногда для бизнеса играть перформанс.

– На что они рассчитывают, когда вас приглашают? Чего хотят?

– Они хотят больше развлечений, а мы называем себя все-таки умным развлечением. Но очень важно, чтобы люди рассказывали личные истории, чтобы они были с эмоциями, с какой-то глубиной.

– А они, наверное, не очень хотят?

– Они иногда просто не готовы открываться.

– Да, представляю. Твой рабочий коллектив, коллеги рядом сидят...

– Для них это больше развлечение. И мы понимаем, что вот в этом спектакле у нас будет, условно говоря, 40 историй. Веселых. Но спектакль состоится, если есть хотя бы одна хорошая, глубокая история, потому что это все сразу же меняет.

– А ваша любимая аудитория? С какой лучше всего работать?

– Она различается не по социальным признакам, а как зал сложится. Потекли истории, люди хотят, тянут руки: «А можно я расскажу?» И они разные, но все – честные, личные. И слезы, и смех – все там есть. И тогда ты понимаешь: вау!

– Сколько человек обычно приходит?

– У нас маленький зал. Обычно – около 50. Но мы играли и на большой конференции, где было 300 человек. Иногда играли в Большом советском театре. Там Малый зал – на 300 человек.

– Люди не думали, что это какие-то подставные истории?

– Конечно. Русские люди в первую очередь так и думают. Это подставной рассказчик, специально натренированный. И когда они вдруг понимают, что это произошло сейчас на их глазах, они не верят этому. И потом приходят опять, чтобы убедиться.

– Принести свою историю и посмотреть, как ее сыграют.

– Был интересный момент. Пришла девушка в чадре. Мусульманка. Врач при этом. Пришла и говорит: «Вы знаете, я слышала, что вы такой театр особенный, вы людям помогаете проблемы решать. У меня есть список проблем. Давайте я его зачитаю, а вы мне поможете».

– И что вы ей на это ответили?

– «Читайте!» Она зачитала весь список, и мы его весь сыграли.

– Как вы с этим справились?

– Мы справились прекрасно. Она же сказала, что это список проблем, значит, мы играем проблемный список.

– Ладно, сделаю вид, что мне понятно. А почему вы для себя такой жанр выбрали?

– Мне всегда нравился театр, но судьба не сложилась таким образом, чтобы я стал играть профессионально в театре. Хотя и учился в театральном институте. Занимаясь психологией, я понял одну вещь: у человека должны быть такие увлечения, которые дают ему радость и энергию. Кто-то с парашютом прыгает, кто-то на мотоцикле гоняет. Мне вот удалось найти жанр, совмещающий театральные элементы и элементы психологии, и он построен на импровизации. А импровизация – это как раз очень много энергии. Наш внутренний ребенок, который с годами становится скучным, в импровизации очень сильно открывается. И мне хорошо от того, что удалось найти жанр, который мне позволяет реализовывать детские мечты, связанные с театром, и в то же время поддерживать такую радость и энергию.

– Спасибо вам! Мне теперь страшно интересно увидеть спектакль.

– Проходите в зал!.. А, кстати, как это будет выглядеть в журнале?

– Чистой импровизацией.

Наталья Зырянова

Рейтинг статьи: 0


вернуться Версия для печати

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru