Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Конкурс "Наследника"

Голод


Лонг-лист литературного конкурса “Дом Романовых – судьба России”

Номинация «Поступь истории»

Автор Ольга Роговая

                                                                                      

Огромная рыжая туча заволокла все небо. Вскоре солнце скрылась, и только косые лучи пробивались в просветы, как сквозь рваную тряпку. Вся окрестность сразу изменилась, стала мрачной, зловещей. Стрижи и ласточки суматошно замелькали у самой земли.

- Неужели дождь?

Молодая женщина, высокая, стройная, легкая в движениях с открытым чистым лицом и большими карими глазами с надеждой подняла глаза к темному  небу.  Ни летом, ни даже осень не выпало ни одной капли. Такой засухи и старики не помнили, пшеницы собрали почти столько же, сколько посеяли. Деревня задохнулась от горячего солнца, ее будто придавило предчувствие страшного горя – голода.

Резкий порыв ветра неожиданно ударил ей в лицо, сорвал платок, растрепал волосы. Марфа заметалась по двору, собирая вещи,  выскочила на улицу закрыть калитку, и замерла: к деревне двигался обоз.

Впереди на белом коне ехал совсем молодой паренек, с тонкими чертами лица.  Из «бывших»,  решила Марфа,  по хорошо подогнанному белому костюму, хромовым сапогам, статной осанке.  С боку за поясом у него торчал наган. Конь под ним был белый. Марфа никогда раньше не видела таких великолепных скакунов: статный, с легкой головой, гибкой шеей, высокой и длинной холкой; он красиво  гарцевал, изящно перебирая тонкими ногами. Следующим ехал мужик средних лет, одетый в старую, ржавого цвета солдатскую форму, полинявшую от солнца, крови, тяжелых походов, но с офицерской саблей на боку. Городской, определила Марфа, по тому, как не уверенно и напряженно сидел он в седле. Лошадь под ним была огненно- рыжая, горячая, и мужик с трудом сдерживал ее, натягивая изо всех сил поводья. Под другим всадником был вороной конь, да и сам он был худ, мрачен, черен, с темными кругами под глазами, резкими морщинами у скорбно сжатых губ. Этот наш деревенский, решила Марфа, из голытьбы. Она его тоже видела впервые и сделала такой вывод не потому, то мужик был одет в кафтан и портки из грубой черной сермяги. Нет, она знала этот злобный, завистливый взгляд, деревенских  пьяниц, обвинявших всех в своих бедах. Последним ехал комиссар на светло-сером коне, да и сам он был какой-то блеклый, невзрачный, с жиденькими желтыми волосами, одет в полотняные штаны и рубаху. На широком кожаном поясе висела огромная сабля, в кобуре пистолет, за плечами винтовка. Все всадники были совершенно разные, но их объединяла одна идея, объединяла так сильно, что, не смотря на свое удивительное несходство, они воспринимались как части одного целого.

За ними тянулся обоз. Ветер, обгоняя всадников, с неистовой силой несся по дороге. Марфе казалось, что все четыре ветра сорвались с привязи и набросились на несчастную деревню, и если не ураган, то уж обоз точно погубит деревню, забрав последнее зерно.

Жители деревни были уверены, что в этот неурожайный год советская власть не будет собирать продналог, раз эта власть выбрана, как говорили на митингах, народом. Но теперь все надежды пропали.

Только, когда обоз скрылся за поворотом, она кинулась в дом, совсем забыв про калитку.

 -Семен, Семен, – сдавленным голосом, испуганно оглядываясь на дверь, будто боясь, что услышат, зашептала она. – Приехали. Приехали.

Крупный, крепкий мужик с курчавой бородой и слегка вьющимися русыми волосами удивленно поднял на нее  глаза.

-Кто приехал-то?

 -Сборщики приехали, с обозом.  Нам и так на зиму не хватило бы, а теперь  последнее заберут.

Семен рванулся к тайнику, где было спрятано ружье. Марфа мгновенно оказалась перед ним, растопырила руки, загораживая дорогу.

-Опомнись. Детей пожалей и меня.

Она вцепилась в его рубаху, крепко прижалась к груди. Дети дружно заревели, поддерживая мать.

-Мы же пропадем без тебя, их ни слезой, ни детским криком не пронять, смирись.

Она встала на колени пред иконой, начала молиться.

-Пресвятая Богородица, Царица небесная, помилуй нас…

Простые и привычные слава молитвы успокаивали. Семен сел за стол, обхватил голову руками.

Дождь так и не начался. С неба упало несколько капель, сразу засохших на сухой земле.  Ураган, разметав с большим трудом собранные в этом году стога сена, сорвав солому с домов и сараев, поломав заборы и побив горшки на кольях, отошел в сторону.

Весь день над деревней стоял плачь, крики стоны, даже слышались выстрелы. И весь день Марфа с ужасом и замирание ждала прихода сборщиков налога, как чего-то неизбежно страшного, от чего нельзя спастись.  

Когда уже стало темнеть, в ворота громко застучали кулаками. Марфа, как только услышала скрип телег и людской говор, решительно подошла к мужу подала ему маленького Гришу, который обхватил отца за шею. Семен запротестовал, но Марфа уже побежала сама открывать калитку.

На пороге стоял  комиссар и их председатель комбеда Иван.  Марфа целый день думала, готовилась к их приходу, подбирала слова, лучшие доводы. Она хотела рассказать, как им тяжело, что у них только один работник - Семен, она помочь не может - трое маленьких  детей, свекор умер, ее родные живут в другой деревне, муж из кожи лезет, что бы прокормить такое большое семейство, а тут еще засуха. Они обязательно отработают в следующем году, даже с процентами, только бы сейчас не отбирали зерно, иначе зиму им не пережить. Но, увидев серые, холодные, ничего не выражающие глаза комиссара, смотрящие куда-то мимо нее, замерла, застыла на месте, прижав руки к суматошно стучащему сердцу.

Отодвинув Марфу, председатель сам открыл ворота, пропуская во двор, красноармейцев пустую подводу, как хозяин, прошел в амбар, стал вытаскивать с красноармейцами мешки с зерном, считая, заглядывая в свою тетрадь.  Марфа стояла у амбара не в силах произнести ни слова и глазами полными ужаса провожала взглядом каждый мешок с зерном.

-Что же вы делаете, ироды? – истошно кричала, неожиданно появившаяся бабка Катя,  вырывая из рук красноармейца мешок с зерном.

Маленькая, щуплая старушка, опрятно одетая и всегда в черном вдовьем платке, бабка Катя приходилась им соседкой. Иван грубо оттолкнул бабку, зло процедил, косясь на комиссара:

-Не мешай. Без тебя тошно. Иди к себе.

Бабка протянула руки к небу, тоненько запричитала:

- Господи-и, да куда же Ты смотри-и-шь?

-Громче кричи, а то не услышит.

Бабка растерянно повернулась на голос, все еще продолжая держать руки поднятыми вверх.  Говорил комиссар, снисходительно глядя на бабку. Все это время, что считали и выносили мешки с зерном, он стоял в стороне безучастным наблюдателем, и только теперь подошел к амбару.

-Ты много помощи, и радости видела от своего Бога? – ровным, спокойным голосом обращался он к бабке Кате. - Кому он помог, кого выручил? Ты знаешь таких людей?

-Я такая.  Мне всегда Бог помогает, - растерянно говорила бабка Катя. -  С Божьей помощью, любая работа легче, любое горе проще пережить.

-Пережить горе. Выполнить тяжелую работу. – Он участливо смотрел на бабку. - А почему твоя жизнь такая тяжелая и безрадостная? Ты об этом думала? 

-Наверное, за грехи мои, - как-то неуверенно произнесла бабка Катя.

 Она перестала хвататься за мешки, остановилась и растерянно смотрела на комиссара, сбитая с толку его вопросами

-Да не уж то, ты больше других грешила? – приподняв брови, игриво спрашивал комиссар.

-Все грешат. Поэтому и карает нас Господь тяжелыми временами, неурожаем. Разве ты безгрешен? - сердито спросила, начинавшая приходить в себя бабка. - Виноваты все мы, живущие во грехе.

Комиссар усмехнулся.

-Работайте, терпите унижения, обиды, голод, вам за это воздастся на том свете, после смерти. А кто подтвердит, что на том свете вас ожидает счастье, что там вообще что-то есть?  А если там нет ничего? Ни рая, ни ада? – он показывал рукой на небо. - Ведь оттуда еще никто не вернулся и никто не подтвердил, что там кто-то есть.

-Вера в Бога должна быть у каждого человека в сердце, она не требует ни проверки, ни доказательств, - бабка строго посмотрела на комиссара. – Сама любовь к Богу – есть доказательство. Я верю в воскресенье. Верю, что воскреснут добрые и праведные люди, и на земле будет Царствие Небесное.

-Но зачем же ждать? – Опять воодушевился комиссар. Голос стал сладким, зовущим. - Советская власть дала вам свободу. Ты можешь сбросить оковы рабства со своих рук, которые религия украшает фальшивыми цветами, и протянуть руку за живым цветком, - он почти ласково смотрел уже не бабку, а на Марфу. Его губы слегка растянулись, обнажив желтые зубы. И вот эта улыбка на бесстрастном лице комиссара больше всего и напугала Марфу, она инстинктивно попятилась, сделав шаг назад.

Пока комиссар говорил, вытащили почти половину всех запасов и погрузили на телегу. Комиссар посмотрел на молчавшую все это время Марфу, усмехнулся, выписал какую-то бумагу и вложил ей в безвольно висевшую руку. Все повернулись и ушли, увозя с собой ее зерно. Ворота остались распахнутыми, и Марфа, на негнущихся ногах, пошла их закрывать. За спиной в голос завыла, очнувшаяся баба Катя. Марфа опустилась на землю, горько заплакала. Зиму им не пережить. Умрут с голоду.

      

 С первыми ударами колокола Марфа вышла из дома.  В церковь ходили всегда исправно, а сегодня еще и праздник. Покров. Улица быстро оживала.  Люди при встрече кланяются друг дружке, поздравляют с праздником. Негромкий говор, веселые выкрики, смех детей. Марфа с бабой Катей вышли на главную деревенскую площадь. У церкви толпится народ, о чем-то горячо и зло ругаются, взгляды устремлены туда, где на высоких порожках церкви, у закрытых на замок дверей стоят красноармейцы. На двери церкви висит большой замок. Отца Андрея нигде не  видно.

-Что случилось? – испуганно спросила баба Катя, рядом стоящую женщину.

- Церковь закрыта.

-А солдаты зачем? – Не поняла Марфа. - С кем воевать собрались?

Она вопросительно обвела глазами стоящих рядом людей. Тех тоже волновал этот вопрос. Люди уже не тихо шептались, а громко спрашивали, обращаясь к стоящим у церкви солдатам и их командиру.

-Почему церковь закрыта? Праздник ведь.

Солдаты подтягиваются вперед, ряды их смыкаются, и они пытаются оттеснить людей руками, а за спиной у них весят ружья.

-Назад! Назад! – кричат солдаты дружно, отталкивая людей.

На порожки церкви поднялся Сергей Иванович - церковный староста. Он поклонился деревенским жителям, подождал, пока смолкнет гул голосов, виновато произнес:

-Закрыли церковь. Не велят открывать, - он кивнул в сторону сельсовета.

-Как не велят, - не поняли крестьяне. - Кто? Эти супостаты из города?

Толпа сразу заволновалась, стоящие позади напирали, что бы лучше рассмотреть и услышать происходящее. Какой-то старичок выделился из толпы.

-Сынок, - ласково обращается он к ближайшему солдату, трогая его за рукав. - Пошто народ в церковь не пускаете?

Солдат, совсем молодой, деревенский паренек, с льняным чубом, растерянно смотрит на старика, смущается, краснеет, и что бы скрыть неловкость угрюмо буркает:

-Не велено.

 -Кто не велел-то? Война что ли? Враг пришел? – изумляется старик.

-Отойди старик, - говорит солдат и уже совсем тихо добавляет, - от греха подальше.

Старик тихо запричитал, закрестился, глядя на купол церкви, и стал просить у Богородицы, что бы поскорее забрала его из этого, ставшего непонятным ему, мира.

 - Совсем Бога не боитесь? – громко закричал здоровенный мужик. -  Да разве можно Церкви Божье закрывать? Это наша Церковь. Ее наши прадеды строили, всем миром деньги собирали, по копеечке откладывали, а вы закрывать! Да что вы стоите, - он повернулся к односельчанам, - долго мы будем терпеть издевательство? - И он шагнул вперед, подняв руку. Вся толпа, как один человек дрогнула и, сомкнувшись, двинулась вперед.

-Назад. Осади, осади! – закричал сразу командир, и красноармейцы выставили вперед ружья стали спускаться с лестницы, оттесняя толпу.

Толпа ахнула и замерла.  В наступившей тишине, слышится тяжелое нервное дыхание.

-Неужто в старух и детей стрелять будете? - Испуганно спросила тетка, с ребенком на руках.

Марфа посмотрела в наполненные страхом глаза молоденького солдата, и испугалась. Будут.

Наверх поднялся комиссар. Тот же самый - Серый, что осенью хлеб отбирал. Он поднимает руку. Вся толпа замерла.  

-Религия защищает основы капиталистического общества. Она является духовным средством угнетения трудящихся масс. Церковники и сектанты пытаются отравить ядом религии наших детей. Дадим отпор вражеской работе церковников и сектантов», - призывал он, оторопевших от неожиданности людей, которые ждали простого объяснения, почему закрыли церковь.

От его слов по толпе пробегает не то судорога, не то испуг. Надежда, промелькнувшая в глазах тетки, при появлении комиссара, потухла, лицо исказилось страхом. Страшно стало и Марфе. Она не поняла, кому он собирался давать отпор, и при чем тут их деревня и церковь?  И почему солдаты не опускают винтовки, а продолжают направлять их на людей.

-Идите по домам, - будто добрый наставник,  стал уговаривать Серый комиссар людей. - Или вы думаете, что, купив свечку, пожертвовав деньги на храм, вы тем самым покупаете себе вечное блаженство? Нет? - Он вопросительным взглядом обвел людей на площади.  - Тогда расходитесь.

Люди молчали, изумленно глядя на комиссара. Только одна древняя старуха, опираясь на клюку трясущимися руками, спросила слабым голосом, хорошо слышным в наступившей тишине:

-А где ж меня, господин комиссар, отпевать-то будут? – и, не дождавшись ответа, добавила сама. – Наверное,  без причастия, без покаяния, не отпев, как собаку зароют.

После слов старой женщины, толпа как очнулась: все закричали, зашумели, двинулись вперед, защищать свою церковь.

От громкого хлопка, Марфа вздрогнула. Она подняла глаза к дверям церкви. Комиссар держал в руке наган, которым он только что стрелял в воздух. Да и солдаты, хоть и робко, но подняли ружья, даже щелкнуло несколько затворов.

Толпа разом ахнула, и попятилась. Марфа повернулась и, увлекая за собой бабу Катя, стала пробираться к выходу. Вроде вокруг все свои, деревенские, своя земля под ногами, а так неуютно. Совсем пропала уверенность в завтрашнем дне, да что там в завтрашнем, она уже не знала, сможет ли она уйти живой с этой площади, посреди своей деревни, или их всех  постреляют здесь, как овец в загоне.

 

Церковь больше не открыли. Зима шла на убыль, но еще быстрее таяли и последние запасы. Марфа уже давно подмешивала в хлеб молотую солому.

-Поеду в город продам жеребца, а на вырученные деньги, куплю зерна, - сказал Семен

-Не надо коня продавать. Давай лучше съедим, если не хочешь оставить. Как я одна без тебя буду, - испугалась Марфа.

Но Семен настоял на своем, и стал собираться. Она не могла объяснить, что происходит, но сердце болело. В такие лихие времена, когда люди пухли от голода и вымирали семьями, случиться могло всякое.

Семен уехал. К вечеру третьего дня Марфа убрала избу, даже приготовила еду по сытней, потратив лишние припасы, и стала ждать.  Она так и уснула, сидя за столом.  

Семен не приехал ни в этот день, ни в следующий, ни через неделю. Днем, погруженная в дела, заботы, окруженная детьми, она еще крепилась, старалась не подавать виду, но ночью она терзалась от неизвестности.  В голову  лезли  ужасные мысли: что его ограбили, избили и он лежит в больнице, или еще где, но что он умер, она даже подумать не могла.

За неделю Марфа осунулась,  черты лица  заострились, под глазами легли темные круги, казалась, она вся ссохлась, уменьшилась в размере, а глаза наоборот, стали еще больше и светились тревожным лихорадочным блеском, только из них ушла детская открытость, радость. Что бы она ни делала: готовила ли обед, стирала, кормила скотину - она все время ждала. Она даже старалась громко не говорить и приказывала детям не шуметь, боясь пропустить скрипа двери, когда войдет Семен.

Марфа шла за водой, когда ей навстречу попался дед Макар, он был другом отца Семена.  При виде ее остановился, завел разговор о погоде, детях, потом сказал, что ездил в город. Марфа сразу напряглась, даже дышать перестала. Макар крякнул, и заговорил торопливо, будто стараясь быстрее передать не радостные новости.

-Я в город ездил заходил в гостевой дом, где Семен ночевал. Хозяйка сказала, что был такой, но ушел утром. Больше она его не видела.- Дед виновато развел руками. – Ты не переживай. Я скоро еще поеду, может, что новое узнаю. Если помощь нужна, я завсегда, только скажи. Семен мне, как сын был.

 -Был?

Марфа развернулась и побежала.  Все перестало существовать, все уже не имело для нее ни какого смысла. Она тихонько проскользнула в сарай, достала веревку, перекинула ее через крюк, вбитый в балку, завязала узел. Дверь отворилась и на пороге застыла баба Катя. Она, не говоря ни слова, кинулась к Марфе, оттолкнула ее, сняла веревку, устало села рядом с ней на солому.

-Ты что творишь? А о детях  подумала? Кто их растить будет. Твоя старая мать? Или решила на меня  оставить? Я и вспашу, и скошу, и за детьми послежу. Мы и так чуть с голоду не дохнем, а без тебя что будет? Ты уж сначала их жизни пореши, а потом сама в петлю лезь.

Марфа упала на сено и рыдала не останавливаясь. Плечи тряслись, все тело конвульсивно вздрагивало. Она уже даже не плакала, а только истерично всхлипывала.  

-И порешу. Все равно погибать. Нет у нас выхода. Умер Семен. Не придет никогда. Мне одной троих детей не прокормить. Все равно с голоду помрем, так чем скорее, тем лучше,  - кричала Марфа, сквозь рыдания.

-Душу свою не боишься загубить? – с ужасом спросила бабка.

-А может и прав этот Серый комиссар, и нет ничего после смерти, значит, нет и наказания за самоубийство,  тогда зачем  зря мучиться на этом свете?

Бабка  перестала ее ругать, а только тихонько гладила по голове.

-Ты глупости то не говори, мала ли кто, что наплел. Удивительное дело, как быстро он смог посеять в головах людей смуту и недоверие. Раньше тебе и в голову не пришло, что можно покончить жизнь самоубийством, бросить детей, а теперь в петлю полезла. Тоже считаешь, что Бога нет и все можно? Быстро же ты от своей веры отказалась. Вера она не в голове. Ты сердцем- то, что чувствуешь? Вот. То-то. Сердце не обманешь. – Бабка укоризненно качала головой. - И выбор есть всегда. Только делает его каждый человек по-своему.

 Марфа смотрела на бабку и будто видела в первый раз. Ей стало стыдно. Она прильнула к старухе на грудь, хлюпала носом. Бабка плакала вместе с ней, обнимая и успокаивая.

Сквозь щели в крыше светилось солнце. Душисто пахло сено. За перегородкой шумно дышала корова, рядом в стойле Звездочка жевала сено и фыркала. Все свое родное, близкое. Привычные звуки и запахи успокаивали.

Если бы не закрыли Церковь, мы вдвоем сходили к отцу Андрею, думала Катя. Уж он нашел бы нужные слова, смог помочь, убедить, поддержать, а теперь…, бабка только тяжело вздохнула. Вот времена настали, в горе, даже за помощью обратиться не к кому.

-А ты вот что, сходи к Васке, что она скажет, - вдруг предложила баба Катя. Предложила только потому, что больше ни чего не могла придумать.

Марфа на мгновение задумалась.

-А что? Схожу.

Васка одиноко жила на краю деревни у кладбища. Сколько ей лет никто не помнил. Она была очень старая, как-то необычно согнута, опиралась на огромную клюку, но волосы с годами не посидели, и торчали из-под платка рыжими лохмами. Ее считали колдуньей и боялись, но женщины бегали к ней гадать, иногда обращались при болезнях - она лечила травами.

Вечером Марфа пошла на окраину села, где жила Васка, постучала. Ей никто не ответил, и она, толкнув дверь, Марфа оказалась в полутемной комнате, в которой пахло старыми затхлыми, старушечьими  вещами, травами, и, как показалось Марфе, плесенью.

-Что пришла?

И темного угла появилась старуха. Марфу, как прорвало, она закрыла лицо руками, зарыдала.

-Сил нет, измаялась, хочу узнать: жив он или мертв? Скажи.

- Зачем тебе это? – вкрадчивым голосом спросила Васка.

-Неизвестность хуже всего. Я уже все передумала: и что умер, и что болен, и что в тюрьму посадили, и что к другой ушел. Но если он жив, что бы ни случилось, я буду ждать и надеяться, что вернется.

-Погадать можно. А не сробеешь? – пристально глядя в глаза Марфы, спроси Вакса.

Марфа затрясла головой. Она дошла уже до такого состояния отчаяния, что ничего и никого не боялась. Колдунья наклонилась, достала что-то из сундука и протянула Марфе.  Та хотела взять, но, увидев пустые глазницы черепа, вздрогнула, отдернула руки, как обожглась.  

- А говорила, не испугаешься, - укоризненно произнесла бабка.

Марфа взяла череп.

-Ты должна подойти к кладбищу и посмотреть сквозь глазницы на луну. Если увидишь его на луне, значит, умер, не увидишь, твое счастье.

Марфа вышла на улицу, от холода и страха ее колотило так, что она боялась уронить из рук череп. Дойдя до ворот кладбища, остановилась, подняла голову. Огромная оранжево- красная луна поднималась над лесом и была такая яркая, что ее можно было принять за восходящее солнце. Вот весь диск показался над лесом, завис и невероятно заиграл в морозном прозрачном воздухе. Трепеща от страха и нетерпения, Марфа подняла череп, повернула его так, так велела Вакса, и сразу увидела Семена. Она хотела спросить его, что он там делает, но вдруг вспомнила слова старухи, если на луне, значит – умер, закачалась и упала, роняя череп.

Марфа открыла глаза. На столе горел маленький огарок свечи в массивном серебряном подсвечнике. Она лежала на широкой лавке, а над ней склонился бородатый мужчина, который брызгал ей в лицо водой. Она вскрикнула от страха.

-Не бойся, Марфа. Не узнала? Это я отец Андрей.

Мягкий свет голубых глаз, тихий голос, ласковая улыбка, все успокаивало, согревало душу.  Марфа села на лавку.

-Где я?

-У меня в сторожке. Мне разрешили здесь жить, когда закрыли церковь. А ты что на кладбище ночью, одна  делала? Если бы я тебя случайно не заметил, замерзла, - он смотрел строго, серьезно.

-И хорошо. Пускай умру.

Марфа вспомнила про череп, Семена – там, далеко, на луне, закрыла лицо руками, и горько заплакала. Последняя надежда не сбылась.

-Да что ты? – встревожено спрашивал отец Андрей

-Нет его. Нет.

Он понял, видимо знал, что происходит в деревне, ласково попросил:

-С чего ты взяла, что муж умер? Сейчас столько народа по тюрьмам сидит, без суда и следствия.

-Нет. Он умер, - твердила Марфа, вытирая рукавом распухший нос.

- Как ты можешь так говорить, ведь ты его мертвым  не видела.

-Видела.

-Васка гадала?  Разве не знаешь, это грех большой. Это тебе бес показал то, что ты увидела, - убедительно заговорил отец Андрей.  

-А не грех вот так мучиться, и не знать, жив или мертв? Даже не знаю, как и поминать его? За что молиться:  за здравие, или за упокой?   

-Никто его наяву  мертвым не видел, значит, полной уверенности нет, мало ли чего тебе черт показал - убежденно произнес отец. - Ты должно сама решить, как тебе его поминать. Верь, что он жив, придет и все наладится.

-Не придет, - опять зарыдала Марфа, вспоминая его любовь, ласку, тепло его рук.- Ни чего больше не будет. Ни чего.

-Это тебя бес искушает. Тебе надо больше молиться. Как жалко, что церковь закрыли, теперь таким как ты негде даже искать поддержки и опоры в трудное  время, вот и побежали к гадалкам.

-Я молюсь, но ничего не помогает. Сил нет жить.

И столько боли и тоски было в словах этой совсем еще молоденькой женщины, что у отца Андрея на глазах навернулись слезы. Он вспоминал слова священных писаний, хотел доходчивее их передать, объяснить природу ее заблуждений, но был бессилен помочь ее горю.

-Жизнь – драгоценный дар, данный нам Богом, забывать об этом нельзя. И у тебя же дети. Его дети. Ты их родила в любви. Родила для жизни, значит и должна постараться, что бы им жилось лучше. А время оно все лечит.  

-Ну почему мне такое наказание, почему это произошло именно со мной? Чем я хуже других, или что я не так сделала?

Не надо бояться несчастий, что тебе предстоит претерпеть. Бог посылает нам испытания по нашим силам и дарует райское блаженство тому, кто умеет нести свой крест, посланный Богом.

Они замолчали. Отец Андрей налил чай в кружку, подал ей.

-Попей, согреешься.

Тихонько потрескивали дрова в печи. Марфа пила горячий чай, согревая руки о кружку.

-Я больше гадать не пойду. Обещаю!- с искренним раскаянием, произнесла Марфа, помолчав, добавила: - Я несколько раз подходила к Церкви, даже стучалась в закрытые двери, думала, вдруг вы там, но никто не отвечал. Я же не знала, что вы в сторожке живете.

-Так спросила бы у людей. То, что я здесь живу, многие в деревне знает, приходят ко мне. И ты заходи ко мне. Придешь?

Марфа смотрела в пол, и после нескольких минут раздумий, еле слышно прошептала:

-Хорошо.

 -Вот возьми, - он протягивал ей книгу, - почитаешь. Тут и закладка в нужном месте лежит.

- Спасибо, - поблагодарила Марфа.

Она шла по спящей деревне, было тихо и морозно, а над головой смеялась большая, круглая луна.

 

Утром баба Катя сказала, дед Макар, через день уезжает в город, и может взять ее с собой, Марфа обрадовалась. Весь день она находилась в каком-то возбужденном, приподнятом состоянии, новая надежда дала новые силы. Она даже впервые за это время крепко уснула. Утром Марфа быстро собралась, осторожно поцеловала и перекрестила каждого спящего ребенка, тихонько зашептала:

-Христос да сохранит вас, детки мои! Ангел божий да не оставит вас!

 -Да полно, - испуганно зашептала бабка Катя, -  день другой и вернешься.

- Береги детей.

 Марфа поцеловала бабку, и поехала за ворота  Бабка плакала, вытирая морщинистые щеки, но удержать, остановить ее не хотела. Пусть будет так, как Бог даст.  

До города добрались быстро, мужики сразу поехали на базар, а Марфа отправилась искать дом, где останавливался Семен, договорившись с дедом Макаром встретиться к вечеру. Хозяин ночлежки сказал, что не помнит, кто у него ночует, в больнице милая девушка, пересмотрев все записи за последнее время, сообщила, что такой не поступал, даже в милицию его не забирали. Так что приехала она зря. 

- Неужели это конец? – Спрашивает она пустую улицу, чужого города, - и я  никогда не увижу его?

С неба падал снег. Маленькие снежинки несло ветром, то в одну, то в другую сторону, они беспорядочно кружились, опускались вниз,  поднимались вверх, а затем падали на землю. Марфа  долго следила глазами за их полетом и почувствовала себя как слабая снежинка, такая же ничтожная и бессильная, которую бросает из стороны в сторону безжалостная судьба, а сама она ничего не может сделать.

-Господи! Не оставь! – Молилась Марфа. – Помоги мне.

Она не плакала, просто сидела на санях, понуро опустив голову, потом дернула поводья и поехала их этого города, которому совершенно не было ни какого дела до ее горя.  Только за городом, она сообразила, что уехала одна, даже не предупредив деда Макара. Но не возвращаться же?

Сани тихонько поскрипывали, поднимаясь в гору. Основная дорога шла низом, огибала  холм, и затем кружила по деревням. Эта дорога была короче, но круто поднималась на высокий холм, затем шла по краю обрыва и сворачивала  в лес. Погруженная в свои горькие мысли, Марфа не замечала дороги.

 -Стоять!- раздался грозный окрик, от которого она вздрогнула.

Марфа потянула за вожжи, останавливая лошадь, прислушалась, оглядываясь по сторонам.  Скрип телег, крики,  брань, ржание лошадей  доносилось  снизу. Узкая полоса леса отделяла ее от обрыва, где происходила что-то непонятное, нехорошее. Марфа слезла с саней, привязала лошадь и пошла к обрыву.

То, что она увидела, показалось настолько страшным, что она чуть не закричала. Солдаты, с винтовками наперевес, гнали к  яме мужчин и женщин в монашеской одежде. Чуть в стороне два красноармейца прикладами подталкивали впереди себя женщину, которая постоянно охала и приседала, руками поддерживая свой невероятно огромный живот. Ноги у Марфы подкосились, и она упала на колени. Женщина была беременной. Огромный живот уже опустился вниз и тяжело колыхался при каждом  вздохе женщины. Бледная, с перекошенным от страха и мук ртом, она беспомощно озирается по сторонам, заглядывает в лица солдат, поворачивая голову от одного к другому, ища сочувствия и сострадания. Да у нее схватки, догадалась Марфа. Тут у нее самой лоб покрылся испариной. Марфа сдернула  с головы платок, отерла лоб. Красноармейцы поставили женщину на вершину небольшой возвышенности, напротив монахов. По одежде Марфа догадалась, что она попадья.

 Вперед вышел командир в серой холщевой одежде, и Марфа сразу узнала его. Это был тот самый, что отнимал у них зерно, закрывал церковь.  Стало тихо. Даже беременная женщина затаила дыхание. Так тихо, что было слышно, как где-то на припеке капает вода, да еще громко бухало сердце у Марфы.  

Опять он, Марфа неприязненно передернула плечами. Ну, точно вошь белая, вспомнила Марфа прозвище, данное ему крестьянам. Белобрысый со светлыми волосами, он как-то даже сливался со снегом, и в то же время проступал контуром.  

Комиссар встал перед попадьёй и, обращаясь к монахам и красноармейцам, вскинул вверх руку, как всегда на митингах, начал выкрикивать:

- Вы утверждаете, что Бог есть, а я говорю – нет!

Он выдержал паузу, внимательно обводя взглядом монахов и красноармейцев. Ему никто не возражал, видимо боялись и те и другие.

-Если кто-то из вас согласен со мной, что Бога нет, сделайте шаг вперед.

Он обратился к монахам. Те даже не шелохнулись.  

-Хорошо. Вы все считаете, что Бог есть и только я один считаю, что его нет.

Он долго держал паузу, а потом тихо и зловеще произнес:

- Сейчас мы проверим, кто из нас прав.

Кому он хочет доказать, что Бога нет, со страхом думала Марфа. Этим воякам, трясущимся от страха с ружьями в руках, или беззащитным монахом, ради своей веры идущим на смерть?  Господи, - крестилась Марфа. Да он не другим, а себе хочет доказать, что Бога нет.  А значит, еще сомневается и боится  - вдруг есть! Тогда как оправдать все его поступки, всю его жизнь?

- Никто не может быть безгрешнее не родившегося ребенка. И если Бог есть, он защитит его, не даст ему умереть. Если это произойдет, я отпущу вас всех, и сам стану монахом.

Как он собрался это проверять, не понимала Марфа.

Комиссар поднял винтовку, и направил дуло на женщину.  

-Нет! - истошно закричала Марфа.

- Нет! - закричали монахи, рванулись впереди, натыкаясь на пули и штыки, падали, окрашивая яркой кровью снег. От выстрела вздрогнула земля. Женщина нагнулась вперед, закрывая живот руками и грудью, и упала в снег лицом вниз. Снег рядом стал красный от крови.

- Нет Бога! Нет вашего Бога!!! - кричал комиссар, подняв вверх к небу руки с винтовкой. - Нет! Нет! - Он кричал, и смеялся как сумасшедший.

Да он Богу хочет доказать, вдруг поняла Марфа. Так кто же это? Дьявол?

Она с ужасом смотрела на комиссара. Он всегда ей кого-то напоминал, но она не могла припомнить. А теперь вспомнила. Весь блеклый, невзрачный, он  напомнил мертвую лошадь, что она видела в детстве, когда однажды ехала с отцом на телеге. Была ранняя весна, на полях еще лежал снег, а по обочине дороги обращенной к солнцу уже гремели ручьи. Ослепительно ярко светило солнце, дул теплый ветерок, весело кричали галки на большом тополе, пахло талым снегом, влажной землей. И вдруг в этот радостный аромат весны добавилась тонкая, едва уловимая струйка  тошнотворного запаха, и сразу все вокруг потеряло яркие окраски, свежие запахи, веселые звуки.

Мертвая лошадь валялась у самой обочины дороги и проступила из-под талого снега.  Какой масти она была раньше, определить было уже нельзя, за зиму смерть съела цвет, и она валялась бледно-серая, с желтыми зубами, источая зловонье, и убивая своим видом и запахом все ощущение радости, что испытывала до этого Марфа. Увиденное так потрясло ее, что она долго не могла успокоиться. Мертвая серая лошадь на долгие годы олицетворяла в ее детском понимании  Смерть.

Теперь перед глазами стояла Смерть  во всем ее безобразии, и Марфа отшатнулась. Сколько раз за последние дни она думала о ней, звала, и теперь встретившись лицом к лицу – испугалась ее отвратительного вида.

«И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следом за ним…..»

Изболевшееся сердце не выдержало, голова у Марфы закружилась, темная пелена накрыла и ее, и поле внизу, и холм на котором лежала попадья. Будто в середине дня наступили сумерки. Пейзаж сразу расплылся, потерял яркость, четкость, а холмы лишились своей плотности. Солнечный диск, будто затянулся черной материей, с неба посыпались звезды, полился огонь, а само небо свернулось, как свиток.

Сотрясаемая безумным смехам фигура комиссара почему-то стала темной, на ослепительно белом снегу. Солдаты приняли странные очертания. Они сами и тени, что падали от них на снег, слились воедино, превратившись в страшных насекомых с зубастыми пастями, с множеством щупальцев,  тянущихся к монахам. А те стали бледнеть, таять, растворяться, превращаясь в призраки и исчезать. Ей казалось, она находилась на краю пропасти, отделяющей реальный мир от мира безумия. Земля под ногами у Марфы закачалась, колени подогнулись,  в голове шумело и гремело, будто она оказалась среди, несущихся на колесницах, воинов. Она ничком упала на снег.

 

Когда Марфа очнулась, она даже не поняла, где находится. Ее рассудок не хотел восстановить прошедшие события. Она бесцельно огляделась по сторонам, силясь вспомнить, что произошло, и не могла. Затем, взгляд ее скользнул вниз, и она увидела множество следов на белом снегу и больше ничего. Ни мертвых тел, ни крови, ничего. Но она вспомнила.

Вспомнила, как падала женщина, и слезы полились у нее из глаз. Страшная тоска навалилась на нее, прижала к земле. Она рыдала, оплакивая и незнакомую беременную женщину, и себя, и всех людей, живущих в этой стране вместе с ней.  

-Господи, за что? - спрашивала она, поднимая глаза к чистому, голубому небу. - За что такое наказанье на нашу землю? Сколько еще должно пролиться невинной крови, что бы твоему терпению пришел конец?

Казалось, темные, злые, жестокие, безжалостные силы напали на ее семью, деревню, страну, и уничтожили порядок в мире установленный Богом. И не только бороться против этой силы невозможно, но даже спрятаться, переждать не получается.

Марфа с трудом встала, держась за березу, последний раз окинула взглядом поле внизу, и увидела попадью. Она лежала на холме,  черной птицей на белом снегу. В спешке, ее видимо забыли закопать вместе со всеми в яме.

-Вот Ироды проклятые, даже похоронить не удосужились,  - ругалась Марфа.

 Оставить женщину, лежащую на снегу, ей было совестно, но у нее не было лопаты, что бы вырыть яму, да и страшно спускаться, вдруг вспомнят, что не закопали, вернуться, и тогда убьют ее. Душу раздирали сомнения.

И вдруг ей показалось, что подол шевельнулся, хотя ветра не было. Марфа вздрогнула, слезы не только перестали течь, они даже высохли. Она прислушалась, напрягла зрение. Подол шевелился, и доносился тихий писк.

Ребенок  жив, пронеслось в ее голове. Страх сразу прошел, мелькнувшая надежа мгновенно переросла в уверенность. В одно мгновение, она оказалась у края обрыва, расправив под собой тулуп, села, и быстро скатившись с холма, побежала к попадье,  рывком подняла подол.

Между ног мертвой женщины лежал живой ребенок. В  предсмертных судорогах попадья смогла выдавить свое дитя.

Размышлять было не когда, ребенок уже синел. Марфа опустилась на колени, как дикий зверь перегрызла зубами пуповину, зажала ее пальцами, прикидывая, чем бы перевязать. Не найдя ничего подходящего, выдернула нитку из своего подола, перевязала пупок. Машинально сдернула с головы попадьи большой шерстяной большой платок, завернула ребенка, засунула его себе за полу тулупа, и только тогда немного успокоилась. Она встала, и не зная зачем она это делает,  перевернула попадью лицом вверх.

Ее ранили в грудь. Если бы ей сделать тугую повязку и отвезли в больницу, она, скорее всего, выжила, Но разве она о себе в тот момент думала? Ей надо было дышать потише, а она тужилась из последних сил. Ребенка спасала.

Марфа закрыла глаза попадье,  одернула юбку, повернула ее, так, как она лежала прежде до ее появления. Если вспомнят, что не зарыли попадью, вернутся. Только бы не догадались, что попадья успела родить ребенка. Живой ребенок был для них опасен, он был  доказательством, что Бог есть! И  жить на земле надо по Его законам  добра и справедливости, а не по тем, что пытается навязать этот страшный человек.

 Марфа прижала ребенка к груди, и душевная боль стихала, уступая место другому чувству – другой любви.

Она вернулась к саням, села, дернула поводья. Только бы через лес быстрее проехать, а там за полем уже и деревня недалеко, размышляла Марфа. Вдруг лошадь напряглась, задергала ушами, раздувая ноздри, как будто принюхиваясь, прибавила ход. Что это она? Или почуяла что, заволновалась Марфа, взяла в руки хлюст. Вся окрестность сразу изменилась, приняла зловещий вид.  

Марфа не увидела, а ощутила кожей, всем своим существом пристальный взгляд. Волки.  От этой мысли внутри все оборвалось. Не спастись. В этот голодный год волки совсем осмелели, да и лошадь у нее не молодая, ей от волков не уйти.  И тут она вспомнила попадью. Выжить. Любою ценою выжить. Время замедлило движение: она видела свою руку бьющую хлыстом по волчице, ее взгляд, скорее удивленный, чем злой. Очнулась Марфа, когда волчица отлетела в сугроб, но даже не завизжала, и сразу пропала из виду, как растворилась в лесу. Пронесло. Марфа вспомнила тяжелые отвислые соски волчицы и горько усмехнулась. Раз волчица, только ощенившись, охотится сама, значит, она как я, одинокая, и вынуждена сама кормить и себя, и своих маленьких детенышей. Но и у Марфы были дети, и их тоже не кому было кормить кроме нее. Значит, будет бой, решила она. Живой не дамся.

Только теперь Марфа заметила, что лошадь несется не по основной дороге, а свернула в сторону. Скорее всего, это и к лучшему, мелькнула успокаивающая мысль. До конца леса по основной дороге еще очень далеко, да и за  лесом начнется поле, по которому волки легко догонят меня, а уже темнеет, а так, Бог даст, к жилью выйду.

 Мысли оборвались от глубокого мелодичного воя, Марфа обернулась, и сердце замерло от страха. Волчица выросла как из-под земли и бежала, не таясь,  следом за санями по краю дороги. Марфа щелкала кнутом. Волчица приостановилась, а потом с какой-то обреченной решительностью бросились в погоню.

Поняла, гадина, что у меня ружья нет.

Теперь Марфа  все время оглядывалась, ожидая нападения волчицы, держа наготове кнут. Вот волчица уже совсем близко, даже как-то подобралась, готовясь к прыжку. Два зеленых глаза, не мигая, смотрели на Марфу. Во взгляде волчицы не было ни жестокости, ни алчности дикого зверя, ничего звериного, только голод.

Залаяли собаки. Это было так неожиданно, что Марфа, доведенная страхом до предела, рухнула на сани. Собаки выскочили навстречу, но за волчицей не кинулись, побежали рядом с санями. Лошадь, не сбавляя шага, скакала вперед.  Спасена.  

Сани  подъехали к воротам дома, обнесенного крепким сосновым забором.  Лес обступал дом со всех сторон, большие сосны росли и рядом, и за забором, казалось, дом являлся частью леса, принадлежал ему. Проходя в нескольких метрах, дом можно было и не заметить. Не дом, а логово, мелькнуло у Марфы в голове. В открытой калитке стояла женщина.  Высокая, худая, с широкими плечами, Марфа приняла бы ее за  мужика, если бы не юбка, торчащая из-под тулупа и платок.   

-Здравствуйте, - Марфа спрыгнула с саней, поклонилась. – С дороги сбилась, а у меня дите маленькое, можно  у вас переночевать?

-Да ночуй, чего уж там. Я одна живу, место не пролежишь, - пробурчала женщина себе под нос, закрывая ворота.

 Марфа вошла в дом, в чистой и просторной горнице было тепло, пахло свежее испеченным хлебом. Хотелось подойти к печке, погреться, но дом чужой и Марфа скромно села у стола на краешек лавки. Женщина села напротив, глядя  на Марфу  немигающим взглядом маленьких зеленых глаз, некоторое время молчала, потом произнесла:

- Меня Варварой зовут, а тебя как?

- Марфа.

-Зачем же ты Марфа такого маленького ребенка с собой потащила? Оставить не с кем, или нужда какая?

-Муж у меня пропал. Ушел в город коня продавать и не вернулся. Искать поехала, а ребенок грудной, вот и взяла с собой.

Варвара больше не произнеся ни слова, видимо ответ полностью удовлетворил ее любопытство, налила большую чашку щей, положила кусок хлеба.

-Ешь.

-Да мне и заплатить то не чем.

 Марфа отвела взгляд от еды, что бы случайно не сглотнуть, с утра крошки во рту не было.

-Ешь. У меня муж лесником был, помер, дети выросли, разлетелись. Много ли мне одной надо.

Еще раз просить Марфу не пришлось. Она взяла ложку и  с удовольствием съела, все, что ей предложили.

- Спасибо,  - сердечно поблагодарила она Варвару, расстегнула кофту, привычным жестом, достала грудь, дала ребенку.

Она хотела добавить, что очень благодарна ей за то, что накормила в голодное время, да что там накормила - жизнь спасла.

 -Младшему поди и двух лет нет? – будто невзначай спросила Варвара.

 -Гришке-то? Скоро два.

Беспечно ответила Марфа, и вдруг, сращенная догадкой, густо покраснела. Даже измочаленная Гришкой, за два года кормления грудь покраснела.  Женщину не проведешь. Ее отвислая грудь мало походила на грудь только родившей женщины. Она испугано, как загнанный в угол зверь, глянула на Варвару,  но та даже бровью не повела.

- Полезай на печку,- сказала женщина, подавая ей тулуп.  

Догадалась, что ребенок не мой, думала Марфа. Ну, даст Бог пронесет. Вроде она женщина не злая, да и какое ей дело до меня, утром уеду, и поминай, как звали.

 Марфа подвинула ребенка к стене, старательно подсовывая под него края тулупа, что бы не поддувало, и уснула.

 

Спала она плохо, как часто бывает после сильной усталости. Забываясь и теряя минутами сознание, она вместе с тем ясно слышала свист ветра, ударяющий в стену дома с ее стороны, слышала, как сыплет снег в окно, шумят сосны. Вдруг, сквозь порыв ветра до нее долетел какой-то другой звук. Марфа заворочалась, не в силах открыть глаза. Казалось, говорили люди, фыркали кони, скрипели ворота, потом опять все стихло. Марфа с трудом приподняла голову с подушки, вроде тихо, и опять провалилась в сонное забытье. Ей снилась волчица, с грустными глазами, Семен, но он уже не звал ее, а стоял далеко и улыбался.

Неожиданно Марфа проснулась. Ей точно слышались голоса.  Она слезла с печи, подошла к двери, прижала ухо. Сомнений не осталось, за дверью в сенях действительно шептались женщины, но о чем не слышно. Осторожные шаги, затем, тихонько стукнула дверь. Значит, женщины вышли на улицу. Марфа метнулась к окну, оттаяла маленький кружочек дыханием  и прижалась глазом. Присмотревшись, она смогла различить хозяйку и большую собаку рядом. Хозяйка кормила собаку и разговаривала с ней, потом  открыла калитку и собака вышла наружу.  Неожиданно собака обернулась, посмотрела на  окно и кивнула Марфе, как старой знакомой, прощаясь.

Да это же волчица. Марфа отскочила от окна.  Сейчас они меня убьют, и никто даже не узнает об этом. Может, и Семена вот так убили. Убили и бросили куда-нибудь. Разве потом найдешь? Да и кто искать будет в такое время. Уж точно не милиция.

Бежать! Но куда? Она потопталась в нерешительности, а когда услышала скрип открывающейся двери, быстро легла, натянула одеяло на голову

 

Проснулась Марфа оттого, что кто-то сильно тряс ее за плечо.

- Вставай, тебе пора, - говорила женщина.

Марфа слезла с печи. Глянула в темное окно. Рано еще, но раз гонит надо ехать.

-Ешь, - сказала Варвара, и вышла из избы, надевая на ходу тулуп

На столе стояла каша, молоко. Марфа посомневалась, но потом села  есть.  

- Спасибо Вам большое за хлеб, соль, за заботу.  Век не забуду.

Марфа низко поклонилась. Ей даже стало стыдно, за ночной сон, будто женщина знала о нем.

-Погоди прощаться. Я тебя провожу, покажу короткую дорогу,  - Варвара помолчала, - да и волки могут напасть.

 Она подала Марфе ее высушенные на печке валенки.

      -Спасибо, - еще раз сердечно поблагодарила Марфа.

Велика забота, высушить обувь, а как представила она, что надевает мокрые и тяжелые от воды валенки, так даже плечами передернула.

Было еще совсем темно и холодно, снег падал не переставая, того гляди, метель начнется, когда они выехали из ворот. Варвара верхом впереди, Марфа сзади в санях. Только немного отъехали от дома, как раздался заунывный вой. Варвара притормозила.

- Стрелять умеешь.

Марфа кивнула.

 -На, бери, - Варвара кинула ей ружье. - Зря патроны не трать, их там целая стая, сани с двух сторон обходят.

- Да знаю я, - почти обиделась Марфа.

Вой приближался. Лошади испуганно неслись. Марфа привязала поводья к ободу, легла на сани, приготовилась. Между кустов мелькнула тень волчицы с отвислыми сосками. 

Опять она. Вот привязалась, Марфа стала аккуратно целиться, но в этот момент, пискнула девочка, и ей вдруг стало жаль волчицу. Так отчаянно бросаются волки на людей с ружьями, в редком случае, от безысходности. Если я  сейчас убью эту волчицу, то пропадут и ее волчата. 

Марфа смотрела на волчицу, и вспоминала ее глаза, в которых не было ни страха, ни вражды, а только одна  печаль. Она зверь, и нападает только потому, что голодна. А те люди? Тогда почему они так злы и жестоки? Волчице, что бы наесться досыта и  волчат накормить достаточно одной лошади, а тот Серый комиссар столько людей загубил. Кого он собирался накормить?

 Вспомнив комиссара, она подумала, что если бы волчица не заставила ее свернуть к лесничихе, ее бы обязательно нагнали. Волчица меня спасла, пусть случайно, но спасла.  Марфа старательно прицелилась, снег брызгами взлетел у самых ног волчицы. Тишину разорвал оглушительный выстрел, волчица остановилась и замерла.  

 - Ты что промахнулась?

 -Да.

 -Так стреляй еще, она вон на краю дороге.

Варвара скакала рядом.

- Темно, видно плохо.

Женщина хмыкнула.

- Чего ее жалеть, она же волков растит.

- Но я не зверь. - Марфа вздохнула, поднялась, внимательно вглядываясь вдаль. -    Ты посмотри, все отстали. Она у них там главная, что ли?

-Кто ее знает, - Варвара пожала плечами.

 

Через версту лес кончился, выехали на поле.  Постепенно на востоке небо стало светлеть. Занимался новый день. Снег в марте, тяжелый, сырой, не то что в январе, ложился плотно, закрывая дорогу.

- Стой! – Скомандовала Варвара.  Марфа натянула поводья. - Дальше сама поедешь, не надо, что бы нас вместе видели. Тебя ищут, ко мне ночью пьяные комиссары заезжали. Может, слышала?

Марфа инстинктивно двинула плечами, закрывая девочку.  

-Да ты не бойся. Я им ничего не сказала.

Марфа упала ей в ноги.

- Спасибо тебе за все.

-Это тебе спасибо, - поклонилась ей в ответ Варвара. - Добрый ты человек, чужого ребенка взяла, когда своих голодных полон дом. Удачи, тебе!

Она  повернула коня и поскакала назад.

Марфа какое-то время еще смотрела ей вслед, пока она не пропала в снежной кутерьме, потом тронула свои вожжи.

Если в лесу, ветер почти не был заметен, то в поле дул сильно, занося вбок хвост и гриву лошади. Через час поземка расходилась, уже не стало видно дороги, усилился и снег. Вскоре шум ветра стал другой:  в привычном завывании слышались: то плачь ребенка, то вой волков. К метели, поняла Марфа. Она пристально вглядывалась в дорогу, которая какое- то время еще была видна, но версты через две уже  трудно было сказать, след ли это от полозьев саней, или просто наметанный снег. Да и сами верстовые столбы больше не встречались, куда ни глянь – ровное белое поле. Пурга засасывала ее сани, топила в черной пучине.

Не должна заблудиться, с отчаянием думала Марфа, дом не далеко.  Она отчаянно искала дорогу, что бы не замерзнуть, бежала рядом с санями, увязая по колено в снегу.  Наконец совсем выбившись из сил, она упала на сани. Раньше она хотела умереть. Замерзнуть сейчас в пургу было бы проще всего, то теперь Марфе такая мысль даже ни разу не пришла в голову.

 Я выберусь. Я сильная. Меня дома дети ждут, да и со мной ребенок.  Она  хотела тронуть вожжи, но вдруг увидела, что Звездочка повернула морду, да и весь корпус  и напряженно смотрит вправо, нетерпеливо потряхивая гривой.

Что я волнуюсь тут совсем близко, лошадь и без меня дорогу найдет. Она забралась в сани, бросила вожжи,  щелкнула кнутом, и лошадь пошла. Не проехали и  часа, как впереди показались первые домики ее деревни.  

Марфа отгребла снег от ворот, въехала во двор. Дети и баба Катя  спали. Марфа положила ребенка на стол, тяжело села на лавку.  Бабка Катя, лежавшая рядом с печкой, сразу вскочила, радостно закрестилась, запричитала:

- Слава Богу. А то я уже переживать стала. Ты говорила, через день вернешься, а как вчера не пришла, я уже изволновалась. Ну, рассказывай, узнала что?

Бабка села рядом, заглядывала ей в лицо. Она хотела понять, изменилась ли Марфа, изменилось ли ее отношение к жизни, про то, что Семена не найти, она еще и до ее поездки догадывалась. Конечно, как и любой человек она надеялась на чудо, но главное сейчас было заставить жить Марфу.

- Нет. Как в воду канул. Никто о нем ничего не знает. Был человек, и нет человека. Все. Больше искать не буду.

Ребенок, лежавший на столе, тихонько вздохнул. Бабка от неожиданности подскочила.

-Что это там? - Она испуганно потянула сверток.

-Ребенок, - устало ответила Марфа.

- Ребенок!?

Переспросила бабка. Схватила сверток, откинула платок и вдруг жалобно завыла.

 -Совсем из ума выжила. Сами сироты, есть нечего, а она еще чужого ребенка притащила, и так с голоду чуть ни дохнем.

Марфа схватила ребенка со стола, стала совать бабке в руки.

- На. Иди. Выкинь, положи на дорогу или утопи.

-Ты что? Совсем ополоумела? - бабка испуганно попятилась. - Я что душегубец какой? - она обиженно поджала губы.

- Ну, так нечего и говорить понапрасну.  

Марфа тяжело села на лавку. Бабка опустилась рядом. Долго обиженно сопела. Молчала и Марфа.

-Где ты его взяла –то? - Уже жалобно заплакала бабка.

-Это девочка. Бог дал, - сказала Марфа и усмехнулась, подумав: Вот уж действительно - Бог дал.

Бабка Катя перестала плакать, вытерла глаза кончиком платка, и неожиданно улыбнулась.

-Бог с ней, пусть живет, может ты и права, одним больше, одним меньше, уже не велика разница. Слушай, я сейчас к себе пойду, а завтра, пожалуй, совсем к тебе перееду.

 -Хорошо, - сразу согласилась Марфа. - Давай тебе кровать в маленькой комнате поставим, что бы не очень дети мешали.- Она с нежностью посмотрела на старуху и произнесла дрогнувшим от волнения голосом, – Спасибо тебе за все.

-Да, что уж там, - всхлипнула бабка, отворачиваясь и вытирая слезы. – Велик Бог – милостью.

Потом подошла к иконам, перекрестилась, стала благодарить Бога. Марфа слушала ее молитвы и улыбалась.

На том и согласились.

Бабка Катя пошла домой, собирать свои вещи. Марфа достала книгу, подаренную отцом Андреем, открыла и будто услышала его тихий голос:

- «Очисти сердце твое от злых и нечистых, от страстных помышлений, принеси истинное покаяние Отцу твоему небесному; Он услышит тебя, и примет с радостью, и устроит для тебя праздничный пир, и даст перстень драгоценный на руку твою!»

 

← Вернуться к списку

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru