Конкурс "Наследника"

Лермонтов в жизни и творчестве Олега Даля

Конкурсная работа

Условия здесь

Наталья Хахлачева

Зимой 1981 года Олег Иванович Даль решает создать спектакль по стихам М.Ю. Лермонтова. Творчество поэта становится для О.И. Даля не только рабочим материалом, но и логическим продолжением того, что актер хотел, но так и не смог высказать. Это встреча – откровение, которая потрясла родством душ, мыслей и чувств. Главная особенность моноспектакля – это подача материала. Голос, записанный на пленку под музыку  А. Вивальди, И.-С. Баха, Б. Марчелло, Ф. Тарреги, Е. Ларичева, В. Германа, звучит грустно, устало – обреченно. Это – исповедь. Исповедь М.Ю. Лермонтова, исповедь О.И. Даля. На пленку было записано 10 стихотворений:  Дума. "Печально я гляжу...", «Журналист, читатель и писатель», "Что за звуки?", «Я жить хочу...», «И скучно, и грустно...», "За всё, за всё тебя благодарю я...", «Выхожу один я на дорогу...», "Люблю отчизну я, но странною любовью...", «Великий муж! Здесь нет награды...» и «Завещание» - знаменитое «Наедине с тобою, брат...».

Но еще раньше, в 1974 году, Олег Даль сыграл Печорина в фильме Анатолия Эфроса «Страницы журнала Печорина». Режиссером был собран звездный актерский состав: А.Миронов (Грушницкий), Ирина Печерника (Княжна Мери), Леонид Броневой (доктор Вернер).

 Наиболее важным эпизодом книги и фильма является ночь перед дуэлью.  Резко дает один аккорд оркестр - и перед нами сидящий в кресле Печорин. На этом музыка прекращается и возникает тишина, которая  представляет собой особую атмосферу фильма. Музыкальное сопровождение здесь, и вообще у Эфроса, остается факультативным и появляется только тогда, когда без него действительно не обойтись. Итак, оркестром был введен новый, важнейший эпизод книги. Шесть минут мы слушаем одного Даля, меняется план: камера показывает героя то в полный рост, то долго останавливается на одних его глазах. «Два часа ночи – не спится, а надо бы заснуть, чтобы завтра рука не дрожала». Появляется характерный для героев литературы мотив смерти. Печорина ничего не держит в этом мире, он готов умереть, поэтому вызов Грушницкого легко принимается. Главный герой должен сделать этот выбор – и он его делает.  «На шести шагах промахнуться трудно», - говорит Печорин и протягивает вперед руку, камера останавливается на еле дрожащих пальцах. «А, господин Грушницкий? Ваша мистификация Вам не удастся. Мы поменяемся ролями. И теперь Я буду отыскивать на Вашем бледном лице следы тайного страха». Далее идет рефрен, периодически прерывающий монолог: «Зачем Вы сами назначили эти роковые шесть шагов?» Печорин закрывает глаза и в изнеможении откидывается в кресло. В кадре появляется метущийся, неспокойный, переживающий Грушницкий. И снова на фоне Грушницкого-Миронова голос Печорина: «Зачем Вы сами назначили эти роковые шесть шагов?» Где-то вдалеке слышен отсчет: «Раз-два-три-четрыре-пять-шесть». «Впрочем, на шести шагах промахнуться трудно», - повторяет Печорин, вытягивая вперед руку, изображая пистолет. Тут же меняется картина: Печорин - перед Мери. «Разве я похож на убийцу?»-«Вы хуже». Перед нами лицо Печорина, говорящего в камеру и смотрящего на зрителей: «Разве я похож на убийцу?»

Печорин не выдерживает напряжения, он вскакивает с места. Камера показывает одни кричащие, раздраженные глаза: «Вы думаете, я Вам без спора подставлю свой лоб? Но мы бросим жребий! – и тогда!!!» Герой вдруг замолкает.  Действительно, а что – тогда? На синем фоне – цвета неба – начинается новый монолог. Печорин свободно откидывается в кресло. «А что, если его счастье перетянет? И моя звезда, наконец, мне изменит?». Печорин улыбается: «Не мудрено. Она так долго служила верно моим прихотям; на небесах не более постоянства, чем на земле». Монолог делится на две части: философскую и ситуативную. Ситуативная касается исключительно бытовых переживаний о предстоящей дуэли. А в  первой показан самоанализ героя. Это исповедь, объяснение своей жизни. Печорин уже говорил, что вполне возможно, завтра судьба одержит над ним победу. Он замечает, что нет ни одного человека, который смог бы до конца понять его. «Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я на самом деле... Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то, и другое будет ложно». Печорин прав. Все люди разные, и у каждого своя точка отсчета. Человек, как монета: смотря на одну сторону, мы в то же время не можем видеть другой. Смотря на «решку», мы не замечаем наличие под час золотого «орла». К этому и восходит великая игра Печорина, его фаталистичная натура: «А все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового... Смешно и досадно!»

Олег Даль – фигура непостоянная. Как говорил Э.Радзинский, актер  страдал «манией совершенства». После съемок Даль пишет в своем дневнике: «Смотрел своего Печорина… хорошо!! Иду правильно. Заполнена каждая секунда существования в обстоятельствах. Существую правильно. Многопланово, напряженно, не заигрывая со зрителем ». Но его жена Елизавета Даль вспоминает, что он смотрел фильм с постоянным возмущением. Больше всего его раздражала фуражка Печорина. Где-то в дневниках мы снова натыкаемся на запись о том, что злосчастная фуражка сделана непрофессионально и портит всю картину. Современники вспоминают, что после премьеры фильма прозвучал стройный хор негодующих голосов. Такого холодного, равнодушного Печорина принимать не хотели. И только немногие смогли увидеть за подчеркнутой медлительностью героя гнетущую лермонтовскую тоску, сильное, страстное желание поскорей отгородиться от мира людей. В трилогии «Неудобный человек» в первой части стихотворения Олег Даль пишет:

I

Больно на солнце смотреть,

Проводами оно перечеркнуто.

Паутина.

И люди как мухи.

Люди-мухи,

Лица черны.

Мука.

Отрывисты речи.

Жужжанье.

Несвязность слов.

Молчанье.

Спуски, подъемы -

Серый бетон.

Одиночество - такое красное

И воспаленное, как это солнце,

Как похоронные дроги,

Как эта дорога,

Уходящая навсегда

Навстречу концу.

Я уйду, уплыву

Через эти подъемы и спуски.

Солнце будет висеть

Одиноким и раненым глазом.

Печорин очень схож и с остальными персонажами, которых Далю приходилось играть. Его герои неприкаянны. Это их основное состояние. Они не могут найти свое место в жизни: его герои – Печорин, Лаевский в фильме Иосифа Хейфица «Плохой хороший человек» по повести А.П. Чехова «Дуэль», Зилов по пьесе А. Вампилова «Утиная Охота» в фильме Виталия Мельникова «Отпуск в сентябре»  и  Сергей  в фильме того же Эфроса «В четверг и больше никогда» - все они - одинокие люди, затравленные средой. «Боже мой, - восклицает Лаевский. - До какой степени мы искалечены цивилизацией». Рассеянный, потерявшийся Лаевский близок отчужденному Печорину. Жестокость «Героя нашего времени» близка холодному равнодушию Сергея. Виктор Зилов подводит окончательную черту под тем трагизмом, который есть во всех предшествующих ему героях. Самосозерцание и самоуглубление – одна из важнейших черт, которыми актер наделяет своих персонажей. Даль умел молчать и смотреть, он не играл. В те моменты он сам пропускал через себя всю ту боль и страдание, которые терзали его героев. Мы видим долгий, пронзающий взгляд Лаевского, наблюдающего за тем, как уезжает фон Корен. Каждый фильм актера – это фильм о людях, у которых «жизнь кончена» и нет надежды на воскрешение. Фаина Раневская говорила, что она не соотносит театр со словом «играть». Только жить! А жить Лаевским, Печориным, Зиловым – очень трудно. «Вампилов тянет из меня все жилы. Я пустой », - говорил Даль по поводу фильма «Отпуск в сентябре».  «Я, в каждой роли Я!» - как бы в подтверждение вышесказанных слов пишет Даль в своем дневнике. «Хранить себя! Это – главное! Не приспособиться. Не обезразличиться. Обратиться внутрь – там моя сила, моя земля обетованная. Дело – моя крепость. Никого близко к себе не подпускать. Я – хозяин! Я – раб! Главное – каждый свой шаг превратить в опыт. Что это значит? Поступок – опыт. Пока не сделаю поступка, никогда не познаю правоты и неправоты. Таков мой крест». Нести свой крест приходится каждому. У одних он легче, у других – тяжелее. Кто-то смиряется и вскоре не замечает своей ноши, а кому-то приходится думать о ней день ото дня, анализируя и пропуская через себя каждый свой шаг. Об этом говорят и Печорин с доктором Вернером.

- Что до меня касается, то я убежден только в одном. В том, что рано или поздно в одно прекрасное утро я умру.

- Я богаче Вас. У меня, кроме этого, есть еще убеждение. Именно то, что в один прегадкий вечер я имел несчастие родиться.

В представлении проблемы жизни и смерти М.Ю. Лермонтов, а за ним режиссер фильма, выходят за пределы монологического дискурса. Герои переводят данный вопрос в философскую плоскость. Для Вернера «прекрасным утром» будет утро его смерти. Но доктор далеко не фаталист и испытывать судьбу, подобно Печорину, не станет. Печорин же, говоря о «прегадком вечере», хочет подчеркнуть бессмысленность и нереализованность своей жизни. Он одинок, но одиночество его не гложет. Печорин самодостаточен, но ему скучно в этом мире, он презирает окружающее его общество, которое погрязло  во лжи и пороке. Во время дуэли Вернер спрашивает, не хочет ли он кому послать свое последнее «прости», герой отвечает отрицательно.  И вопрос «после этого стоит ли труда жить?» отпадает сам собой.

В конце фильма Даль от лица Печорина шесть минут читает «И скучно, и грустно», как бы подводя итог всего фильма. Герой говорит о себе, об окружающих людях, о жизни в целом. И заканчивает знакомыми для зрителя словами, которые произнес после убийства Грушницкого: «Комедия окончена».

«Ну что ж, не пора ли идти своим путем?»

В конце 70-ых Даль поступает на режиссерские курсы ВГИКа. Из «Современника» к тому времени он ушел. Другие театры его не устраивали (были попытки перейти к А.Эфросу в «Театр на Малой Бронной», потом в «Малый театр» к М.Цареву), кино не радовало, работников политбюро играть не хотелось. Вскоре Олег Даль осознал, что во ВГИКе не может найти ничего для себя нового, и, насмотревшись на непрофессиональное преподавание, решает бросить факультет.

В передаче Леонида Филатова «Чтобы помнили» звучал фрагмент аудиозаписи со встречи со зрителями, где Олег Даль рассказывал о своем отношении к театру «Современник» и говорил о том, что такое театр вообще: «Это были самые лучшие годы моей жизни, пока существовал этот театр-студия. Мы занимались только искусством, при поступлении в этот театр мы подписывали «устав», где было сказано, что мы занимаемся только искусством, и тарифная сетка, я имею в виду зарплату, у нас была своя: нам платил совет театра. То есть, все было на настоящих творческий началах: мы там дневали и ночевали. В театре. И это были счастливые дни. Кроме того, в уставе было сказано, что мы все отказываемся от званий и не имеем права их иметь. Но жизнь – жестокая штука: появились семьи, появились дети, надо было зарабатывать деньги, артисты стали метаться на радио и телевидение, потом появились автомобили, квартиры, «стенки», «креслы», диваны, ковры и прочая ерунда, которая погубила творческое начало, появились звания – и искусство закончилось на этом».

Последний этап в творческой биографии Олега Даля всецело связан с М.Ю. Лермонтовым. Идет работа над моноспектаклем по стихам поэта. Это – исповедь. Исповедь М.Ю. Лермонтова, исповедь О.И. Даля. «И одиночество, и злоба, и плачу я во сне и просыпаюсь», - пишет О.И. Даль в своем стихотворении «В. Высоцкому. Брату». Тема одиночества «преждевременно уставшего человека»  - одна из главных не только в творчестве поэта, но и, как говорилось выше, в актерской судьбе О.И. Даля. Спектакль готовился долго и тщательно.  На пленку было записано 10 стихотворений:

- Дума. "Печально я гляжу..." (1838)

- Журналист, читатель и писатель (1840)

- Звуки. "Что за звуки? Неподвижен внемлю..." (1830)

- Я жить хочу... (1832)

- И скучно, и грустно... (1840)

- Благодарность. "За всё, за всё тебя благодарю я..." (1840)

- Выхожу один я на дорогу... (1841)

- Отчизна. "Люблю отчизну я, но странною любовью..." (1840)

- Великий муж! Здесь нет награды... (1836)

- Завещание. "Наедине с тобою, брат... (1840), как впоследствии и стала называться пластинка, которая была выпущена только в 1986 году, через 5 лет после смерти ее автора.

Запись была рабочим материалом. Периодически мы слышим авторские замечания, помешивание ложечкой чая, редкие вздохи. Начинается пластинка мыслями об оформлении сцены для первого стихотворения: «Рассаживаются и как бы настраивают инструмент. На сцене одно кресло и разбросанные по всей сцене группы канделябров. Звучит долгий, записанный на пленку удар гонга. И свет от него уходит, и остается только на оркестрантах, на группе пантомимы. Слабый свет. Странный». Далее резко начинает играть музыка, солируют скрипки. Через какое-то время вновь мы слышим голос автора. «Выходит исполнитель, подходит к креслу, зажигает свечу, садится в кресло. Он «выхвачивается» из темноты красным лучом». Звучит заунывный, одинокий, грустный голос духового инструмента. Даль ждет, пока вступит остальной оркестр и начинает: «Печально я гляжу на ваше поколение». Уже в  самом начале моноспектакля выносится приговор современному обществу, начинается диалог со зрителем. Со скрытой насмешкой звучат строки: «И к гробу мы спешим без счастья и без славы, глядя насмешливо назад». Стихотворение прерывается замечанием актера, в тон стихотворения: «Подходит к рампе» - и продолжает без остановки дальше.

Толпой угрюмою и скоро позабытой,

Над миром мы пройдем без шума и следа,

Не бросивши векам ни мысли плодовитой,

Ни гением начатого труда.

Музыка в спектакле – это не только фоновое оформление, звуки дают возможность подобраться к скрытым смыслам и посмотреть на стихотворение с другой стороны, или же еще глубже заглянуть в него, понять и осознать. Неожиданно резко начинают играть скрипки, призывая, настораживая, пугая:  «Я жить хочу! Хочу печали, любви и счастию назло…», - крик души Лермонтова и самого Даля. Исполнитель резко гасит свечи и остается в полумраке. 

Пора, пора насмешкам света

Прогнать спокойствия туман;

Что без страданий жизнь поэта?

И что без бури океан? —

Он хочет жить ценою муки,

Ценой томительных забот.

Он покупает неба звуки,

Он даром славы не берет.

Последние строки  произнесены в экстазе, глубоко эмоционально. Исполнитель рассказывает истину и упоен своим самосознаньем. Поэт выше всех насущных дел, он важен, правдив, статен. Поэт выше обстоятельств, и, не смотря на «насмешки света», он всегда победитель, но о цене этой победы автор говорит лишь вскользь.

Следующее стихотворение «И скучно, и грустно» представляет собой некую отсылку к фильму «Страницы журнала Печорина». Если в фильме – это подведение итогов, логическое завершение картины, то в моноспектакле это начало трагико-философских мыслей Лермонтова и самого Даля. Мало что разделяет трех героев: Лермонтова, его Печорина и Даля. Поэт написал это стихотворение, потому что ему это было необходимо. Он описал происходящую с ним действительность, охарактеризовал эпоху. Печорин – плод его воображения, литературный герой 19 века, собравший пороки всего общества, который актуален и по сей день. Далю очень близки мысли Лермонтова. С ним происходит то же самое, о чем говорит поэт.

 «И скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…»

У Даля было очень мало хороших знакомых, друзей еще меньше. По воспоминаниям жены он очень ценил, уважал и любил Владислава Дворжецкого, Владимира Высоцкого и Валентина Никулина, которому в День его рождения посвятил философское стихотворение:

В.Ю. Никулину. На день рождения, июль 1980.

Смотри, смотри, пришла луна,

Какая красная ущербная.

Душа - усталая струна

И тихая, как воскресенье вербное.

Там силуэтом мягкий зверь

На подоконнике иконовом,

А позади закрыта дверь,

И тишиной весь мир окован.

И только мерное тик-так,

И мягкие удары ночи.

А на полу лежит пятак

Тяжёлой точкой в многоточии.

Смотри, смотри, ушла луна,

Такая светлая и тонкая,

Как набежавшая волна

На одинокий берег звонкий.

С Владиславом Дворжецким его связывал ужасный по своей постановке фильм «Земля Санникова». На съемках все главные актеры – О. Даль, Г. Вицин, Вл. Дворжецкий, Ю. Назаров – подписали бумагу о том, что не могут работать с таким режиссером и просят заменить его. Но ничего из этого не вышло, кроме скандала и неприятных воспоминаний о бесполезно потраченном времени. А фильм публике очень понравился. Дворжецкий, как и Даль, тоже был «неприкаянным», одиноким. Снимался мало. Жил в бедности, как и все настоящие актеры, преданные искусству. Не гонялся за званиями, за славой. Работал много и добросовестно. Естественно, не выдержало сердце и в 39 лет, только-только получив столь долгожданную  квартиру, артист умер на гастролях в Гомеле в 1978 году.

В. Высоцкий не был тем другом, с которым Даль постоянно встречался и разговаривал. Существовала какая-то духовная связь этих двух людей в  неспокойное советское временя. У них были общие мысли, общие проблемы. В кино они встретились только в фильме И. Хейфица «Плохой хороший человек». Даль сыграл Лаевского, Высоцкий – фон Корена. Н. Галаджева в книге «Олег Даль. Дневники. Письма. Воспоминания» пишет: «Высоцкий – человек слабый в своей силе. Даль- сильный в своей слабости. … Приземистый, крепкий, широкий в плечах Высоцкий вдруг обнажал в сверкающей улыбке зубы, а в глазах появлялось что-то детское, почти трогательное. Хрупкий, изящный Даль с неприступным видом проходил после репетиции или спектакля ни на кого не глядя мимо коллег. Им не везло как-то параллельно: одному – с кино, другому – с театром. И ушли они друг за другом. И даже памятники ставились обоим в одно и то же время ». После смерти Высоцкого в июле 1980ого Олег Даль пишет стихотворение:

В. Высоцкому, брату. Монино, январь 1981.

Сейчас я вспоминаю...

Мы прощались... Навсегда...

Сейчас я понял... Понимаю...

Разорванность следа...

Начало мая...

Спотыкаюсь...

Слова, слова, слова.

Сорока бьёт хвостом.

Снег опадает, обнажая

Нагую холодность ветвей.

И вот последняя глава

Пахнула розовым кустом,

Тоску и лживость обещая,

И умерла в груди моей.

Покой-покой...

И одиночество, и злоба.

И плачу я во сне и просыпаюсь...

Обида - серебристый месяц.

Клеймённость - горя проба.

И снова каюсь. Каюсь. Каюсь,

Держа в руках разорванное сердце...

Но вернемся к моноспектаклю. Следующие строки тоже созвучны актерской биографии Даля. Как говорилось выше, Даль постоянно думал о своей нереализованности. «Неужели так все это со мной и уйдет, никому не отданное?» - пишет он в дневнике. «Время уже не бежит, а летит. Определяется человек, определяется его сущность – и тут я согласен с Делакруа, который сказал примерно следующее: вот когда человек рождается, он и есть тот самый чистый и истинный человек. Потом жизнь накладывает на него различные наслоения, и его задача в течение жизни – сбросить с себя все наносное – и вернуться к себе, к своей истинной сущности » - из письма Анатолию Эфросу.

Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..

     А годы проходят — все лучшие годы!

В последних строках лермонтовского стихотворения в аудиозаписи мы слышим авторский приговор. По дневнику, по письмам, стихотворениям и прозе Олега Даля становится видно, что человек много передумал, много выстрадал. Самым ужасным и трагичным становится осознание Далем того, что время ушло. Да, планы на будущее есть, есть работа, есть какое-то дело, но большинство из задуманного никогда не будет реализовано из-за внешних обстоятельств. Эпоха, время не позволяло. Слишком многие хотели вставить свои палки в колеса. А ходить и долго что-то доказывать, объяснять, просить – это было невозможно: характер. Олег Даль, как и Лермонтов, уверен в том, что говорит. Слова в пластинке - это не минутный выплеск эмоций, а уже устоявшаяся манера существования. «Прошлое живет своей тихой и отдельной жизнью, - пишет Даль во второй части повести «Собачий вальс». - Оно похоже на куст дикого орешника, выросшего на склоне глубокого тенистого оврага, по дну которого течет холодный прозрачный ручей».

Но самым трагичным и так верно показывающим душевное состояние Даля стало стихотворение «Завещание», заключительное в моноспектакле. К нему нет никаких ремарок, они и не нужны. Обо всем говорит голос. Притупленный, надорванный. Обреченный.

Поедешь скоро ты домой:

Смотри ж… Да что? Моей судьбой,

Сказать по правде, очень

Никто не озабочен.

С каким вздохом, полным уверенности, произносится последняя строчка. «Создавалось ощущение полного одиночества. Я и мир», - говорит Даль в «Записках из дневника кретина». Перед слушателями «преждевременно уставший человек» - как описал Даль одного из главных героев повести «Собачий вальс»: «И только теперь, по истечении сорока лет, он понял, что человек, которого он наблюдал все это время, с которым он делился самым сокровенным, что рождалось в нем, был он сам. Он понял это в тот момент, когда ему хотелось вздохнуть с облегчением и отвернуться, вяло махнув на прощанье рукой, чтобы он не увидел слез, набежавших на глаза, с порывом одиночества, так похожего на тусклую лампочку в подворотне. Это был он сам, проживший в одиночестве сорок долгих лет, и только теперь, со стороны, ощутивший почти физически жизнь, как если бы он коснулся рукой знакомого предмета и вместо ожидаемого ощущения тепла отдернул бы руку от резкого удара холода».

Наедине с тобою, брат,

Хотел бы я побыть:

На свете мало, говорят,

Мне остается жить!

Действительно, работа над спектаклем была начата зимой 1981 года. Даль умирает 3 марта.

Помоги и спаси,

О, Господи.

Сбереги и укрой,

О, Господи.

Мягким снегом меня занеси, Господи.

И глаза свои не закрой, Господи.

Погляди на меня,

О, Господи.

Вот я весь пред тобой

О, Господи.

Я живу не клянясь,

О, Господи.

Подари мне покой,

О, господи.

Стихотворение Даля, написанное зимой 1981 года. В нем есть все: молитва, просьба, надежда, отчаяние.  В передаче «Чтобы помнили» Леонид Филатов рассказывает о Дале: «Мы не были с ним знакомы. Я встретился с Далем при трагических обстоятельствах: на похоронах Владимира Высоцкого. Он был встревоженный весь, взъерошенный, была какая-то обреченность в его облике, хотя, конечно, никто не знал, как скоро наступит его гибель. Но на лице его был отблеск какой-то грядущей трагедии». Запись из дневника, датированная октябрем 1980 года: «Стал часто думать о смерти. Удручает никчемность. Но хочется драться. Если уж уходить, то уходить в неистовой драке. Изо всех оставшихся сил стараться сказать все, о чем думал и думаю». В фильме Надежды Кошеверовой «Тень» герой Георгия Вицина – доктор – говорит об Ученом, которого сыграл Даль:  «Да, он здоров. У него растет его новая тень, но дела его плохи. И будут еще хуже, пока он не научится смотреть на все сквозь пальцы, пока он не махнет на все рукой и пока он не овладеет искусством пожимать плечами». Даль не умел пожимать плечам, забывать неприятности, и не думать о них у него не получалось. Михаил Козаков вспоминает: «Я не раз говорил ему: «Олег, вспомни «Экклезиаст» - и это пройдет!» Иосиф Хейфиц рассказывал, что незадолго до смерти Олег Даль звонил и просил посмотреть последнюю картину, потому что его преследовало ощущение, что он где-то что-то недотянул, может быть, где-то в чем-то ошибся. Он просил И. Хейфица пересмотреть фильм, и если ему не понравится какой-нибудь момент, аккуратно уговорить режиссера вырезать этот фрагмент. И закончил разговор следующей фразой: «Ведь после Володи останутся его песни, а после меня останутся мои фильмы».

Многие из этого поколения умерли рано, недоделав, недожив. Ушли неожиданно, вдруг, в расцвете лет: Владислав Дворжецкий (май 1978 – 39 лет); Владимир Высоцкий (июль 1980 – 41 год); Анатолий Солоницын (июнь 1982 – 47 лет); Андрей Миронов -  коллега по фильмам «Страницы журнала Печорина» и «Тень» (август 1987 – 46 лет); Юрий Богатырев - друг, коллега по театру «Современник» и фильму «Отпуск в сентябре» (февраль 1989 – 41 год).

3 марта 1981 года во время творческой командировки, в одном из номеров Киевской гостиницы не стало Олега Даля. Ему было 39 лет.

Литература:

Н. Галаджева, Е. Даль, под редакцией Б. Поюровского «Олег Даль. Дневники. Письма. Воспоминания». Центрполиграф, Москва, 1998. – стр. 347

А. Иванов «Неизвестный Олег Даль. Между Жизнью и смертью». Эксмо-алгоритм, Москва, 2011. – стр.157

Н. Галаджева, Е. Даль, под редакцией Б. Поюровского «Олег Даль. Дневники. Письма. Воспоминания». Центрполиграф, Москва, 1998. – стр. 254

Н. Галаджева, Е. Даль, под редакцией Б. Поюровского «Олег Даль. Дневники. Письма. Воспоминания». Центрполиграф, Москва, 1998. – стр. 367

← Вернуться к списку