Конкурс "Наследника"

Роза

Конкурсная работа

Условия здесь

Сергей Стасенко

— Эту?.. Может эту?.. Молодой человек, ну определяйтесь, в конце концов! Вы уже десять минут как выбираете. Вон, какую очередь собрали!

— Да цветы у вас вялые все! — с раздражением проговорил в ответ голос. — Оживили бы их как-то. Это ж капуста! — ткнул в ближайшую к нему белую розу, от чего та потеряла два лепестка.

— Эй, эй! Руки! Брать будешь, или нет? Нет, так проваливай! Не задерживай людей.

— Парень, в самом деле. Определяйся! Может помочь? — голос из очереди. — Блондинка? Брюнетка?

— Я разберусь, друг.

— Да я вижу, как ты разбираешься.

— Ладно. Девушка! — виновник очереди защелкал пальцами перед уже зазевавшейся цветочницей. — Быстренько соберите мне букет, пятнадцать зеленых роз. И не дай Бог найду хоть одну вялую!

— Фу-у-ух! — продавщица вздохнула и принялась выдергивать одну за другой розы из вазы.

— Эй, эй! Вот эту сухую убери! — он снова ткнул пальцем в цветок. — И вот эту тоже.

— Ух, какой разборчивый, — цедила она сквозь зубы.

Очередь стала шуметь. Цветочница, наконец, собрала букет и принялась заворачивать.

— Не надо упаковывать! Сколько с меня?

— Семьдесят пять.

Парень сунул ей сотню в обмен на букет. Она ее внимательно изучила, поглядела на просвет. Начала ковыряться в большом засаленном кошельке.

— Сдачи не надо.

Он схватил букет и помчался скорее на выход из подземного перехода под недоуменные взгляды прохожих.

Наконец, он дождался. Сегодня она возвращается. Эти шесть месяцев длились, казалось вечность. Он миллион раз представлял эту встречу, репетировал, что скажет, тысячи раз плевал в зеркало, когда видел свое кислое и размытое от пара утреннего душа отражение. Ходил целыми вечерами по квартире, словно пойманный тигр в клетке. Он давно перестал нормально есть, пить, соображать, ходить, сидеть, лежать, и даже дыхание его стало прерывистым, как у туберкулезника. Не спал, забываясь лишь под утро. Во сне снова и снова видел ее. Будто поведенный, он каждую минуту представлял сегодняшнею встречу, думал, как крепко обнимет ее, как почувствует запах ее роскошных с чуть заметным запахом ванили волос, как будет утопать во взгляде ее зеленых глазищ. Во снах он чувствовал прикосновение ее сладких губ, словно наяву ощущая вкус первой весенней клубники, боясь пошевельнуться, чтоб не спугнуть этот мираж… Даже во сне. Но сон проходил, он просыпался (скорее вздрагивал), и его снова давил этот огромный комок под сердцем, заполняя все его тело и, казалось, способный разорвать на части. Но тело оставалось цельным, а комок продолжал давить с еще большей силой.

Он ходил на работу по инерции, пытаясь хотя бы там, на время забыть о ней, но короткий весенний день заканчивался, и он снова возвращался домой, где на письменном столе ждала фотография… с ней.

Он мчался, перепрыгивая лужи растаявшего снега. Вот первый квартал, за ним второй, а там поворот налево, три дома и он на вокзале. Он бежал, забрызгивая прохожих грязной водой из луж, слыша громкие матерные окрики. На него бросались дворняги из придорожных дворов, рвали брюки, кожу на ногах, но он не останавливался, продолжал мчаться навстречу ей, чтобы сказать всего одно слово...

Наконец, подбежав к главному входу на вокзал, он остановился перевести дух, дыхание сбилось и напоминало скорее предсмертные хрипы убитого на сафари льва, чем человеческое дыхание. Он сплюнул в урну и быстрым шагом направился в холл вокзала. Оглядевшись, нашел глазами, что искал и побежал туда. Возле справочного бюро толпились люди. Растолкав их, под возмущенные возгласы, он просунул голову в окошко и, задыхаясь, спросил:

— На какой путь… пребывает тридцать четвертый?

— Молодой человек, здесь очередь! Станьте в конец и дождитесь…

— Нет, прошу вас… Тридцать четвертый!..

— Эй, наглец! — чья-то огромная рука схватила его за воротник пальто и стала тянуть в сторону от окошка. — В конец! Или без зубов останешься!

Он с силой оттолкнул от себя руку, а вместе с ней и громилу, пытавшегося его оттащить. Тот плюхнулся на копчик и взвизгнул, как свинья. Он обернулся к окошку и рявкнул: 

— Тридцать четвертый! Быстро!

Испуганная толстая тетка за окошком схватила трубку телефона и стала быстро набирать короткую комбинацию цифр. Он хотел, было дотянуться до ее руки, но увидев табло за теткой замер на мгновенье.

— Тридцать четвертый… Шестнадцатый…

Он снова пихнул громилу, пытавшегося встать, и помчался в сторону железнодорожных путей. Острые иголки роз прокололи уже несколько ран на запястье и продолжали больно впиваться в руку. Текла кровь.

Он выскочил на шестнадцатый перрон и стал растерянно оглядываться. Поезд как раз подъезжал к перрону. Он бросился навстречу, спотыкаясь и налетая каждую секунду на кого-то.

Состав двигался быстро. Пробираясь сквозь толпу встречающих, он пытался разглядеть в окнах вагонов ее. Вот проехал локомотив, первый вагон, второй, третий… Ее всё не было. Пятый, шестой… Лишь проводницы, высунувшись из уже открытых дверей вагонов наблюдали за ним с округленными глазами. Восьмой, девятый… Нет…

Но тут он сначала не увидел, а услышал такой знакомый и любимый до боли в сердце голос:

— Да пусти же ты!

Он замер. Из двери десятого вагона чья-то огромная женская рука держала из последних сил за локоть ее. Она хотела спрыгнуть, но проводница продолжала упорно хватать девушку за руки и кричать:

— Стой, дура! Убьешься к чертовой матери! Стой!!!

Он замешкался, и вагон, двигающейся еще на большой скорости, проехал мимо. Очнувшись, он бросился догонять. Она наконец отбилась от проводницы.

— Аня! Не прыгай! АНЯ!

Он гнал за вагоном, отталкивая людей.

Услышав его, она оглянулась и увидела…

— Миша… — прошептала она и сделала шаг в пустоту. Проводница, не сумевшая ее задержать, на мгновенье зажмурилась.

Он отбросил дурацкий букет в сторону и бросился к ней. Не успел вовремя подхватить, она приземлилась на одну ногу и та неестественно вывернулась. Она вскрикнула, но упасть не успела. Он подхватил ее.

— Идиотка чокнутая! — огромная проводница высунулась в дверь.

Они стояли мгновенье друг напротив друга. Он обнял ее и прижал крепко к себе. Она уткнулась носом в ворот его пальто и обвила шею. Слезы покатились по ее щекам, она всё крепче прижимала его к себе и тихо всхлипывала. Он зарылся лицом в копну ее черных мягких волос и почувствовал тот самый ванильный аромат, который приходил к нему во сне. Они стояли так несколько минут, а все это время на перроне вокруг них стали раздаваться редкие аплодисменты, которые вскоре переросли в овации. Хлопки постепенно стихли и люди стали медленно расходиться, иногда выкрикивая: «Браво!», «Молодцы!».

Они наконец отпрянули друг от друга. Он внимательно стал глядеть в ее огромные зеленые глаза.

— Мишенька, родной, милый! Прости меня, прости. Я никогда никуда не уеду от тебя… Прости…

— Тс-с-с-с-с, — он приложил палец к ее губам, медленно провел рукой по волосам, вытер всё еще текущие слезы с лица, прошептал, — Это ты меня прости, что мы только сейчас…— запнулся, не зная, как продолжить. — Люблю.

Он прильнул к ней. Она мгновенно ответила на поцелуй столь долгожданный, как и первые лучи весеннего солнца после долгой зимы.

Вновь пошел снег, не желая расставаться с землей, в последнем рывке решив отдать всего себя во славу уходящей зиме. Встречающие вместе с пассажирами заспешили в теплое помещение вокзала. Скорее, в свои уютные дома, где их давно дожидались родные. 

Лишь одна пара продолжала оставаться на мокром перроне, уже успев покрыться тонкой пеленой последнего мартовского снега.

— Пойдем, родная, ты совсем окоченела, — он взял ее ладошку в свои руки и погрел немного теплым дыханием.

Она оперлась на вторую ногу и охнула.

— Нога.

Он ее поддержал и подхватил на руки.

— Ты что, Мишка! Тяжело.

— Никогда… не было ничего легче.

Она обхватила его шею, сцепив вокруг руки в замок. Вновь долгий поцелуй. Наконец, они двинулись с перрона, оставляя за собой брошенный букет затоптанных роз, забытый чемодан в поезде и разлуку, которая чуть не свела их обоих с ума.

Они вышли из здания вокзала. Налетел пронизывающий мартовский ветер. Он облокотил ее о стоящий уже век дуб, сдернул с себя шарф и обвязал вокруг ее шеи. Застегнул куртку.

— Простудишься же, — снова смахнул слезу с щеки, — Сможешь секунду постоять, я словлю машину?

— Конечно, милый. Постой! — Она снова поцеловала его.

— Я быстро.

Он выскочил на дорогу и стал махать каждой проезжающей встречке. Машины не останавливались, все переполненные пассажирами из недавно прибывшего поезда.

— Мишка! Роза прицепилась к брюкам! — она указывала пальцем на его порванную дворнягами штанину. Он отцепил цветок от брюк и направился к ней…

— Миша, берегись!!! Сюда, сюда!

Всё последовало, как в замедленной съемке. Из-за поворота выскочил «джип», на бешеной скорости он летел по крайнему правому ряду.

Он остановился, оглянулся в момент, когда «джип» взвизгнул тормозами. Миша видел лицо водителя, искаженное ужасом, слышал страшный скрип тормозных колодок. В последний миг он отвернулся от приближающейся машины и взглянул прямо в ее широко распахнутые глаза. Прошептал:

— Прости, — казалось ни одна живая душа на свете не могла услышать этот шепот, но она услышала.

Вспышки перед глазами: его рождение, крик, первое слово, первый класс, первая драка, первый поцелуй, рождение сестры, радость матери, слезы на глазах отца, смерть дедушки, горе на лицах родных, выпускной вечер, первый раз, институт, выдача дипломов, и… она, их поцелуй… Тьма.

Глухой удар оборвал раздирающий душу крик: «Миша-а-а-а-а!».

Потом еще удар, треск разбивающегося лобового стекла. Стайка голубей, сидящих на ветках дуба, разлетелась в миг. Мамаша с коляской, прогуливающаяся вдоль улицы на противоположной стороне, отпустила коляску и закрыла рот руками. Дедушка вовремя отвернул лицо маленькой внучки. Черный громадный «дог» сорвался с поводка и помчался прочь.

Тело взмыло в воздух, перекатилось через крышу джипа и рухнуло на мокрый асфальт.

Аня бросилась на дорогу, ступив на вывернутую ногу, она упала в лужу. Вскочила, снова нога подкосилась, она не удержалась, рухнула. Встала, нога предательски заныла, но она удержала равновесие и побежала, сильно хромая, на дорогу.

Вокруг стали собираться прохожие, охая и ахая, кто-то уже набирал короткую комбинацию цифр на мобильных телефонах. Водитель джипа медленно открыл дверцу и вышел на трассу. Замер, как вкопанный, глядя на покрывшееся паутиной лобовое стекло. Оно было красным. Медленно обернулся назад.

Аня упала рядом с телом Миши. Его глаза остекленели и смотрели невидящим взором в небо. По щеке катилась тоненькая струйка крови, а за затылком на асфальте расплывалось большое багровое пятно.

Она схватила двумя руками его голову, растерянно смотрела в его глаза. Она стала трясти его и что-то шептать на ухо. Аня прижала его к себе, льющаяся ручьем кровь измазала ее руки и волосы. Она продолжала шептать ему на ухо.

— Мишенька, родной… Не уходи, ты не можешь… Я же здесь, рядом… Я никогда тебя не оставлю. Миленький, не уходи. Боже, Боже, Боже! Верни его, прошу, не забирай. Не отнимай! Я же… как же?.. Любимый, не уходи… Вернись, вернись… — она горько зарыдала, продолжая прижимать бездыханное тело любимого.

Слезы продолжали ручьем катиться из глаз.

Снег прекратился. Выглянуло солнце. Понемногу защебетали птицы. Земля будто снова проснулась, забывшись тревожным сном на мгновенье.

А на вокзальной площади всё так же валялась одинокая зеленая роза, и всё так же рядом лежал он, и всё так же рядом была она.

← Вернуться к списку