Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Культура

Блажен, кто умер, думая о Боге


Илл.: Художник Сергей Кузин

Андрей Галамага

* * *

Распорядок в небесах нарушен,

Я такого не припомню мая;

Мелкий дождь изматывает душу,

По стеклу полосками стекая.

Продержись, бывало и похуже,

Может быть, просвет вот-вот забрезжит.

Это кажется, что жизнь снаружи

Никогда уже не будет прежней.

По́вода отчаиваться нету;

Что за вздор – глазеть в окно с тоскою,

Словно солнце не светило летом,

Словно снег не выпадал зимою.

Станем собирать себя по крохе,

Чтоб не распылиться на осколки.

Я сварю для нас две чашки кофе

И достану Лермонтова с полки.

Хрупкий мир в окне на время вымер,

Всё живое дождь согнал под кровлю;

Значит мы обречены на выбор, –

Выбор между смертью и любовью.

Просидим за книгой до рассвета, –

Только бы лукавый не попутал, –

И увидим, как упрямый ветер

Разгоняет облака под утро.

* * *

Поздняя весна весьма обманчива,

Мудрено ли – угодить на всех.

Распустившуюся мать-и-мачеху

С головой накрыл апрельский снег.

Лужи – пятнами на белой скатерти,

Город, съежившись, продрог насквозь;

Тротуары потонули в слякоти,

На дорогах – грязь из-под колес.

Что за дрянь погода, поглядите-ка,

Ведь вот-вот и на пороге май, –

Разом раскапризничались нытики;

Этим только повод подавай.

Смутная тревога в гости просится.

Не пускай, гони ее взашей.

Чем тебе сюрприз весны не по сердцу?

Звонче воздух и земля свежей.

Пусть покуда празднует обидчица,

Стает снег – останется роса.

А через неделю мир очистится

Светлым Воскресением Христа.

*  *  *

Его стая для славы растила,

Он привык побеждать. Но теперь

Кровь сочится в траву, и насилу

Рыщет по лесу раненый зверь.

На мгновенье он выпал из круга,

И, стыдливо потупив глаза,

От него отвернулась подруга,

От него отказались друзья.

Только смерть где-то рядом, все ближе

Шаг за шагом. Чего ожидать?

Он матерый, он знает, как выжить.

Он не знает, зачем выживать.

Лишь мучительно чует, что это

Исключительно волчий вопрос,

И пока не получит ответа,

Он не сможет бороться всерьез.

На границе звериного лога

Он приляжет на хвойный настил.

Он поверил бы в волчьего Бога,

Если б тот за него отомстил.

Он не станет зализывать раны,

Гнать страдание, гордость и стыд,

И умрет оттого, что упрямо

Пораженья себе не простит.

*  *  *

Блажен, кто умер, думая о Боге,

В кругу благовоспитанных детей.

А я умру, как гонщик, на дороге,

С заклинившей коробкой скоростей.

Я равнодушен к почестям, наградам,

К тому, чтоб их любой ценой добыть.

Но раньше ты была со мною рядом,

И я с тобой – не мог не победить.

Как верный штурман, с самого начала,

За каждый поворот и перевал

На трассе – ты без страха отвечала,

И я беспрекословно доверял.

Не верю, что ты просто испугалась.

Но как-то раз, без видимых причин,

Ты не пришла, сославшись на усталость,

И я остался без тебя один.

Мне не достало чуточку удачи.

Но, помнишь, мой небесный знак – стрелец.

И я достигну верхней передачи

И все из жизни выжму под конец.

И мне не будет за себя обидно,

Я гонку честно до конца довел.

И если я погибну, то – погибну

С педалью газа – до упора в пол.

* * *

Серый снег декабря, будто вор на доверии,

Точный час улучив и поклянчив взаймы,

Отобрал эйфорию осенней феерии,

Подменив на депрессию пресной зимы.

Месяц с лишком казалось, что все только снится мне;

Но под утро крещенского, щедрого дня

Снегири – мультипликационными птицами, –

Прошумев за окном, разбудили меня.

Дотянуть до весны или, лучше, до Троицы,

Слиться с ливнем, полощущим по площадям,

И понять, что еще не пора успокоиться

И не самое время платить по счетам.

Всполошатся чуть свет кредиторы, но пусть они

Тщетно шлют мне вдогонку словесный портрет.

От Страстного бульвара до Оптиной Пустыни

Тополиный июль застилает мой след.

СТАВРОПОЛЬ

В конце Великого поста

Я прилетел на торжества,

Спасаясь от столичных мает,

В тот край, где воздух невесом,

Где ангел золотым крестом

Хранимый город осеняет.

Все собрались. Заполнен зал.

Мне председатель слово дал.

Но тут произошла заминка.

Смотрю – прелестна и стройна,

Притом неслыханно скромна;

Ну сразу видно – абазинка.

Как лезвие, пронзает взгляд,

И платье легкое до пят

Переливается, колышась.

Не удивляюсь, что тогда

Я речь свою не без труда

Сумел произнести, не сбившись.

На суше или на воде –

Я не встречал таких нигде.

О, эти девушки Кавказа!

Хоть запирайся, хоть молись,

От вас так просто не спастись;

Тут нужен талисман от сглаза.

Но где б я ни был, – Боже мой! –

Она – стоит передо мной,

И нету на земле прекрасней.

Куда б ни завели пути,

Она, как ангел во плоти,

Хранит с тех пор от всех напастей.

ЧАШКА

На бульварах к утру постепенно светлеет,

В сонный город внезапно вступает весна.

Ты сказала, разбитую чашку не склеить?

Бог с ней, с чашкою этой. Далась нам она!

Телефон надорвался от перенабора.

Почему ты молчишь? Я прошу. Отвечай.

Стоит ли из-за крохотной горстки фарфора

Хоронить равнодушно еще один май?

Ночь нарочно нам шепчет, что мы проиграли.

Ей не просто признать, что рассвет мудреней;

И разбитая чашка – не Чаша Грааля,

Чтобы так фанатично молиться над ней.

Дай мне руку. Поверь, на земле никого нет,

Кто любовь нашу смог бы случайно разбить.

Я всего лишь хочу пить из хрупких ладоней

И тебя, добрый ангел, с ладони поить.

*  *  *

Не верь, что с меня довольно,

Что мне теперь все равно.

Мы умерли в день влюбленных,

Как в трогательном кино.

Уж что там себе надумал,

Лукавый святой Валентин,

Но ты понимаешь, что умер

В тот вечер не я один?

Я сразу не смог поверить,

Что мы так просто умрем,

И вскоре жизнь после смерти

Пойдет своим чередом.

И все же забудь про жалость,

Жить прошлым не слишком с руки.

Любовь наша пережила нас

Всем пошлым страстям вопреки.

Судьбу не водили мы за нос,

Себе вынося приговор.

Но все, кто при жизни знал нас,

Хранят преданье с тех пор, –

Как, вечности сопричастные,

Без зависти, лжи, измен,

Мы жили долго и счастливо

И умерли в тот же день.

*  *  *

Забвение – не казнь, предательство – не пытка,

Двустворчатая ночь, двуликая луна,

Зачеркнутая речь, заклятая калитка.

Наверно, ты верна, и все-таки – одна.

Нет нужды ожидать, нет власти оставаться,

Но разницу в цене не исплатить сполна.

Уйти – не уцелеть, проснуться – не признаться.

Конечно, ты честна, и все-таки – одна.

Что проку проклинать крапленую колоду,

Тюрьма или сума – ты выбрала сама.

Ни Богу в похвалу, ни дьяволу в угоду.

Прокоротать бы ночь, чтоб не сойти с ума.

* * *

Полянка, Якиманка и так далее, –

Вся тайнопись заветных наших встреч.

Спасибо, улочки, за то, что лгали мне,

От худшего стараясь уберечь.

Спасибо вам за то, что вы не предали,

Не вытолкнули за борт на авось;

Что с глазу на глаз со своими бедами

Ни разу мне остаться не пришлось.

Каретный Ряд, Петровка не помянут нам

Грехов, противоречий и проблем.

И я себя не чувствую обманутым,

И верю, ты ушла не насовсем.

Я знал и пострашнее испытания,

И я не стану попусту скулить.

И никого взамен искать не стану я,

Чтоб от себя – тебя освободить.

Друзей на суд не созывали всуе мы.

Кому дано направить реку вспять?

Но ты по-прежнему непредсказуема,

И кто подскажет, что нам завтра ждать.

Остоженка, Волхонка, помогите нам

Вернуть однажды проторенный путь.

Пускай препятствий видимо-невидимо,

Но я упрямый, я готов рискнуть.

*  *  *

К рассудку твоему вотще

Прокладываю шаткий мостик.

Я постигаю суть вещей.

Но, что до женщин, я – агностик.

Признанье своего ума

Ты благосклонно принимаешь,

Хоть, в чем твой ум, лишь ты сама,

И то – недостоверно, знаешь.

Ты строишь жизненный сюжет,

Как в живописи – на эскизах.

Но я запутался уже

В твоих обидах и капризах,

Запутался в сетях твоих

Самостоятельных решений.

Как будто в жизни на двоих

Нам не довольно искушений.

Стремясь добиться своего,

Ты на все руки мастерица.

Не можешь только одного:

Подумать. И остановиться.

Я тоже легок на подъем,

И так же презираю лень я,

И тем скорее мы дойдем

До грани самоистребленья.

Но, невзирая ни на что,

От счастья своего бежим мы…

О, женщина! Ты – Божество.

Пути твои – непостижимы!

* * *

Над Москвою пробудился новый

Солнечный весенний день воскресный.

С самого утра на Воробьёвы

Высыпали толстые невесты.

Кавалеры выглядят печально

Со вчерашней бурной посиделки

И скучают, будто бы случайно

Оказались не в своей тарелке.

В ожиданье опоздавших свёкров

Гости, сбившись, не находят дела.

По знакомству нанятый фотограф

Щёлкает направо и налево.

Родичи почти дошли до ручки;

Сутолока, чехарда и крики.

Невпопад весёлые подружки

Добавляют зрелищу интриги.

Заразить пытаясь позитивом,

Детки взрослых развлекают танцем;

Тот, кто был не самым терпеливым,

Заимел наследников авансом.

За рекою встык стоят высотки,

Будто тоже свадьбы ожидают.

А Москва-река по-философски

Лужники неспешно огибает.

* * *

Солнце всходит, словно из-под пытки, –

Хоть бы и вовек не рассвело.

Город, обносившийся до нитки,

Растерял последнее тепло.

День проходит, начерно набросан;

Стынут листья в сквере на Страстном.

Небо над Москвой стянула осень

Серым негрунтованным холстом.

Полчаса до полного коллапса.

Нет бы от снарядов или пуль, –

Мир как будто сдуру наглотался

Противозачаточных пилюль.

День устал мечтать о брачной ночи,

Холостой рассвет, пустой закат.

Только ветер вкрадчиво пророчит

Неисповедимый снегопад.

И часу неведомо в котором,

Над бесплодной осенью смеясь,

Первый снег под бархатным покровом

Скроет город от нескромных глаз.

КЛОУН

Не умыт, не брит и хмур;

Мать забыв родную,

Бывший клоун Артур

Пьет напропалую.

Весь разбит, как инвалид;

Мрачно бредит пенсией.

Пьянство – все, что роднит

С клоунской профессией.

Был азарт, был талант,

Хоть никем не признан;

Разменял по кабакам

Да по антрепризам.

Постарел не у дел;

Но работать – вот еще!

Он ни в чем не преуспел

На гражданском поприще.

Ледяная полынья

Тянет – не отцепится.

Где друзья, где родня,

Где жена, в конце концов?

Он пойдет в шапито

На гору Поклонную

И, чтоб не видал никто,

Поклонится клоуну.

А потом – вернется в дом,

Будет пить из горлышка

И рыдать за столом

У себя в Черемушках.

НАРКОЗ

Из коридора доносился гомон,

Врач за спиной завязывал халат;

А я лежал на операционном

Столе под светом в десять киловатт.

Сестра, как прима из кулис на сцену,

Впорхнула; нет, скорее, подплыла.

Я помню, как легко входила в вену

Оранжевая бабочка-игла.

Но то ли что-то не сложилось, то ли

Меня не брал их фенобарбитал,

Я, потеряв все проявленья воли,

Сознанье до конца не потерял.

Я слышал, как сквозь радиопомеху,

Забавный писк, переходящий в бас;

Но мне, признаться, было не до смеху,

Во всяком случае, не в этот раз.

Сейчас меня разрежут, делом грешным,

А там уж расстараются вовсю.

Я попытался крикнуть безуспешно:

Постойте, подождите, я не сплю!

Но действие задумали с размахом;

Созвали весь, что есть, медперсонал,

И то, что я кричу, борясь со страхом,

Никто не слышал, и не замечал.

Я понимал, дела мои пропащи.

Но, господа, мне нечего терять!

Извольте помнить, кажется, пока что

Здесь не анатомический театр;

И я не исполнитель главной роли,

Чтоб потешался каждый ротозей.

А нож тем временем входил без боли,

И становилось во сто крат страшней.

Я им грозил (мол, вы меня не злите!),

Не выказать стараясь слабины;

Но чувствовал, что сам я здесь, как зритель,

И на себя гляжу со стороны.

Я больше не был неделимым целым;

Как будто через точечный разрез

Душа случайно разлучилась с телом

И где-то обретается окрест.

Мой дух кружил беспомощно снаружи

И сам с собою приходил в разлад.

Я погружался в первобытный ужас,

Как предки миллионы лет назад.

Под свод, облитый кадмиевой желтью,

Заклятья возносились по слогам;

Меня, казалось, приносили в жертву

Загадочным языческим богам.

Но тени отступали друг за другом,

Когда разрушился последний круг,

И таинство, творимое хирургом,

Соединило душу, плоть и дух.

Что ж, коль на то пошло, то взятки гладки;

Не важно – волшебство иль ремесло.

Но врач задумчиво снимал перчатки,

Как будто видел, что произошло.

Наутро он зашел в палату снова,

Велел сестре меня перевязать.

Мы с ним не перемолвились ни словом,

Хотя обоим было, что сказать.

И то, что знали мы, запанибрата

Нас не свело. Нам было ни к чему.

Он лишь исполнил клятву Гиппократа.

А я был жив, благодаря ему.

* * *

Кто разгадать не норовит

Чужой характер вмиг?

Но, на поверку, внешний вид

Заводит нас в тупик.

Бывает, смотришь, человек –

Не человек – кремень;

А ищет прошлогодний снег

Или вчерашний день.

Себя он выдаст с головой

Тем, что суровый взгляд

Нацелен не перед собой,

А обращен назад.

И у него сомненья нет,

Что пролетели влёт

Пятнадцать, двадцать, тридцать лет,

Как стрелки оборот.

Мгновенье – день, минута – год,

Всё, как у всех, кажись;

Так незатейливо пройдет

Обыденная жизнь.

Но есть лазейка – не попасть

В губительный силок, –

Попробовать, не торопясь,

Жить без оглядки, впрок.

Ложиться заполночь без сил,

Потом вставать чуть свет,

Чтоб каждый день наполнен был,

Как двадцать, тридцать лет.

На время жаловаться грех,

Что, не спросясь, бежит;

Оно лишь выдумка – для тех,

Кто им не дорожит.

Не опасайся не успеть,

Отбрось напрасный страх;

И верь, что жизнь длинней, чем смерть,

И всё – в твоих руках.

* * *

Жизнь кажется обворожительной,

Лишь шаг – и воплотишь желания.

Как вдруг настигнет неожиданно

Осеннее недомогание.

Всё, вроде, сшито крепко-накрепко.

Казалось, что могло грозить бы нам?

Но, как показывает практика,

Ничто нельзя назвать незыблемым.

Всё злит, – погода депрессивная,

Рассвет, застывший в луже глянцевой;

И ищешь, чем бы компенсировать

Утраченную мотивацию.

Лес помертвел, покрылся пятнами.

Где силы, чтоб вернуть смогли меня

В условия благоприятного

Психологического климата?

Что за Господне наказание –

Растерянно следить за тлением

И про себя давать названия

Несуществующим явлениям.

Как сделать, чтоб с собою в мире быть

При перепадах настроения

И неуменьи сублимировать

Свои подспудный стремления?

Зима близка до осязания;

И стоит, колдовства не требуя,

Попробовать начать всё заново,

Как будто осени и не было.

И, словно восходя по лестнице,

Понять, что можно не тревожиться;

И в самый светлый день Рождественский

Почувствовать, что жизнь – не прожита.

ВЕЗЕНИЕ

Кто на иронию горазд,

Кто не рисуется фальшиво,

Тот убеждался много раз,

Везенье – признак позитива.

Кто не страшится прогореть

В игре, в которой куш не мелок,

Тому не скучно даже средь

Интеллигентских посиделок.

Удобно плыть по воле волн,

Везде вести себя по форме

И исповедать эталон –

Мол, конформистом быть комфортней.

А тот, кому доступна суть,

Кто благ не ожидает втуне,

Тот запросто готов рискнуть,

Уверенный в своей фортуне.

Не каждый, кажется, поймет, –

Те, что смогли пройти по грани,

Предвидели на шаг вперед

И никогда не проиграли.

Живут как будто за троих,

Чем вызывают подозренье,

И недолюбливают их

За неизменное везенье.

Но всё, чего недостает,

Судьба подносит им на блюдце;

И те, кому всегда везет,

Всегда последними смеются.

Опубликовано: 29.10.2022

← Вернуться к списку

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru