Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Культура

Сказ о живой Земле


Художник Василий Гурин

Борис Колесов

Два невозможных приятеля жили в деревне Малиновая гора. Почему невозможных? Потому что не два сапога, которые завсегда пара. Тако же и по той причине, что не одного поля ягоды.

 Само собой, прозывались они до явственного степенства неодинаково: Пенёк и Пыня. Как у всех, посещавщих пятый класс местной школы, у мальчишек вместе с видными фамилиями были вполне приличные имена. Не стоит и сомневаться. Однако эти пареньки вдобавок к достохвальным фамилиям имели не совсем обычные привычки.

 Один прослыл Пеньком из-за того, что в суровости своей не знал меры. Если какие не по душе примечал вещи, хмурил брови и говорил басом: «Срубить под корень – и дело с концом!» Будь всё по его желанию, то повсюду ходил бы он с топором, оставляя позади одни лишь пеньки.

 Такой всем лесорубам лесоруб! Только успевай делового человека остужать.

 Касаемо другого пятиклассника, он слыл за мастера обижаться. Чуть что не по нём – отворачивался, надувал губы. И очень солидно починал изображать недовольство: пых-пых! пых-пых!

 Поди разберись, как угодить ему, коль он такой сильно звучный.

 Стояло жаркое лето, в Малиновой горе объявилась команда лошадных возчиков из трех деревенских ребят, где все были шестиклассниками, а начальником они выбрали серьезного паренька по имени Игнат.

 Именно к Пыне однажды поутру прибежал Пенёк, прослышавший о бригаде.

 Что сотворил? Встал в дверях всполошенным столбом и принялся тяжело дышать. Приятель – все малиновогорские школьники ходили в добросовестных сотоварищах – спокойно употреблял свой завтрак и, конечно, заприметил столбочек при входе. Но с приветственным словом не поспешил, а продолжал хлебать молоко из тарелки, где вольно плавали лесные земляничинки.

 Тех наблюдалось в достатке и у краев, и в тарелкиной середке. Поскольку не поленился Пыня навалить в свою посудину пристойное беремя из крынки, находившейся тут же на столе. Сунешься в молочное угощение с ложкой, ан ягодки духмяные не увиливают, дружка за дружкой подлезают. Поворачиваются к тебе алыми на боках пупырышками.

 Сие летнее яство известно всем деревенским ребятам. Каждый из них – не один лишь Пыня – готов примоститься к столу, с удовольствием соразмерить спелость, сочность, красовитость подобного завтрака.

 Пришло к Пеньку понимание: не шибко надобен приятелю какой разговор, поскольку случилась минутка дотошно ценить, увлеченно довольствоваться едой, вкусной донельзя.

 Ясно, где сумел Пыня обогатиться алым угощением. Вчера пополудни он проторил тропку по луговой овсянице в лес. Провел на березовой опушке солидную толику времени.

 «Знаю что по чём сбочь Муромского леса, – думалось наблюдательному Пеньку. – Там листва на деревьях не спешит обсыхать от дождей с позапрошлого дня. Мокрая трава совсем не против хлестнуть тебя по ногам.»

 Нисколько не ошибался он касательно богато добычливого Пыни. Тот в несомненной солидности намаялся, обирая низкие узорчатые кустики лесных ягодников. Полагается ведь за каждой земляничинкой наклониться. Сама к тебе в крынку не запрыгнет она. Недосуг ей, знай себе тянет питательные соки из влажной подстилки вкруг деревьев.

 Ой, да в обязательности придет к собиральщику та минута, когда и ломота в спине угнездится, и коленки заноют, коли через не могу – в неуступчивой устремленности – шествуешь со своей посудиной по изумрудным полянкам, где всякой вкусной алости полное изобилие!

 

 Кое-кто на месте решительного Пенька немедля взял бы и помыслил:

 «Вот и нечего тогда в боровых угодьях некоторым мальчишкам жадничать, не след гоняться за немеряным урожаем!»

 Но тот лишь усмехнулся, глядя на изобильно земляничный стол соседствующего приятеля: ладно вам, ступайте себе на те поляны и не шибко нервничайте под березами и соснами! Можете изо всех сил уважать там свои дорогие спины.

 Старательному Пыне – точнее точного – с беспеременными поклонами было несладко. Зато нынче в самый час ему завтракать напротив усердной крынки. Любому в зависть будет подивиться на то, как малиновогорский паренек блаженствует за столом. Пусть оно так на все сто, однако Пенек здесь не любой и присутствует возле дверного косяка ничуть не случайно.

 Поэтому он продолжал, как есть неравнодушно, дышать – с некоторым затруднением, даже возмущением из-за того, что новость приключилась в деревне прямо-таки обидная.

 – Сидишь? – выдохнул, наконец.

 – Не без этого, – согласился Пыня.

 Вчерашний собиральщик беспечно почесал бок.

 Тут не захочешь, а догадаешься, что небывальщина до соседа пока что не добралась, и Пенек безотлагательно заявил:

 – Желательно нам не отставать от новизны в деревне.

 – Будь спокоен, поем и догоню ее. Так что можешь угоститься на пару со мной. Бери ложку, когда не против.

 Пенек всё-таки старания особого не выказал. К столу руку не протянул, попользоваться ягодной горкой в тарелкиной середке не заторопился. Если что своевольно сотворил, то вскинул голову, ровно какой норовистый конь.

 – Он себе кушает неволнительно, надо же?!

 – А что? – в приметно увлеченном спокойствии Пыни проглянуло удивление. Понятно, отсутствием решительности Пенек никогда не страдал, но сей час дробненькие алые земляничинки почему стали школьному товарищу не по вкусу?

 Утренний гость, не иначе как, задается чересчур сильно. И непонятно с какой стати ему позарез нужно свой характер показывать.

 

 Пусть охолонет лесоруб несчастный. Так будет – если в деревенской правильности – и честно, и по мере соседского поведения достаточно прилично. Только вот осаживать парня резко не стоит, а будет лучше препожаловать ему деликатную подсказку:

 – Тебе мой совет. Давай садись рядышком, чтоб за компанию. Не промахнешься, слово даю.

 Пуще прежнего Пенек вытаращил глаза.

 В явственности кинулся возвышать голос, поскольку с прилежным едоком цацкаться не желал: то, что на дальней окраине Малиновой горы сотворялось, уж никоим образом не терпело равнодушия.

 – Твою подберезовую добычу срубить под корень. Чтоб, значит, дело с концом!

 После чего он, запинаясь от накатившей волнительности, подступил к столу и тетере с его духмяной крынкой озвучил новость, которую вызнал на улице. Оказывается шестиклассники Игнат, Сашок и Настена при лошадях, от недавних пор возят сено с луга, что сбочь елочек у ручья.

 Им, выходит, доверяют посиживать на тележных передках, пощелкивать брезентовыми длинными вожжами. И каждому дозволено помахивать кнутиком, будто они какие на покосе шибко великие особы. Напротив они, Пенек и Пыня, в бесчинной хладнокровности гуляют по своей сторонке на манер вовсе для деревни чужих.

 Нет, надобно как можно скорее бежать к Игнату, который нынче ходит в бригадирах у возчиках-шестиклассниках. Именно что для той цели, чтобы внушить ему расположение.

 Пусть он скажет правомерное слово. Некоторые пятиклассники тоже имеют желание быть при травокосных малиновогорских заботах, обретаться притом поближе к лошадям.

 – Не все же нам морковку продергивать в школьном огороде. Есть в деревне и другие дела. Часом сказать, очень почетные. Кто у взрослых косарей начальник? Дядя Трофим, и не смолчал он, выступил вчера перед всеми на лугу. Не поверишь, как похвально высказался о ребятах!

 

 Услышав новость, Пыня вдарился в беспокойство. И заморгал невольно, и тарелку отодвинул от себя подальше. До нее ли теперь, когда сам дядя Трофим находит на покосе ответственные слова для невиданного почета Игнату с друзьями?!

 – Конюха, всем известного деда Воронихина, уговорили шестиклассники. Он дал им коней, – жаловался Пенек. – Небось, теперь приходит им на ум, что одни в деревне способно ловкие. Но только напрасно. Найдутся и подобные. Другие, которые смогут вожжи крепко держать, на дорожные кочки смогут чихать, безотказно ездить. Ровно, как вся Игнатова команда. Мы с тобой ведь полностью малиновогорские. Потому имеем право работать на лугу сбочь Муромского леса.

 Здесь до жалобщика дошло: Пыня и в тарелку больше не смотрит, и брови хмурит. Одновременно губы любителя земляники почали выдавать знаменитое «пых-пых». Ладно, если такие в разговоре особливости, тогда утреннему гостю время поубавить спорный пыл.

 Он его и понизил побыстрее. Как раз до той черты сбавил, когда можно бузу не разводить, раз уж пыхтящий сотоварищ не в шутку разобиделся на появившуюся в деревне бригаду шестиклассников.

 

 

 Соседствующие приятели – ноги в руки – побежали на другой конец Малиновой горы. Как раз туда, где вечерним совам любо летать поближе к запруде и где не так чтобы очень длинна тропка к Воронихинскому заведению.

 Гуси, вольно бродившие по улице, издалека приметили мальчишеский галоп. Насторожившись, перестали щипать кудрявую травку, тревожно распустили крылья. И лишь только приблизился топот, загоготали. Впереди торопыг они замелькали широкими лапами, полетели, соря пух и перья.

 Нечего и говорить – образовалась картина, полная беспокойств и настойчивых треволнений для всех деревенских проживателей.

 В домах самое время старушкам поглядеть на громкозвучный мир из окошек.

 

 Что касаемо собак, на огородах они уж так гавкали, так рвались, что из синичника, прибитого к шесту возле Игнатовой избы, вырвался воробей. Помчался прочь, очумело чирикая: я, мол, не я, но если синичку прогнал и поселился в ее домике, то лишь по случайности.

 В свой год не поленился он – прогнал из гнезда тонкоклювую птаху. Вслед за тем с дородной супругой обжился в уютной домушке основательно. Сегодняшним утречком переселяться никуда не собирался. Но если к верхушке шеста доносится неуемный гам, то поневоле выскочишь из летка пулей.

 Теперь шустряк старательно крутил головой. Боялся: никак пришла расплата за давнее происшествие. Не его ли бегут наказывать быстроногие мальчишки? Они такие в Малиновой горе, им до всего есть дело.

 

 Между прочим, супружница намекала, что неправильно он делал, когда обижал деревенских ребятишек. Нельзя жалеть для них доброго слова. Если день за днем выговариваешь им сердито со своей верхотуры, беспричинно шустришь, роняешь на них всякий мусор, они когда-никогда заимеют право огорчиться.

 Пенька и Пыню поостерегись, это верно. Они тоже шустрые, не вот тебе отставной козы барабанщики. Что один паренек, что другой – серьезные, ровно какие уважающие себя плотники либо механизаторы с молочной фермы. Не успеешь оглянуться, они возьмут и окажут внимание, тебе не так чтобы нужное. Дорогое до невозможности. Ишь, несутся! Только пыль столбом от ботиночных подметок!

 «Не думают ли ребята взобраться по шесту? Им ничего не стоит раскочегариться и в сердцах оказаться грозными орлами. С разбегу взлетят на самый верх. И получишь тогда от них знатное угощение, – воробей сообразил похвалить себя за то, что вовремя покинул синичник. – Пусть они в рассерженности ловкие, зато я как раз шустряк. И неглупый, и глазастый!»

 

 Крепче поразмыслив, развернулся на суку уличной рябины, где второпях примостился в листвяной густеге, пустился выговаривать плоховатой расторопше, то бишь самому себе. Дескать, полагается тебе и дальше поусердней поглядывать хоть на оглашенных гусей, хоть на мальчишескую беготню, а ты все ж таки не удосужился получше нынче спрятаться.

 Мысль случилась неожиданная, однако нелишняя, и он виновато заморгал. Круглее обычного выкатил черные бусинки глаз, после чего кинулся к дому, к прочной крыше. Под застреху юркнул, затаился в строю заброшенных с прошлой осени маленьких серых полушарий – посреди осиных дресвяных гнездовий догадало его сберегаться.

 Здесь было тесновато, зато для сохранности смышленой головы, а хоть и послушного хвоста, имелось необходимое раздолье. Сиди знай, коль нет нужды увертываться от какой палки. И только посматривай по сторонам и прислушивайся, куда возможная гроза направляется.

 

 Ребята, стуча ботинками, поднялись на крыльцо, торкнулись в дверь. Оказалась та не настолько покладистой, чтобы враз их пропустить – почала сопротивляться, потом заскрипела и отзывчиво подалась. В полутемных сенях Пыня и Пенек замешкались. Даром, что бойкости не занимать им было.

 По таковскому поводу воробей решил прочирикать назидательно:

 – Вот и постойте, гости притихшие. Тут разве улица с громкими гусями? Может, кто намеревался прямиком прошествовать в избу, но если заставлены сени ведрами да ситами, то как раз охолоньте. На пол всякое разное обрушивать не лезьте. Лучше глаза навострите и без шума, бочком-бочком, продвигайтесь вперед. Что ли, к спеху громыхать железными посудинами? Не иначе, сейчас к месту вам, скоропалительным гостям, обнаруживать аккуратность. Нисколько не малоумное грохотанье. Оно ведь не пустое дело – проморгаться там, где не шибко светло.

 Воробей ничуть не шутейно чирикал. Именно что и полагал так о кажинной деревенской избе по всему володимерскому ополью.

 

 А еще он удивлялся: в сенях у Игната – в этих корчагах, чанах и ведрах – не завалялось ни единой вкусной пашеничинки. Заглядывал за входную дверь, проверял, залетал иной раз в глубину бревенчатых прочных углов. И завсегда вопрос у него проявлялся: зачем людям столько пустых посудин, коль не торопятся обзаводится аппетитными зернышками? Можно ведь самим угоститься и тутошних воробьев не обделить.

 «Игнат, стал ты командиром школьной бригады, однако ж есть к малолетнему начальнику вопросы, не уходят они. Буду по-прежнему ронять на тебя всякий мусор с высокого шеста во дворе», – мысленно высказав свое неудовольствие, шустряк взмахнул крылышками, покрепче уцепился за трещину в доске под застрехой.

 Будьте уверены! Когда неплохо бдить, когда надобно во всю ивановскую слушать как раз то, что приключится дальше, он в непременности будет справлять норовисто ретивую старательность.

 Именно что дальше гром не задержался, грянул внушительно.

 

 Кто-то из ребят – чувствовал воробей, что непорядок обнаружится – выказал неловкость, ведро задел. Оно вмиг покатилось, брякая дужкой, звонко откликаясь боками и донышком на всякие неровности половиц. Знать, упало с дощатой скамейки, которой дозволили когда-то притулиться к бревенчатой стене.

 Сегодня затыкай уши – грему во все стороны, будто с Муромского леса прикатила немалая гроза.

 Железных раскатов не убоявшись, к Пыне и Пеньку вышел Игнат, подступил к звучной посудине, поставил ее на место и весело сказал:

 – Привет, друзьям-приятелям!

 «Всё ясно, – подумал воробей, распознав его слова, и от полноты чувств запереступал под застрехой. – Раз тут проявил отрадность, сейчас они сговорятся. Втроем кинутся ловить меня. Чтобы учинить трепку в назидание всем воробьям, которые громко бойчат возле деревни вдоль черемуховой речки. А я им что, благодушный в глупый лад ? Шибко безответный? Нынче возьму и расторопно встопорщусь, зашебуршусь и ни за что не дамся в руки отчаянной троице!»

 

 

 Как понял малиновогорский записной шустряк, пришла пора поднимать опасливый шум. Это гусям возможно и гоготать во всю мочь, и носиться по улице бесцельно, пугая старушек за окнами. Иным птицам – тем, которые достаточно мудрые и дорожат местообитанием своим – прежде всего желается отвадить мальчишек от шеста во дворе.

 – Разбойники! – почал браниться воробей, топорща крылья и круша боками застарелые полушария ос под застрехой. – Я вам покажу, как бойчить поперек заведенного порядка! Отстаньте от меня!

 Он преисполнился честной досадой, расчирикался до полной заполошности. До хрипоты в способном горле.

 Шумливый крикун успел благополучно забыть, что домик на шесте когда-то был тако же приятствен для тонкоголосой лазоревой синички, уж как она горевала, оставшись бесприютной в Малиновой горе!

 

 Тем временем в сенях не очень-то старались тревожиться касательно трухлявых кусочков полушарий, чуть подале от крылечка спускающихся на землю. Возле скамейки с ведрами на всех пара шла насущная беседа.

 – Почему нас не позвали? – вопрошал Пенек.

 – Поздоровались бы вначале, – улыбнулся хватким пятиклассникам командир школьной бригады.

 – Привет, коли не шутишь, – сказал Пыня. С неудовольствием добавил, – Неладно у вас получилось, вот что!

 – Потому догадались мы взять и объявиться! – гордо заявил Пенек.

 – Да, зачем некоторые шестиклассники решили, будто можно без нас обойтись? – Пыня стоял плечом к плечу рядом с приятелем и, конечно, подал свой нехилый голос на манер колесного трактора, что возил молочные бидоны с фермы.

 

 Игнат ведал, как все малиновогорские, про знаменитые звуки «пых-пых». К тому же приметил, как летят останки старых осиновых гнездовий с верхотуры на кудрявую травку вдоль ступенек широкого крыльца. Оттого не мог не прознать о расхрабрившейся возне воробья дворового, которому в явности приблазнилось невесть что.

 – Громыхаете? – без промедления сказал командир бойких шестиклассников. – Напрасно вы, потому как ничего нерадивого нет, чтоб укорять нашу бригаду. Прохладной отставки не будет смелым пятиклассникам. Примем вас за милую душу.

 Пенек готов был в спешке своего негодования что-то возразить, ан пришлось споткнуться:

 – Он веселый. Глядите, пожалуйста!

 – Если тут некоторые забавляются, то мы шуток не признаем, – Пыня принялся за старое, как есть тракторно запыхтел, поддерживая одноклассника.

 Начальник школьной бригады имел особую привычку насчет говорения правды. Он выкладывал ее даже тогда, когда позволял себе улыбаться.

 И если на лице Игната выражение, беспечально веселое, укрепилось, значило сие что? Истинно как раз это – не собирался парень отступать в своем старании честно ответствовать перед гостями. Пусть они поверят, что не приготовлено у шестиклассников фокуса, чтобы лихо досадить кому-нибудь.

 Однако Пыня и Пенек продолжали упрямиться, ершились: один несогласно пыхтел, другой смотрелся неуклонным лесорубом, чересчур охочим до пеньков. Тогда пришлось посерьезнеть, то бишь новыми, досточтимо уважительными словесами подтверждать свою решимость касательно упряжных лошадей тако же и для бравых пятиклассников, пожелавших прослыть спешными возчиками.

 

 Само собой, разговор пошел куда более спокойный.

 Кому всё еще желалось возмущаться? Воробью, что бросился к своему домику на шесте. Проверив, цела ли крыша и боковинки, он снова юркнул под застреху. Принялся там размышлять при полном невнимании к доброхотным речам Игната.

 «Верно, в сердитых обстоятельствах Пенек и Пыня завсегда серьезны, нынче они легкомыслия не потерпят. Захотят лишь покрепче свое слово пенять собеседнику. А в сенях лежит что? Там на скамейке покоится топор. И потому не след мне подавать голос, неосторожно шуметь. Если расторопный воробей здесь теперь не подарочек, то ничего не стоит серьезным гостям ухватить тот острый железный инструмент. Когда ухватят, враз примутся они за мой шест. Ему долго не простоять – скоренько рухнет. Ишь, как рвутся мальчишки всякую работу делать! Подай им немедленное дело в руки и шутки не шути, ведь оно истинно так. И коли вырисовывается в сенях опаска… Ох, идут мне страхи необоримые!»

 

 По правде сказать, перепутал он угрозы от того инструмента, которым дрова разделывают на полешки. А почему? Потому лишь, что позволил разгуляться не в меру озабоченным нервам.

 В своей шибко бойкой заполошности пискнул он, закрыл глаза от ужаса, лапки разжал. И вышло именно это – камнем упал на крыльцо.

 Неловко оно завсегда может приключиться, ежели обстоятельства перепутываются и нервы теряют уверенность касательно того, чтоб им взять и придти в понимающую разумность.

 Ударившись грудью о балясину, воробей отчаянно замахал крылышками. Ошарашенно зачувыкал и заторопился взлететь на конек домовой крыши, ровно какой бедовый петух, не ко времени способный вещать на всю деревню.

 

 Наступила в сенях прочная тишина. Нисколько не потому она случилась, что ребята испугались падающих на крыльцо несообразно чувыкающих птах. Произошло сие по неотложной причине: мальчишки не стали брать топор, просто зашли в приветную дверь дома.

 Меж тем к воробью подкатила победная радостная дрожь:

 – Что, лиходеи? Занедужилось вам забираться на мой шест всей тройкой? Да, никто не постарался намазать там свекольной патокой, не стоит и мечтать о каких сладостях. Оно еще как верно! Глядишь, примется качаться еловая дрына да с натуги ахнет, переломится, зычно треснув. То-то удивитесь, полетите кто куда, затрепыхавшись. В обязательности будет на улице такое действо, что не миновать вам реберного костоломья!

 Безо всяких задержек Игнатовы гости могли бы из дома выкатиться, ан заохотились там задержаться. Ждать – пождать, не видать их на улице, и пришла шустрой птахе догадка: бойкие мальчишки решили поиметь такое хитрое соображение, чтоб переждать хоть десяток минут, хоть цельных полчаса.

 

 Что же тогда с Пыней и Пеньком получается?

 «Меня испугались, – обрадовался воробей. – Убежали накрепко разбойники, чувык-перечувык!»

 Счастливый и гордый, ровно какой сокол, он помчался к супруге. Надобно ей без промедления кое-что прознать о сильном и мудром хозяине домика на дворовом шесте. Разыскав супружницу, что среди узорочно зеленых веток сторожилась на уличной березе, он что есть мочи закричал:

 – Принес тебе известие о великой победе! Так ловко ударил я грудью по деревянным перилам крыльца, что задрожали мальчишки. Убоявшись грозного противника, они забыли о топоре на скамейке в сенях. Поскорей забились в дом, и сидят там теперь за печкой. Нипочем не желают выходить.

 Полнился шустряк мыслями о новых победах над Пыней и Пеньком. Проверено, сил хватает. Пусть воробьиха после всего скажет, будто сегодня и завтра никакой не молодец он. Пусть!

 

 

 Что за слово проговорила супружница воробью, ребятам недосуг было уведать, поскольку своим порядком продвигался у них неотложный разговор. Игнат выказал намерение похлопотать о кобыле Зорьке для завсегда решительного Пенька. Дед Воронихин, малиновогорский неизбежный конюх, однажды сказал: лошадь сия пусть не из молодых, на покое нынче в своем стойле, однако не против на луг прогуляться. Повидав разные виды на проселках, не станет она в сторону шарахать многотравный воз ни с того ни с сего – хватает у нее мудрости и стойкой смелости усердно делать дорожное путешествие.

 – Когда сообразительна и храбра Зорька, – сразу вскинулся дотошливый Пенек, – в непременности мне пожилая кобыла сгодится. Давайте просить Воронихина, ведь я не подкачаю.

 – Посодействуем, – солидно заметил Игнат, у которого была Нежданка. Безотказно работящая и тоже очень умная. С ней расставаться ни сегодня, ни завтра ему не хотелось бы.

 – Тогда мне подойдет лошадь из того стойла, что по соседству с твоей Зорькой, – с ходу закричал Пыня деловитому Пеньку. – Ей годков немало, потому конюх не шибко нагружает каурку. Но все равно пару ездок она осилит, верно?

 

 Молчать ему нисколько не желалось. А вот ревностно тормошить беседчиков он был готов на все сто.

 – Скажи, командир Нежданки, скажи! Там, где Зорька, пусть ходит и каурка.

 – Не утруждать если? Может быть… – ответствовал Пенек заместо Игната. – И мы все присмотрим за пожилыми кобылами, и Воронихин не оставит их без пригляда. Именно так нужно деда просить. Дескать, возы навьем невеликие, число ездок поуменьшим. Следить станем, чтоб для конюшни случилась польза. И чтоб для покоса в дополнительности результат вышел борзый. Ведь того и жди, что снова мокрые тучи придут. Да! Без лишней запинки они объявятся!

 Пенек разошелся не на шутку. Горячился в полный голос и, кажется, был готов бежать к деду, рубить там все под корень. Игнат всяческую рассудительность уважал и потому не собирался возражать.

 Успокоить Пенька удастся, когда согласно покиваешь. И начальник школьной бригады согласно покивал: в навалившейся мокроте сопреет луговое сено – деревня останется на зиму без кормов для буренок.

 Так что… груженые дождями тучи оказали подмогу либо звонкие призывы жаворонков над травным опольем, но только произошло следом всё, как задумывалось. Послушал ребят дед Воронихин, повздыхал в бороду, ан вдруг и помягчел. Получил один из них Зорьку для трудов на благо малиновогорскому народу, и тут же другому, в обычности делавшему недовольное «пых-пых», подарено было удовольствие обиходить каурку, запрячь ее побыстрей да поспособней.

 

 С уговорного этого дня бригада Игната, пополнившаяся бодрыми пятиклассниками, доброхотно свое дело знала – сено возила деревенским проживателям вплоть до скончания луговых забот.

 Когда покос в неотложно летнюю очередь свершился, школьники, поднаторев в делах ничуть не напраслинного вспомоществования, дружно порешили участвовать в чем? В проворной доставке спелого зерна с полевых угодьев на ток.

 Пошли у возчиков те старания, которые нужны, чтоб в обязательности успеть с лошадным транспортом за комбайном, обмолачивающим срезанную рожь. Тот, остановив ход отчаянно громких железок, ссыплет из бункера в короб подкатившей повозки теплое хлебное золото, после чего тебе останется лишь направить послушную тягловую силу с верхнего поля к подножию холма.

 И дальше мимо овражной запруды, и дальше к Воронихинскому заведению, и по прогону безостановочно продвигаться, помахивая кнутиком, как раз туда – в окраинное местечко деревни.

 

 Там, в амбаре веялка хлопотливо гудит, чтобы на ровной площадке бессонно, за часом час, стремилась ввысь зерновая, радующая глаз, пирамида.

 Чуть в сторонке обнаружишь лохматого пса. У которого – хоть есть аккуратная служба, хоть ее нет даже в помине – имеется желание время от времени гавкать на сизарей, непрошенно прилетающих из укромных лесных урманов на здешнее, аппетитно заманчивое, ржаное возвышение.

 Идет на ток новый урожай, приемка зерна того требует, чтоб не было простоев. Потому во всю мочь поспешает она допрежь непогоды под неумолчное гуденье веялки.

 А то, что Воронихинские питомцы, гривастые коняшки, не отказываются прислушиваться к молодым возчикам, тому полагается так и случаться. Поскольку погоняльщики выше ставят уважительность к малиновогорским работящим лошадям, а горлопанить, без толку размахивать своими кнутиками нисколько не предпочитают.

 Когда к шестиклассникам присоединились Пыня и Пенек, остался Игнат бригадным начальником. В сенокос ведь не подкачал он? Вот и пусть по прежнему распорядку ходит в командирах.

 

 Расторопно хлопотливый конюх на ребят поглядывал, Игнату говорил со значением:

 – Вижу нравится вам трудиться на земле. Это в крестьянских смыслах правильно. При хорошем к ней отношении, завсегда она готова одарить тебя хлебом, а также душистыми лесными ягодами вдобавок к сладким садовым яблокам. Всякое разное, весьма людям полезное, родит доброхотно.

 Его речи тот, найдя час, бригадным сотоварищам передал, и прыткий Пенек со всей решительностью высказался:

 – За родительскую беззаветность есть у нашенских деревенских ласковое прозвание для нее.

 – Матушка! – поспешил Пыня сказать. Надул щеки, словно тут собрались ему возражать и появилась упрямая необходимость солидно запыхтеть.

 – Думаю, что малиновогорские старики свою землю крепко любят, – С дорогой душой Игнат поддержал бойких пятиклассников. – Похоже, она для них ровно живая.

 

 Сразу все беседчики мыслимую спорность отбросили, с командиром Нежданки дружно согласились. Была причина уважать его, поскольку в явности наблюдалась в парне особая сила, удачно искусная. С коняшками раньше всех научился он управляться, разве не так? Ведь если не захочешь, все равно приметишь: даже разговоры у него с рысачкой Нежданкой нынче пошли, как с понимающим человеком.

 Опять же ловок он помогать всем в бригаде, пока нет у тебя привычки со всем толком обихаживать гужевой транспорт. Учитель не учитель, однако наставления получались у Игната не хуже, чем у конюха, завсегда ревностно внимательного.

 

 

 Не прошло и недели, как дед снова завел разговор с начальником школьной бригады. На сей раз вовсе не о хлебной страде, не о лесной земслянике. Как раз о садовых яблоках, до которых были охочи резвые Воронихинские внуки.

 – У соседей антоновка растет в огороде. Вот, значит, поспели плоды, и начали беспокоиться мои младшенькие. Запускают глаза в прореху заборную: по фруктовое изобилие, не иначе, одолевает охота лезть без спросу. Мне то не по нраву. Решил у себя средь огуречных грядок заиметь парочку яблонь. Определил уже места, только вырыть недосуг ямовины для посадки. Не поможешь завтра? С утра пораньше? Когда вдвоем, всё легче мне будет.

 – Зачем вдвоем? – откликнулся Игнат споро. – Придет вся команда. Обладим дело безо всякой заминки.

 Так и вышло, что воробью с воробьихой до последнего слова известно стало, о чем потом толковал дед с ребятами возле двух широких и глубоких лунок, выкопанных вблизи пупырчатых огурцов да крутобокой капусты – в земле достоверно утренней, влажной от росы.

 

 Рьяно Пенек и Пыня лопатами орудовали. Нам, дескать, очень желательно завсегда быть полезными. Потому нет резона отставать от шестиклассников в поле, где убирают золотую рожь, а также возле серых огородных балясин, где старый малиновогорский проживатель будет растить два садовых дерева. Одно по прозванию антоновка, другое по прозванию боровинка.

 – Ишь, как Пыня и Пенек бойчат! – докладал воробей супружнице, которая сидела рядышком на заборе. – То готовы устремиться во дворе Игната ввысь, то вдруг стараются врыться поглубже в землю на приречных деревенских низах. Как полагаешь? Они разбойники непременные или что иное?

 – Полагаю, разыскивают до чрезвычайности нужное.

 – Тайное драгоценное захоронение хотят поднять из глубины, – сразу пришло на ум шустрому супругу.

 Однако о кладах разговора у тех, кто на ранней зорьке ретиво утруждался тут, не случилось в завершенной доподлинности. Как не обнаружилось и шахты богатеюще рудоносной.

 

 Чудовым до невозможности для пятиклассников стало – а хоть и для Игната, Сашка, Настены – когда Воронихин забрал у них способные копательные инструменты, отнес в сарай. Казалось бы, всё готово, можно приступать к спешной посадке молодых яблонь, и вот вам – дед не пожелал свершать свое обязательное садовое предприятие.

 Что же это происходит на малиновогорской земле? Сбочь длинных овощных грядок столь невозможное, чтобы предстать делом напрочь непонятным?

 Ни с того ни с сего хозяйственный Воронихин заявил школьникам возле пустых ямовин: на сей час лопаты прибрал к месту! теперь молодым возчикам дружно править повозки туда, в полевой простор; можно спелую рожь смело обихаживать, дальше день за днем проявлять насущно полезную заботу о теплых хлебных зернышках.

 – Дедушка! – Настена порешила выказать честную озадаченность. – Лунки получились на загляденье, с ними всё хорошо. Быстро мы справились, однако не посадили ни одного деревца! Помню, ты ведь хотел…

 – Было такое, – отозвался тот, поглядывая на близкие Муромские сосняки, на проплывающие вверху заревые облака. – Да ведь вспомнил и я то, что приключилось в давние времена среди проживателей Малиновой горы. Наши прадеды приметили в окрестностях одну интересную вещь.

 

 Не преминул рассказчик уточнить: проявлялась та хоть на приречных возвышениях, хоть на береговых низах – средь здешней капусты и морквы.

 Когда он свел дело к огородам, Сашок враз отбросил озадаченность, что допекала Игната, Настену и прочих. Ничего особо странного в грядках – копай до упора утром, тем же разом днем! – не узрел. По весне строил удобные постели для огурцов, рассада вполне удалась. Только удивительного злата-серебра не нашел ране. Какого богатого чуда нет и по сию пору.

 – Да ведь речь о ямовинах была! – подскочила к нему, заспорила Настена. – При чем здесь огуречная рассада?

 Права была, поскольку сады растить, когда трещат по зиме крепкие морозы, когда саженцам не всегда удается выжить, это в истинности цельное искусство. О нем Воронихин поведал в раздумьях о будущем.

 Не пустое занятие приуготовить молодым яблоночкам подходящее место, чтобы и по ширине, и по глубине всё было по норме обустроено. Неплохо тако же оставить то, что вырыто в огороде, как раз до следующего мая либо апреля.

 Дед втолковывал: первое наиважнецкое дело ─ стены и дно большой лунки пропитаются свежим целебным воздухом, что придет с Муромских сосняков и ельников. Другое важнецкое действо ─ приключатся неуклонные подаренья от горячих дневных лучей красного солнышка, от ночной сильно серебристой Луны. Третий благодатный случай ─ матушка Земля напитается вдосталь талой весенней водой, весело журчащей и говорящей о том, что всему здесь полагается цвести и плодоносить в родительском усердии. И, наконец, четвертое необходимое событие ─ в непременности достанет до окрестностей Малиновой горы необманный свет множества далеких светил. Он в свой черед прибавит уверенности всему живому на Земле, подсказав, что наша планета не одна в бескрайнем пространстве, и есть надежда в укреплении ее живительных сил, как и всему драгоценно разумному. Такие, значит, дела.

 Самой природы чудесной дружная четверка вспомогательно доброхотных дел ─ это всенепременный успех. Деды прежние понимали, что есть способ сверх обычного дать тонким деревцам возможностей для спорого укоренения. Для дальнейшего справного роста и устойчивости против болезней, засухи, морозов.

 Теперь вот и нынешние юные малиновогорцы спознали от Воронихина интересную русскую науку.

 Отправилась, значит, во ржаное поле колонна возчиков на помощь работникам страдной поры.

 Будут ребята ждать прихода осени, потом зимы, потом весны, чтобы вновь заняться вспомоществованьем родному селу. Может, развести в Малиновой горе яблоневый сад? Очень даже не лишне, когда станешь по уму заниматься посадками, уважая родную планету Землю, которая до удивительности живая.

Опубликовано: 01.11.2024

← Вернуться к списку

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru