Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Культура

Конокрад


Юрий Доброскокин

 

 

Рассказ

 

Хлебный поезд прокричал где-то еще далеко-далеко в полях, за поворотом на Воробьевку, а Несмачный все сильнее и сильнее погоняет Подружку, размахивая вожжами, и голос его непрестанно раздается над дорогой, лежащей между подсолнухами, повернувшими как один к солнцу свои золотые головы, и еще более сияющей, огнедышащей лавой пшеницы…

– Но! Но, гулящая! – выговаривает Несмачный. – Но, шлюха цыганская! Вот останемся без хлеба – уж я тебе тогда!.. – И он плюет на дорогу, укатанную и блестящую в той же степени, как и собственная его лысина; его плевки мгновенно испаряются, не успевая даже провалиться в широкие, в палец взрослого человека, щели потрескавшейся от засухи земли.

Подружка и вправду бежит с ленцой, хорошо зная, что успеет к поезду. Лошадь не обращает много внимания на Несмачного, которого она относит к той породе людей, какие чересчур любят поначальствовать над бессловесной тварью. Волей и неволей Подружка то и дело уносилась мыслью ко вчерашней ночи… Вот и выкрики Несмачного «гулящая, цыганская» лишний раз напомнили ей о том же. «А вот как дерну на обочину и запутаюсь в подсолнухах! – думает Подружка, нарочно притормаживая. – Побежишь тогда сам за своим хлебом!» Но она, конечно, не сделала этого, а побежала снова ровно… И наконец уже перед самой станцией, когда Подружка посторонилась от трактора, смрадно дышавшего соляркой, и немного потеряла шаг, благодарность Несмачного настигла ее в виде нескольких пребольных ударов по ляжкам. Подружка хотела тут же и стать… Но вот поезд вышел из-за посадок, изогнувшись, как гусеница, и стал приближаться к станции. И Подружка, вспоминая всех уток, которые на подворье Несмачного дожидаются хлеба, трех свиней, которых она не видела никогда, а только знала по голосам, раздававшимся из сарая, кур с красным петухом во главе и, наконец, Анну Филипповну Несмачную и внучку Аню, приехавшую в гости, – не стала показывать своей обиды, а по-прежнему бежала вперед, пока не вынесла Несмачного на самую платформу…

Из хлебного вагона носят на подносах буханки и грузят их в фургоны, а из пассажирских вагонов все чаще высовываются нетерпеливые лица… Не успел поезд еще тронуться, как Несмачный закупил у знакомого шофера хлеб и положил доверху набитый мешок в телегу. Сверху он закидал мешок сенцом…  После этого Несмачный сразу переменился: стал медлителен и добродушен. Не спеша курит он папиросу, провожая глазами уходящий поезд; благосклонно смотрит на толстую старуху, которая сошла с поезда и теперь просит, чтобы Несмачный довез ее до села. Вместе они садятся на козлы. Несмачный теперь едва дергает вожжи. И Подружка трогается в обратный путь.

Дорога назад для Подружки не в пример спокойней и приятней, хотя и везет она теперь дополнительно толстую старуху и такой же толстый мешок. Но с тех пор как телегу ее поставили на резиновые пневматические шины, Подружка готова возить хотя бы и весь колхоз вместе с председателем и не переносит только спешки. Однако теперь, поглядывая на солнце, она прикинула, что по времени им давно уж пора быть в поле с бочкой воды для комбайнеров, косивших пшеницу… Но Несмачный совсем не торопится, а ведет со старухой праздный разговор. Он уже расспросил, откуда и к кому она направляется, а старуха уже доверительно наклонилась к Несмачному, как будто бы для того, чтоб их никто не услыхал на пустой дороге, и, достав из сумки фотокарточку, показывала ее.

– Вот, видите: девочка! – сказала она Несмачному. – Она работает вместе со мной, доярка на ферме. Когда я наладилась сюда ехать, она дала мне свою фотокарточку и просит: тетя Надя, пошукайте мне там, на стороне, какого-нибудь хлопца… Что, – спросила старуха у Несмачного, – нет ли у вас какого-нибудь неженатого хлопца?

– Нет, – говорит Несмачный, усмехнувшись.

– Да я так и знала! – успокоила его старуха, пожимая плечами. – Мне и самой не нравится, чтоб кто-то забрал нашу девочку: она у нас одна, а остальные старые, как и я… Но не пропадать же ей одинокой! С утра до ночи тягает коров за сиськи, а самой – ничего! – И старуха стала качать головой и приговаривать: – Что же будет, ох, что же будет?.. Все ускакали в город…

Несмачный по-прежнему улыбался и успокоительно махнул рукой.

– Да ладно! – сказал он, не потому, что знал, как все устроится, а потому, что не любил, чтоб говорили, что где-то что-то нехорошо. Он любит, чтоб все было хорошо…

Несмачный ссадил старуху на окраине села. Она спустилась с козел, и подала Несмачному деньги, которые он молча принял и положил в карман. Старуха спросила, указав на крайний дом, который не имел никакого двора, и стоял особняком, как будто немного отступив от других: 

– А это что у вас такое? Люди толкутся… Может, это клуб? Только все одни старухи…

– Это кузнец умер, – сказал Несмачный. – Одинокий, цыган…

При этих словах Подружка прянула ушами и, обернувшись, поглядела на Несмачного. А тот, строго взглянув на нее, прибавил:

– Хулиган порядочный!

Несмачный въезжает на свой двор и, сойдя с козел, идет закрывать за собой ворота. Двор у него широкий, и во всех углах копошатся куры, бродят утки… Но строения сооружены безо всякого вкуса и любви к уюту, как у настоящего казака. На крыльцо из дома выскочила внучка Аня, горожанка: половина хозяйства Несмачного служит для поддержания ее родителей… Она спрашивает:

– А что ты теперь привез, дедушка?

Несмачный потрепал девочку по голове и умиленно заглянул ей в лицо: по его мнению, внучка похожа только на него.

– Я привез тебе хлебца, чтобы моя девочка росла большая и умная! – сказал он.

Несмачный вошел в дом и сказал Анне Филипповне, что хлеб привезен; пусть она освободит мешок и снова положит его в телегу, под сено. А сам он прошел в прохладные комнаты и прилег, чтобы немножко отдохнуть… Вот он чуть было не задремал, как прибежала внучка и спросила у него:

– А лошадка чья, дедушка?

Несмачный  довольно потянулся на диване и, закинув руки под голову, сказал:

– Моя!

Анна Филипповна, возвратившаяся со двора, услышала это и поправила его:

– Колхозная лошадка, внучка, – сказала она, – колхозная…

– Корма колхозные, – сказал Несмачный, подмигнув внучке, – а лошадь моя!

Девочка снова убежала во двор, к лошади… Мухи ползали у нее по морде и облепили глаза. Подружка грустно взглянула на Аню. Увидав, что мухи облепили лошади глаза, добрая Аня принесла стул, взобралась на него и стала отгонять мух… И так все то время, пока Несмачный отдыхал, девочка отгоняла мух с одного глаза лошади. И Подружка стояла смирно, не смея встряхнуть головой, хотя с другой стороны головы мухи липли ко второму глазу еще пуще…

 

Несмачный с Анной Филипповной погрузили в телегу деревянную бочку, и он, набрав в колодце воды, наконец отвез ее в поле к комбайнерам… Пыльные и усталые, они стали ругать его за позднюю доставку воды. Но он шутил с ними и не ввязывался в скандал. Ведь он любит, чтоб все было хорошо. Но комбайнеры слишком настойчиво ругали его, и Несмачный обиделся.

– Да, – сказал он, – старику уж пора давно на пенсию. Я уже сколько раз просился у председателя: тяжело, говорю, годы не те… Надо еще проситься!

Комбайнеры испугались: где потом возьмешь человека на такую мелкую работу?

– Да ну, ты еще совсем молодцом! – убеждали они Несмачного. – Ну, подумаешь – замешкался раз-другой, завозился: дело обычное…

На обратном пути Несмачный остановился возле кукурузного поля. Кукуруза выросла в этом году на славу: листья ее уже пожелтели и побурели, а от стволов, свесив бороды, оттопыривались почтенные початки. Несмачный, взяв свой любимый мешок, вошел в кукурузу, и она сразу скрыла его с головой, как лес.

– Ах ты ж, какая силища-то! – сказал Несмачный, с удовольствием ощупывая початок, и огляделся по сторонам, как будто желая с кем-нибудь поделиться своим восторгом… Но никого не видно поблизости, только дня через два в колхозе освободятся руки для кукурузы. Тогда Несмачный стал ломать початки и складывать их в мешок: дома Анна Филипповна разглядит и оценит!

Несмачный въехал на свой двор и закрыл за собою ворота. Внучка Аня выбежала на крыльцо и спросила:

– А что ты теперь привез, дедушка?

– Я привез тебе кочанчик кукурузы, чтобы моя девочка росла большая и умная!

И внучка напевает, вбегая в дом:

– Бабушка, бабушка, дедушка привез кочанчик кукурузы, чтобы я росла большая и умная!

 

В село приехали артисты. Вечером они собираются дать представление в Доме культуры, а сейчас разбрелись по селу в поисках экзотики: артисты были из большого города. Несмачный и Подружка, проезжая через центр села, видели троих незнакомых мужчин, которые ходили вокруг старой церкви и разглядывали ее. Теперь в церкви зернохранилище, поэтому на дверях висит большой замок… Несмачный с Подружкой проехали к окраине, где находилась свиноферма, и невдалеке от нее увидели еще две незнакомые фигуры: теперь это оказались женщины, очень нарядные и раскрашенные. Казалось, они направляются прямо к ферме.

Несмачный вошел в дом, чтобы увидеться с бригадиром, а Подружка осталась стоять около ограды, за которой бродили свиньи. Женщины подошли. Но Подружка не привлекла их внимания; они проникли через калитку к свиньям, и стали заигрывать с ними. Свиньи, как было видно, удивились появлению среди них этих двух фигур: они попятились в глубь своей территории и насупились, глядя на артисток. Но эти женщины ласково звали их к себе и протягивали к ним руки, видимо, желая почесать им за ухом или живот… Свиньи понемногу осмелели и приблизились. А когда артистки достали из сумок несколько яблок и бросили на землю, свиньи со всех сторон кинулись добывать эти яблоки, уже совсем не стесняясь артисток и вытирая об них от грязи кто бок, а кто зад и расталкивая их ноги проворными мокрыми рылами.

– Ай! Ай! Ай! – закричали артистки, пытаясь вернуться к калитке, но уже как будто грязная река кипела и храпела вокруг них, затягивая все дальше к середине водоворота…

Подружка, видя все это, беспокойно заржала. Несмачный вышел из дверей и тоже увидел, что случилось с артистками. Он так смеялся, что совсем обессилел и ничем не мог помочь им. Он смеялся и позднее, всякий раз, когда рассказывал кому-нибудь, как артисток, «таких расфуфыренных, хе-хе!», затерли свиньи… Наконец прибежал скотник и освободил артисток. Они были грязные до ушей, но не потеряли своих сумочек. Достав из сумочек зеркала, они побрели прочь, утирая слезы и подводя ресницы… Но надо отдать должное этим артисткам: после этого они скоро искупались в пруду и переоделись; и вечером они играли на сцене так хорошо, как будто с ними ничего и не произошло. Несмачный, присутствовавший в зале, заметил даже, что они, сходясь близко друг с другом, перемигивались и улыбались. Ну что ж, артистки и есть артистки; и из трех сестер эти две были не такие скучные, как третья. Жаль, что в зале было мало народу и раздались только редкие хлопки!

А остаток дня Подружка с Несмачным возили комбикорма для свиней, затерших артисток… Вечером Несмачный въехал на свой двор и закрыл за собою ворота. Внучка стояла на крыльце, снова встречая его.

– Ты опять привез что-нибудь такое, чтобы я росла большая и умная?

– Нет, – сказал Несмачный. – Теперь я привез корм для наших свинок, чтобы они росли большие и умные…

Они с подошедшей Анной Филипповной с трудом вытащили из телеги мешок, теперь особенно раздувшийся и тяжелый, и понесли его в сарай; Аня побежала за ними следом, чтобы посмотреть, отчего становятся большими и умными свинки.

 

И вот Подружка одна стоит в своем сарае… Прежде их здесь было двое, вторая была кобыла Мечта, мать Подружки. Но как-то раз ее погрузили в кузов машины и увезли куда-то, откуда Мечта уже больше не возвращалась. Наверное, далека была та дорога, если здоровую, крепкую лошадь пришлось поднимать в кузов грузовика, – ведь она вполне способна была ходить своими ногами! Подружка стоит, пожевывая сено, и дремлет… Сверчки за стеной перекликаются своими нехитрыми трелями: трр-р! трр-р! Два голоса пошептались за стеной и ушли: это школьники, больше в селе нет неженатых людей, чтобы гулять по ночам. А фонарь за окном светит ровно, не шелохнется, только мотыли бьются, колотятся об него в непонятной страсти… Вдруг что-то большое и черное врывается в окно. Подружка вздрагивает: слишком знакома эта тень! Но ничего уже нет. Наверное, летучая мышь заглянула в конюшню, подыскивая для себя угол. Но Подружка снова думает о вчерашней ночи. Да, вчера вот в такое же время сюда вошел человек, а теперь его уже нет в живых. Подружка дремлет, роняя голову…

Он вошел тихо, без скрипа открыв дверь… Подружка увидела его только тогда, когда он назвал ее по имени:

– Подружка!

А по голосу она угадала его: ведь это он дал ей имя; он же ухаживал за нею, пока она была маленькой, лишь потом ее отдали Несмачному… Это кузнец Василий, цыган. Но как его долго не было видно! За это время стерлась подкова на одной ноге, теперь новая, которую набил молодой слесарь, болтается; а та, которую набивал Василий, до сих пор сидит крепко… Говорили, что он заболел и больше не встает!

Кузнец отвязал Подружку и вывел ее на улицу. Здесь, под фонарем, она разглядела, как он оброс и похудел, и услышала, как тяжело он дышит. Он вздыхал и скрипел зубами, пока застегивал подпругу… О, Подружка уже и забыла, когда последний раз ходила под седлом! А теперь Василий надел на нее седло. Долго, долго он взбирался в него… Опершись о лопатки Подружки, немного отдышался и произнес:

– Ну, едем… Хорошо…

Он прижался к бокам Подружки пятками; босые пятки были холоднее льда. Подружка вздрогнула и с места побежала рысью.

– Эй, Несмачный, я украл у тебя лошадь!.. Эй, Несмачный, Несмачный, догоняй; на, на, лови старого цыгана!..

Несмачный сидел в клубе и играл с почтальоном в шашки, когда с улицы донеслись до него эти крики. Несмачный с почтальоном вышли на крыльцо и на освещенной площадке перед клубом увидели кузнеца Василия, сидевшего верхом на Подружке.

– Ты что! – сразу закричал на него Несмачный, взмахивая руками. – Кто позволил?.. Да ты знаешь, что такое!.. – Ему даже в голову не пришло удивиться чудесному появлению кузнеца, который уже столько месяцев не выходил из дому…

Василий с удовольствием слушал его и кивал лохматой головой, а в бороде его оскалились крепкие зубы.

– Эгей! – сказал он Несмачному и показал ему батог, когда тот хотел подойти к Подружке и взять ее под уздцы. Потом он подпер себе бока кулаками и, стараясь сидеть совсем прямо, проговорил: – Ты скажи вот, прохвост: ты что ж, думал, что так оно и надо на свете – чтоб цыган тебе лошадей ковал, а ты на них воровать ездил? Аль ты забыл, что цыган, сколько ни крутит, а под конец сам украдет! Вот и остался ты с носом, ха-ха-ха!

Несмачный стоял насупившись и думал о том, что не на чем ему завтра будет ехать за хлебом, если цыган сейчас ускачет… Он кидал на Подружку суровые взгляды, осуждая ее за то, что далась в руки Василию. Тут почтальон, стоявший все это время молча, обратился к Василию:

– А куда ж ты поедешь, Василий? – сказал он. – Ведь ехать тебе некуда и лошадь у тебя не купит никто… Теперь никто не держит своих лошадей.

– А я вон туда! – сказал кузнец, улыбаясь и указывая батогом на ковш Большой Медведицы, который горел в небе на западе. – Ну, прощай, хороший человек!

Он повернул Подружку и поехал в ночь…

– Эй, эй, эй! – закричал Несмачный, чем доставил цыгану последнее удовольствие: он гикнул и, еще оборотив назад косматое лицо с оскаленными зубами, исчез в темноте.

Несмачный побежал во двор бригадира; через несколько минут Несмачный и бригадир проехали на мотоцикле, освещая дорогу фарой, мимо Дома культуры, на крыльце которого по-прежнему стоял почтальон и размышлял о чем-то…

 

А дела кузнеца совсем плохи… Едва они с Подружкой скрылись в темноте, как Василий потерял свою гордую осанку и лег на спину лошади. Дышит он глубоко и хрипло, а пальцы, которые держатся за шею Подружки, холодны-холодны… Но он бормочет:

– Выше, Подруженька, выше, выше…

Подружка бежит по дороге, ровно стуча копытами; и желтый диск луны бежит сбоку, над полями: Подружке кажется, будто и луна стучит копытами… Кузнец стал сползать на бок, и Подружка остановилась. Луна то же самое, не стучит больше копытами, а застыла на месте и глядит вниз. Кузнец сполз с лошади и распластался в пыли.

– Ах, милая! – говорит он, прижимаясь к земле щекою, и вздыхает: – Поздно… Не летит, вишь, не летит… Тяжело, эх!

А когда послышался приближающийся гул мотора и желтое пятнышко зашевелилось в ночи, тело кузнеца вытянулось, как будто силясь порвать на себе незримые путы, дрожь прошла по нему двумя волнами… Человек больше ничего не заметил бы в это время. Но лошадь, чуткое животное, услышала, как что-то легкое пронеслось в воздухе, и в это же время над кузнецом в лунном свете мелькнула кверху неясная тень… Но в следующее мгновение звук в воздухе оборвался, и неподалеку что-то тяжело, как камень, ухнув, упало на землю.

 

← Вернуться к списку

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru