Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

Культура

Жатва. Возвращение в Велеград


Глава из книги Юрия Лощица “Кирилл и Мефодий"

 

“Простая чадь”, как называл моравлян князь Ростислав, вряд ли способна была чем-то озадачить властителей — и своих, и чужих. Оказавшись без Ростислава, почти тут же и без Святополка, не успев порадоваться Мефодию и его дружине, угодившим по прибытии из Рима прямо в немецкую засаду, моравляне, по всему, обречены были на беспросветное уныние. Кажется, ещё поискать бы надо на земле племя, до такой степени безвольное, невезучее, обречённое, как чахлая нива, валиться при первом же порыве ветерка!

Таким не всё ли равно, свой князь правит, заезжий ли немецкий граф, лишь бы последней рубахи с плеч не сдирали, завалящего клока земли не лишали. Латинская месса звучит в храме или обедню правят на вроде бы своём языке, а жизнь ни от того, ни от другого всё равно не становится понятней, сносней. Что там Страшный Суд на ином свете, если он, суд, и во весь нынешний короткий век, будто бич, по-хозяйски хлещет то вдоль, то поперёк спины.

Но откуда же тогда — хоть слуху не верь! — исподволь прорвался, раскатился по руслам тихих рек неостановимый вопль? Вдруг скирдами пересохшей соломы полыхнуло восстание, да такого накала, что отблески того жара и до баварских гор долетели. Шептания своих гонителей о мятеже могли расслышать по темницам и Мефодий с собратьями, и Святополк, и Ростислав, если на ту пору старший князь Моравии ещё оставался живым.

Любой бунт и дня не выстоит без вожака. Вскоре и среди немцев заговорили, что какой-то главарь у варваров всё же сыскался. Но не купец, не князёк, не воевода. В вожди произвели, вроде бы даже без его воли, нитранского священника по имени Славомир. А это был, однако, родственник князя Святополка, считай, не чужой и его дяде.

Временем кончины князя Ростислава, наступившей после его ослепления в баварском монастыре, принято считать позднюю осень 870 года. А начало восстания обычно относят уже к следующему, 871 году. Останься Ростислав в живых до этой поры, долети до его узилища весть о нежданной отваге Сла- вомира, об отчаянной решимости моравской “простой чади”, он бы, пожалуй, хоть напоследок утешил радостью сердце, угнетённое сверх всякой житейской меры. Вот уж кто мог перед смертью сполна обратить к своей земной доле стихи Псалмопевца:

“Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит”.

И Христовы слова о душе, претерпевшей всё до конца, тоже были про него .

Вряд ли немецкие епископы сомневались в том, что не меньше, чем Ростиславу и Святополку, главарь бунта известен и Мефодию. И что наверняка ещё до отъезда двух византийцев в Рим какие-то связи между ними и этим попом уже имели место. Не потому ли сразу после суда в Регенсбурге отправили Мефодия с его людьми подальше на запад, в Швабию?

Казалось бы, ничего доброго не мог ожидать для себя от известия о восстании и князь Святополк. Но, как ни странно, события в Моравии послужили его скорейшему освобождению. В очередной раз выпало князю замириться с сыном Людовика Немецкого Карломанем. В наскоро задуманной игре хитроумец Карломань решил снова поставить на Святополка, такого же, как и он сам, мастера интриг. Пообещал ему не только личную свободу, но и возвращение власти над Моравией, если тот поведёт туда франкское карательное войско и сам покажет на месте, какими средствами можно угомонить взбунтовавшихся холопов.

Святополк, хоть и опасался подвоха, принял игру. Не смутила его ни унизительная слава усмирителя собственных подданных, ни то, что вместе с ним отряжены для неусыпного надзора за всяким его шагом два немецких маркграфа, Вильям и Энгельшалк.

Как только вломились в моравские пределы, начались самые свирепые расправы. Святополк не препятствовал баварцам в их обычных повадках распоряжаться чужим добром, чужими жёнами и девками.

Когда подошли к валам и крепостным тынам Велеграда, он отсоветовал маркграфам готовить осаду или штурм. Первое отнимет много времени, второе будет стоить больших людских жертв со стороны нападающих. Есть лучший способ. Он сам берётся пройти внутрь восставшего города, объяснить людям безрассудность сопротивления и уговорить их добровольно сдать город. Кому-кому, а уж ему-то моравляне поверят, как отцу родному.

Защитники Велеграда, заметив приближающегося к главным вратам одинокого всадника и узнав в нём князя Святополка, которого уже не чаяли узреть в живых, действительно проявили признаки почтительного умиления и тотчас впустили его внутрь крепости.

За тынами установилась выжидательная тишина. Такая же — среди всадников, что изготовились ворваться в город.

Пошли минуты, а потом и часы. Похоже, Святополк очень уж понадеялся на свои способности перехитрить бунтарей, склонить их к сдаче ему никак не удавалось. Могли ведь ещё и побить князя, и повязать, узнав, что он-то и привёл карателей в свою землю.

Когда баварцы уже притомились сидеть верхами наизготовку, за тынами зашевелились. Из нескольких ворот горожане повалили им навстречу. Но не с повинными головами, а с секирами, мечами, копьями и дрекольем в руках. Они первыми кинулись в схватку и быстро окружили всадников. Рукопашная закончилась полным поражением чужого войска. Помяли и двух маркграфов...

Оказавшись весной 874 года на свободе, Мефодий наверняка слышал эту историю во множестве красочных изложений, в том числе и из уст самого Святополка, встреча с которым состоялась в Велеграде. По всем статьям князь выглядел полным героем. И немцев побил, и Карломаня переиграл. Хотя гуляли по городу и особые подробности того дня. Сам-де Святополк на вылазку не пошёл, чтобы на случай её неудачи было ему чем оправдаться перед Карломанем: да повинен ли он?.. Горожан уговаривал на мирную сдачу, а они скрутили ему руки-ноги и кинули в холодный подвал...

В тот самый год, когда Мефодий с учениками вернулся в моравскую столицу, Святополк решил воспользоваться затруднениями Карломаня, повязанного по рукам и ногам распрями с родными братьями. Князь отправил к старшему сыну Людовика в качестве своего доверенного лица некоего священника Иоанна Венецианца с предложением о мире. В письме заранее подтверждалась вассальная зависимость Моравии от немецкого королевского дома. Тем самым обеим сторонам предлагалось закрыть глаза на столкновение у стен Велеграда. Карломаня такое условие как будто устраивало, хотя бы на время. Мир был заключён в баварском замке Форхайм. Похоже, что оба участника сделки радовались каждый своей победе.

Но сказать ли про Мефодия, что он с особой радостью на душе повторно возвращался в столицу Моравии? Где уж там. Десять лет назад, когда они с покойным братом поспешали сюда из Константинополя, лежала перед ними дорога чистая, без единой ухабины. Теперь же всё изрыто вдоль и поперек, и не знаешь, за каким лесным бугром ждать новой засады.

Благо ещё заботливый Папа Иоанн VIII распорядился дать претерпевшему архиепископу и его спутникам в провожатые своего легата — епископа Павла Анконского, который следовал вместе с ними от самого места освобождения до Велеграда.

О том, чтобы завернуть с дороги в Сирмиум, городок на Саве, ещё в решении покойного Папы Адриана означенный как центр восстанавливаемой древней архиепископии и как резиденция Мефодия, сейчас речь не заходила. Как и во время короткой побывки у князя Коцела, не заходила больше речь о том, чтобы Мефодию остаться здесь и перенести в Паннонию свою владычную резиденцию из Сирмиума и открыть в Блатнограде большую школу.

Похоже, что почти четыре года, прошедшие со времени их последней встречи, сильно остудили былое рвение паннонского князя. А ведь кажется, совсем недавно, узнав, что Мефодий схвачен и находится неведомо где, князь слал письма в Рим, хлопотал перед курией о судьбе человека, которого, как и его покойного брата, считал чуть ли не посланцами самого Господа в своём уделе.

В “Житии Мефодия” есть выразительное объяснение произошедшей с Ко- целом перемены. Баварские епископы, с великой неохотой отпуская Мефодия на свободу и прослышав, что он намерен посетить Блатноград, поторопились отправить Коцелу письменную угрозу: “Аще сего имаши у себе, не избудеши нас добре”. Словом, условие поставили: или он — или мы: примешь его у себя, от нас добра не жди.

Наверное, князь пожаловался гостю на незавидную свою участь. Если немцы с Ростиславом, его добрым другом и союзником, так жестоко обошлись, если столькие беды претерпел от них Мефодий, уже будучи архиепископом, то посчитаются ли они с живущим у них прямо под боком паннон- ским дюком?

Что мог сказать Мефодий, слушая эти жалобы и оправдания? Что не пристало славянскому князю вести себя так малодушно? Что надо стоять на своей правде до конца, как Ростислав стоял? Или лучше подражать стеблю бла- тенского камыша, беспрерывно наклоняться туда-сюда, равняясь на таких же шатучих, тоскливо шепчущих про свои и чужие страхи: тише, тише, чтоб никто не дослышал?..

Надо бы помнить князю, что это и его, Коцела, имел в виду Христос, когда говорил: “Жатва велика, а делателей мало”.

Похоже, то была последняя встреча. Ни в “Житии Мефодия”, ни в бумагах папской канцелярии, ни в архивных документах Зальцбургской архиепископии Коцел больше не упоминается. Никто из исследователей не берётся точно определить, сколько ещё он правил в своём Блатнограде: год, два?.. Есть косвенные подтверждения того, что это именно он в 876 году, будучи вассалом королевства, был отправлен во главе франкского войска, чтобы по-давить бунт далматинских хорватов, и погиб во время сражения.

 

Продолжение следует

Предыдущая главка

← Вернуться к списку

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru