Культура

Прощай, Тамань?

Виктор Лихоносов

 «Все эти господа не прочли и четырех книг за свою жизнь».

Стендаль

 

Тем, кто поклоняется своей национальной истории и культуре, защищает ее, кто не смиряется с «государственной необходимостью» наступать железной ногой на святыни, кто с умом прочитал горы книг и усвоил достоинство родной и мировой культуры, все время приходится «обращаться за помощью», посылать письма «ответственным товарищам», которых еще в ХIХ веке так хорошо разглядел Стендаль. Да, писать, объяснять и умолять, порою благодарить за случайную мизерную поддержку. Это хорошо, если они родились  там, где ты защищаешь и немножко сочувствуют пенатам. А если они чужие?

На Кубани все меньше аборигенов, кубанских казаков и адыгов, казачество за годы советской власти растаяло и живет незаметно, само себя не осознавая, и куда ни пойдешь — начальство почти всюду приезжее. Они нагрели себе гнездышко на юге, возле моря и гор, у тихих речек, в городах и станицах, не нарадуются (о, куда они попали!), часто произносят в тостах «богатая земля», но сама историческая земля эта для них не святая, и все воспоминания коренных жителей о праотцах и порядках  ни о чем их душе не говорят, родных слез не вызывают, святые кубанские даты, славные герои забытыми не кажутся — в сознании одна курортная пустота!

Эти господа, понастроившие на плодоносных кубанских землях и на горных холмах особняков, даже в острые мгновения истории не чувствуют себя русскими, хотя в анкетах механически пишут это слово.

Много народов оккупировало Тамань под временное кочевье. Аланы, греки, хазары, генуэзцы, турки. Обрели и укрепили приморский угол запорожцы. Но вот наскочили, выявились новые невиданные захватчики, и национальность у них особая: хищники, воры, предатели.

Началось это после переворота в 1991 году.

Последние прихвостни социализма в одну ночь стали созидателями капитализма. Стало нестрашно выгребать из личных сейфов тайные накопления, отсчитывать взяточные суммы за всякие подписи и штампы, выкупать у бабушек или нарезать от колхозов огороды и завозить туда итальянский кирпич для дворцов. В Темрюке и по окрестностям стали возникать памятники, единственные по назначению в новейшей истории: внутри можно спать, завтракать и обедать, справлять нужду и принимать равных себе по богатству гостей. История, возможно, не забудет, как идейно переодевшиеся советские татаро-монголы не  из диких степей, а из вчерашних номенклатурных кабинетов вторглись на родную землю с мешками украденных денег и вонзили копья в 629 гектаров.

И на земле Таманской, на последней пяди Киевской Руси, затеяна была к 200-летию высадки запорожцев грандиозная стройка терминала «Темрюкнефтегаз».

Большие деньги потекли в терминал. Они и потопили все. Газеты были подкуплены в первую очередь. Заголовки статей задавили упреком патриотов Тамани, выходивших на митинг протеста. «Уникальный шанс», «Для производства и людей», «Чисты их помыслы», «Выйдем ли мы из пещеры?». В Тамань с неба спустились одни благодетели.

«Мы все еще бедны. А деньги пойдут школам и больницам, на строительство жилья и помощь малоимущим. И это деньги, которые пока что горят вместе с газом в тюменских факелах».

А ведь знали, что больше всего денег пойдет не на благотворительность, а в собственный карман. Миллионы! Бухгалтерия добра была обманом с самого начала.

Но какими словами закидали народ:

«Выйдем ли мы из пещеры?». «Считаю, что если народ не стремится к прогрессу, он обречен».

«После поездки в Финляндию я возвратился в нашу станицу к нашей печальной действительности, к нашему быту и укладу жизни, словно в пещеру, словно в каменный век»[1].

«Слушаю тех, кто на каждом углу кричит: мол, терминал — это катастрофа и думаю, что мы или лишены способности к простому анализу, или не хотим видеть жизнь такой, какая она есть...»

«...мы отстали во всем, и по укладу жизни отброшены назад по сравнению с цивилизованным миром на добрую сотню лет. Нам не надо бояться прогресса, когда-то надо начинать. Финляндия, к примеру, была самой отсталой окраиной Российской империи, а сейчас на нашем сырье разбогатела, жизнь сумела построить на зависть... (В. Швацкий, главный врач Таманской участковой больницы).

«О каком здравоохранении может идти речь, если у нас в больнице не на чем приготовить больным обед?» (он же).[2]

«НЕ ОСКУДЕЕТ РУКА» — заголовок похвальной статьи о терминалистах «Темрюкнефтегаза». «В сущности, именно с благотворительной деятельности и начал свое становление филиал «Темрюкнефтегаз».

Да, починили крышу Покровской церкви. И настоятель о. Павел, приехавший в Тамань из Белоруссии, горячо защищал идею терминала.

«Разве терминала надо бояться, разве от него беда исходит? Не это страшно, а то, что пустота коснулась душ человеческих, что скверна разъедает сердца людей, и живут они теперь без божьего благословения, без божьей благодати[3], без душевного успокоения и неповторимого чувства возвышенности и благочестия.

...Так не это ли страшнее терминала? Кстати, люди верующие к будущему строительству относятся с пониманием и верой. На все воля божья. По заветам Господа нашего любое деяние, направленное на благо людей, дело богоугодное.

...«И, пожалуй, по-настоящему ощутимую помощь получаем от «Темрюкнефтегаза», который начал свою деятельность с благотворительности. Люди, работающие там, внушают доверие чистотой своих помыслов. Поддержим их, дорогие соотечественники. Храни вас Бог!»

А жители протестовали, собирались на площади. Грешно противоречить святым отцам, их византийской политике, но все-таки слова батюшки о пустоте душ наших, о жизни без Божьей благодати невозможно было отнести к тем воротилам, которые у ж е  грели руки на развертывании терминала. Вера в Господа не дала батюшке прозорливости. На святую Тамань, через которую, по преданию, проходил святой Андрей Первозванный и где преподобный Никон «поставил церковь Пресвятыя Богородицы...», наступала гадость язычников. Грустно глядит с небес душа святого Никона. Кто же растаптывал национальную культуру, резал на куски исторические скрижали? Не бывший пастух, выступавший на митинге. Не бывший директор школы. Господь все видел: это главный врач, это бывший директор совхоза, по-хански водрузивший палаты при въезде в станицу и... и... прочие коммунисты, боровшиеся с Богом и «антисоветскими настроениями» и быстро устроившиеся после августа в рыночной продажной системе. Так с кеми же батюшка? С народом, который он окормлял молитвой, или с ними, не умеющими сложить для молитвы персты? Терминал — бесово-чернобыльское деяние на последнем клочке  Киевской Руси (после отпадения Украины). Меня не удивляют бухгалтеры ельцинской поры, спецы разных мастей, начальники с деревянной душой. Мою душу клонят к печали пастыри, историки, писатели, музейщики, мотивом всей жизни которых должны звучать слова Господа: «...и не хлебом единым жив человек...» В этом их миссия — служить духу, истине, красоте, памяти о «воде протекшей». Хозяева будут обещать златые горы, ковырять землю — что с них взять? Но мы-то не можем осенить благословением склад и хозяйственные дворы, поставленные на древних могилах. Иначе... для чего мы существуем?

................................................................................................................................................

 

Некоторые простаки тотчас поверили в блага земные и захлопали в ладоши. Простаки — это великое горе в любой земле. В революцию они подхватывают лозунги «земля крестьянам» и не могут представить, что землю отнимут. Простаки пошли за Ельциным, не понимая, что такой ухарь погубит страну.

Попалось на удочку и расхваставшееся своим возрождением казачество. Что вдруг стряслось с потомками запорожцев? кишка тонка в борьбе с басурманами? Перевелись писари и некому составить складное письмо турецкому султану в районе? Ну и казачество... Топнули бы чугунно: не допустим этой нефтегазовой гадости! не дадим пакостить нашу землю! И то ли намяли им чубы за демократических девчат, то ли затянули в корчму и напоили зомбированной горилкой — скисли казаки, сделались мягкими, как телятина. Не радо ли обогащению за счет угнетения таманской святыни и верховное казачество? Помалкивали вожди. Наказный атаман Бабыч открыл в 1908 году Тузлянскую грязелечебницу — для здоровья казаков; терминал принесет смрадную заразу — и все большие и малые атаманы при царе Ельцине отвели очи. Историю-то свою надо любить не только по торжественным дням. Так? На пассажирских автобусах примчались бы казаки в Темрюк, оцепили дом «Нефтегаза» и устроили им такой погром, о котором краеведы ХХI века писали бы наперебой как о схватке за святые углы праотцов.

Авантюра как-то незаметно прикрылась, исчезла куда-то громоздкая техника, закрылась контора, все вреде кончилось.

Вдруг появились новые татаро-монголы — фирма «Тольятти-азот»». И все те же речи: «Через два года вы Тамань не узнаете».

Нынче почти все воротилы — академики, доктора наук, президенты, авторы самодельных книг. И те же журналисты обслуживают их. Одни и те же газеты.

В 2002 году загремело на Тамани странное имя: Махлай!

Послушайте, что он сказал. Они все как заводные обезьянки. «Жить так, как живет сегодня Тамань, в ХХI стыдно».

Пришел радетель земли таманской, правда? Да, снова пришел какой-то в доску родной человек, заботливый и чуткий. Наверное, уже на другой день прямо от стыда сгорел: как бедно живут люди! надо помочь. Устроит коммуникации, возведет зерновые терминалы, и тогда «уверяю вас, на Тамань пойдут инвесторы». И подумать только: «приняли на работу больше ста жителей». Это Махлай назовет «новыми рабочими местами». О, что еще будет! «Появятся курортные базы, санатории и туристические комплексы. Через два года берег будет другим: прекрасные дороги, санатории, прогулочные катера и обустроенный берег. Это другая жизнь».

Все поняли? «Другая жизнь». Другая! Сытая, богатая, удобная. Кто против? Махлай пришел! радуйтесь! Он ведь еще в Тольятти понял, что «потомки казаков, высадившиеся здесь, заслуживают другой жизни». Другой, слышите? Сытой, богатой, как у самого Махлая. «Развивать социалку» — великая цель Махлая. «Приезжайте на Тамань через два года, — повторял он всем газетам, — и вы ее не узнаете».

«Я открыл для себя Тамань, познакомился с ее историей, прочитал библиотеку книг. И очаровался, влюбился в этот уникальный уголок земли». Наконец-то в окрестностях Тамани после преподобного Никона, Палласа, Лермонтова, Пушкина, Дюбуа де Монпере, Сумарокова и других путешественников появился богатырь, который, наверное, построит дом и будет жить здесь, работать и украшать великую землю. Сам батько Кондратенко благословил его на немокрое дело. Так говорят.

Я выпячиваю Махлая, а виноватых-то пруд пруди.

Не через два года, а через три увидел я Тамань.

И не узнал!

Какие исковерканные мы люди, русские! Какое у нас повсеместное пустое, исторически неграмотное, скачущее по мероприятиям начальство, как оно не любит читать книги и терпит культуру как вынужденное зло! Почему они такие? где они родились, где живут и будут умирать? Или они уедут (а то и удерут от возмездия) в Англию, в Австрию, в Швейцарию? Ты им скажешь: как загадили Тамань! уничтожили ее тихий облик! Они разведут руками, удивятся, опозорят вас: как?! да вы гляньте! гляньте, какие дома выросли! какой базар! спуск от каменного Антона Головатого выложен плиткой! Вам бы только критиковать.

И это русские люди?

Тамань уже сейчас похожа на проходной двор, а что будет дальше?

Чужие люди, натаскавшие в карман денег, захватывают прибрежные земли, выгодные усадьбы, строения, реликтовые исторические углы. Вдоль дороги у Сухого озера, почти до самой трехэтажной гостиницы, которую тоже кто-то купил, поставлены каменные дома. Кто дал разрешение? Кто из Комитета охраны памятников проспал или за взятку позволил своей подписью губить историческую примету Тамани? «Да оно уже все озеро продано! — говорят мне жители. — Застроят. Все.»

От площади, сбоку которой стоит на высоте памятный танк, хороший вид открывался на озеро и белые камешки домов на горизонте. Теперь на месте бывшего некрополя белые торговые ряды ларьков. Вместо почты — магазин. От лермонтовского музейного подворья внизу по берегу новые рестораны. Покупался, выпил, закусил. «оторвался». Чьи рестораны? Темрюкских господ? Пристань (на государственной-то границе) отдана в частные руки. Генеральный план застройки Тамани никто не отменял, но он уже нарушен, растерзан вольностью богачей. От вековой древности скоро ничего не останется. Даже берег, последнее напоминание о Тмутаракани, будет загажен «индустрией туризма». С некоторых пор буквально взбесились этот никчемной идеей... «индустрии туризма!» Не сберечь ни одного спокойного клочка старой земли, все застроить ларьками, пивными забегаловками, игорными домами, качать, качать деньгу, обещать народу блага  «и новые рабочие места», допускать беспредел, раз и навсегда засорить грохотом и шумом редкую приморскую тишину и т.п. — вот мечта хозяев новой жизни!

— Разрушено, — говорит почетный гражданин Темрюка, бывшая заведующая музеем Тамани, —  во время строительства железной дороги под Темрюком одиннадцать древних захоронений, четыре селения.

И никому не докажешь, что плохо, гадко — не чувствовать заповедной драгоценности родной реликтовой стороны.

 

***

 

В середине XIX века 300 верст казались великим расстоянием для путешественника,  и  некто  В.Ф. Золотаренко из станицы Васюринской  мечтал осчастливить  себя  именно путешествием. Что же это был за конечный пункт? Дневничок, почти никому неизвестный, прозябающий в архиве раскрывает нам возвышенную тайну: «Увижу ли я Тамань, так давно желанную? Да и  можно  ли  не  желать увидеть местечко, обильное достопамятностями не для одной только Черномории, а и для всей отечественной  истории! Не занимательно постоять на возвышенности, там, где два моря соединяются вечными узами, там, где взор роскошно не знает, на чем ему остановиться, не отрадно ли покупаться в море; не приятно ли побывать в Керчи, в Крыму...»

Три дня проскучавший в Тамани Лермонтов не мог вообразить себе, что в «скверный городишко» многие десятилетия после него будут стремиться в томлении самые разные люди (чаще всего не  писатели, а простые смертные(. Что же витает над этой Таманью и что в ней самой прекрасного и   магнитного? Вроде бы ничего такого.

Все, что век за веком видели скифы, греки, меоты, хазары,  адыги, славяне, половцы, монголо-татары, венецианцы и генуэзцы,  турки, запорожские казаки, что описали путешественники — Челеби,  Ферран, Паллас, Дюбуа де Монпере. Ян Потоцкий, Сумароков. Сбитнев, Герц и др., — давным-давно переменилось, развалилось,  исчезло. Что же чудесного в Таматрхе-Матархе-Тмутаракани. II Матриге-Тамани? Не знаю. Почему-то хочется гадать о ней, цитировать каждый листочек, наивно надеяться, что в нынешнее лето археологи найдут у обрыва что-то редкое, а где-то в архивах до сих пор обиженно ждет чью-то счастливую руку ветхая рукопись о Тамани.

«Вспоминай дни древние и ищи в них поучения... — напоминал в Тамани в 1911 году при открытии памятника казакам архиепископ Агафадор. — Как сохраняем мы во святом предании прохождение с проповедью о Господе нашем Иисусе Христе через нашу Тамань нынешний град Киев святого Апостола Андрея Первозванного, так свято храним память о запорожцах...»

 

***

 

Мне говорили «мудрые люди», те, которые уже не верят в малейшую справедливость:   — Зачем писать? Куда писать? Все бесполезно. Сейчас на кону только деньги, они всем правят. В обществе упразднено понятие о совести, правде, достоинстве, благородстве. Кругом  жулики и воры. Концов не найдешь. Никому не нужна история с поучением Владимира Мономаха. Смотри, даже патриарх не  поехал в Тамань, ему и его иерархам в голову не пришло спасать святую Тамань. Их душе ближе дачи Дивноморска, который кстати, назывался... Фальшивый Геленджик. Вот туда устремились святые отцы. А Тамань зачем им? А уж что говорить про чиновную номенклатуру, которая, отправляясь в отпуск, запихивает в портфель сотни тысяч. Или эти драные депутаты! Тоже стотысячники. О н и  чихали на все; они хапают, строят дома на самых святых пядях русской земли, лечатся за границей... Тамань! Да они ее уже продали! И никто горло драть не будет. Таманцы молчат, им тоже не до истории. Казаки перевелись.

Но я писал когда-то «Осень в Тамани» не для того, чтобы получать престижную премию «Ясная Поляна» им. Л.Н. Толстого. Очень приятная премия, горжусь ею. А не Толстой ли оставил нам вечный припев благородной души: «не могу молчать»?

Все молчат. Все между собой обсуждают, но никто наперед не вылезет. Боятся. Последнее отнимут. Где же эти свистуны-поэты, соловьями распевавшие у памятника Лермонтову и на вечерних банкетах, «с поникшею главой» стоявшие перед святынями древности, что же они в невыгодный теперь миг потеряли зычный голос, забыли свои клятвы любви, хмельные речи «о благословенной земле предков»? Стоят в гараже или проданы за бесценок советские автобусы, возившие бесплатно в парадные осенние дни литературную братву туда-сюда, нет выгоды перечить богатому начальству и воротилам бизнеса, лучше попросить при случае денежек на очередной опус, а Таманью сыт не будешь? И где патентованные с советских годов охранники старины, все эти дамочки с накрученными прическами, назначавшиеся за согнутую верность власти социалистической и почему-то уцелевшие после ельцинского переворота под властью новой? А где нарядные казаки? Все молчат — как будто выехали из родной страны в долгую командировку и оборвали с домом связь. А эта... как ее... интеллигенция? Интеллигенции хватает только на то, чтобы после купания в заливе или экскурсионной дегустации на винзаводе зайти, нагнув голову в дверях, в странную хату Царицыхи и промычать себе под нос: «мда-а, ни ванной, ни туалета, а жили же — с у-ума сойти...»

И с кем бы ни заговорил, речи похожие, угрюмые:

— Угробили, разворовали, распродали, растащили... Все  животноводство уничтожили. Работы нет. Кто как...

— Совхоз «Таманский» разорван на части и продан. Все фермы развалены; кирпич продавали на известь. Нету больше ферм. Нету больше свиней, коров, птицы, овец. Ни одной! «Ножки Буша» будем покупать. Дальше. Контора, что рядом с музеем Лермонтова, продана, Кому? Об этом газета «Тамань» вам не напишет. Гаража больше нет. Гостиницы нет,  частная. Двести гектаров земли числилось за миллиардером Брынцаловым, приезжавшим как-то лет пять назад; авторучку вытаскивал и хвалился: «Видишь? 15.000 долларов стоит». Брынцалов о Тамани забыл, а обещал превратить ее в сказку. Все заросло бурьяном. На краю станицы почти построил он винзавод и... вдруг бросил. Что случилось? Вдруг все побросали, емкости продали, порезали опоры, остальное растащили, ничего нет, пусто. Что-то у совхоза скупил какой-то Варум, брат ли, кто еще этой... наверное певички. Ну какое могут наладить хозяйство совершенно чужие люди? Купили, потом продадут. Челябинцы скупили в районе не менее десятка совхозов и винзаводы. Теперь вино — их собственность. Сперва повысили людям зарплату. А потом... Возле бывшей бани можете полюбоваться на дом-крепость: владелец — челябинец. Тоже, наверное, полюбил историю, как Махлай. Баня разобрана, площадка готова для строительства еще одной крепости. Чьей? Тайна. Помыться негде. Частная есть, дорого. Вода у нас самая дорогая в районе, больше двадцати рублей за кубометр. Грозятся повысить еще.

— Пристань отдали в аренду на 49 лет. Что вокруг нее творится, никто не знает. Всякое говорят. Были случаи: ночами подходили суда с рыбой, выгружали на Камазы и... Как раз в те недели, когда губернатор ловил по дорогам браконьеров и штрафовал за каждую рыбку. Куда лермонтовским контрабандистам на шлюпках  до нынешних.

— Столовой нет. Детский сад закрыт. Там, где был спорткомплекс, магазин «Магнит». Все... для блага народа.

— На бывшем турецком кладбище торговые белые лавки вы видели. Султанский дворец винодела из Вышестеблиевской (наискосок от героического танка) достраивается. А на винзаводе в Вышестеблиевской не густо. Где взял?

— Еще кое-как держится совхоз «Южный», но он уже не самостоятельный, его прицепили к другим совхозам. Новые рабочие места (что Махлай кричал)? Понаехали турки, армяне, китайцы, корейцы, узбеки. Нелегалов полно.

— Ну, а поедете за Тамань к Железному Рогу, к Волне, ничего не узнаете. Великая стройка коммунизма! Отдохнуть будет негде. В Волне белый мучной песок. Нигде такого нет. Даже в Анапе. Потеряли моря, теперь каждый метр на счету. Сколько наши предки к морю шли? 600 лет? И знаете, какие веселые, довольные начальнички, мы же их всех помним в районе! Хоть бы в одном глазу переживание: угробили ведь все! Ни в одном. Одурели от денег, от безответственности, от турецких курортов, от иномарок. Мы всех их помним, помним их коммунистические речи, помним, за что они с нас кожу сдирали. И вот, пожалуйста: на кого сами похожи? Тамань — это такая благодать, такая тишина, Керчь видна, Крым. Больше десяти лет катера не плавают и еще лет сорок пройдет — не будут. И все мы молчим. Журналисты приедут, они их угостят и...

Все молчат.

— Да, слез не видно. У людей все отбирают, а им хоть бы хны. Молчат. А посмотрели бы вы на некоторых (да их немало) на день «Таманской лозы...» Тут такая в августе гульба была! Станицы и хутора устроили свои курени, жарятся шашлыки, на столах угощения, вина — залейся, гремит музыка, костерочки, дымки, начальство с хвостом подчиненных обходит важно курени, угощается, бодрится, торговля кипит, а вечером фейерверк, на берегу под кручей столы для приглашенных, на помосте один за другим певцы, народные коллективы, хор из Краснодара казачий... Такое ощущение, что счастье льется через край.

— Лучше бы они эти деньги, потраченные на показуху, какому-нибудь детсаду или больнице отдали... Им не жалко. Какая гульба, какая лоза, если на землях бывшего совхоза «Таманский» все заросло? И на какие деньги они себе банкет устраивали на берегу? Под фейерверк. Кефаль уже под сто рублей за кг. Малек кефали задыхается в нефтяной пленке, поезжайте, посмотрите. Челябинский олигарх на месте бани поставил четырехметровый забор из итальянского кирпича, строит закрытый теннисный корт для себя. Чего принесло его на нашу землю? Нету детской футбольной площадки — там пивная.

— «Создадим новые рабочие места». Знаете, в Волне роскошная гостиница строится, там такое будет, спуск мраморный и всякое. Турецкому рабочему платят тысячу долларов. Но не он работает! Он на часть долларов нанимает наших безработных, а сам сидит в чистой одежде. Вы где-нибудь такое еще видели?

— Нет работы, живи как хочешь, и слышишь одно: «сейчас рынок, платите!» Люди как взбесились. Тянут тебе по двору и в хату трубы под отопление — плати. Но оставляют роботу для другой фирмы, для пожарников: те устанавливают вытяжки цинковые, дымоходы — плати! да плати почти пять тысяч. Потом надо еще звать водопроводчиков, чтоб подтянули от водопроводной трубы (она тут же) короткую трубу к колонке — опять плати. Но и это еще не все. Еще приедет комиссарша-приемщица и подключит трубочку к трубе большой. И распишется. И за это поистине короткое действие ты должен заплатить две с лишним тысячи! И это называется рынок? Это небывалая наглость, узаконенный бандитизм, за это надо расстреливать. Кругом нищета, безработица, и такое лихоимство.

А у них лозунги: «Таманская лоза», «инвестиции», «С нами будущее...».

................................................................................................................................................

 

...Ехали из Тамани перед вечером, небо после дождя еще было затянуто тонкими тучками, свежо и тяжело зеленела степь, все вокруг покоилось в тишине. Вот поднялись на взгорье, с которого оглянулись на маленькую Сенную у Таманского залива, повернули на Ахтанизовскую у хутора Соленого, еще раз повернули неподалеку от горы Бориса и Глеба и выпрямились в сторону горы Блювака. Здесь, на краю станицы, у последней белой хатки тишина замирает совсем, хатка кажется сиротливей соседних, гора Блювака сторожит само время давнишнее. Эта гора, темная  после дождя, и пустое влажное поле напоминают мне об Иване Прийме, который мальчиком на пашне «из вил и свиты делал маленькую палаточку, зажигал в ней свечу, всовывал туда голову и так читал по целым ночам», а дома во время работы записывал свои строчки «на дверях амбаров, конюшни и на белых стенах».

Где стоял дом отца Ивана Приймы и самого Ивана, если он после женитьбы отделился, никто уже не скажет и никто в самой станице даже не подозревает, какое талантливое племя Прийм возникло когда-то под боком горы Бориса и Глеба и как оно могло бы приукрасить старую станицу Ахтанизовскую, если бы мы не затвердели в последние десятилетия в полной безродности и издали бы книгу. Что это за книга? Иван писал стихи в 1916 году, когда воевал на Кавказском фронте в Турции, получил от Наказного атамана Бабыча денежное поощрение (немалое по тем временам, 100 рублей серебром), оставил прекрасные казачьи воспоминания; сын Константин дружил с Шолоховым и писал о нем книги; племянник в журнале «Русская литература» в Ленинграде в академическом звании обозревал словесность, писал труды, удостоенные высшей государственной премии. К этой семье дружно примыкают талантом ахтанизовцы А. Обабко и Н. Гулый, бывший атаман (оба с воспоминаниями).  Кто благодарно вспомнит их тихий поклон родной старине и будет гордиться, что они «наши станичники»? Пока никто. Как и в Тамани, в Ахтанизовской затоптаны следы прошлого. Не ждать ли, когда дагестанцы заглянут в местные исторические святцы, раскошелятся и выкинут на прилавки казачьи сочинения в твердой обложке: нате! это ваше! Дагестанцы нынче по осени приезжают в станицу издалека на сбор винограда; своим уже нету места на поле.

Если бы жили сейчас казаки той же породы и воспитания, что Прийма и Обабко, а в станицах и в отделах правили чины той же стати и коренного родства, что и Гулый, Вареник, Бабыч, то не надо было бы атаману Бабычу убеждать начальство: «будем хранить...», «давайте издадим...», «нельзя разрушать...» и т.п. «Хвала тебе, батько, — говорили казаки станицы Таманской Наказному атаману Бабычу, и слава тебе во веки вечные за горячую любовь к родной старине, любить которую и нам завещаешь».

— То ли правда родственные отношения, — говорил я вечером в Пересыпи петербургскому ученому, давно купившему в поселке усадьбу и выезжавшему в северную столицу два-три раза в год. — Понимали все: это наше, это нам досталось от отцов и дедов. Жили и чувствовали это. А сейчас-ас...

— А сейчас... «никому ничего не нужно». А кому нужно, того не слышат. Издают лощеные рекламные листки, какие-то экономические, «менеджерские» газетки, альбомчики, пустые книги, которые невозможно прочесть. Отсталость жуткая! Не отличают плохое от ужасного.

— Сколько раз просил: издайте этих талантливых ахтанизовцев (Прийму, Обабко, Гулого) — не запомнили. Сейчас составлена КНИГА ЧТЕНИЯ (из подлинных текстов со времен древности) о Тамани. Нет! На чушь всякую деньги есть, на чудесное  — нету. Нету жажды испить водицы. Придут турки и издадут, придут греки — издадут, и только русские сами себя забыли. Что же это за русские? Где выросло такое невиданное племя? Оно выросло в саду классовой борьбы. Составляют ли справочники, энциклопедии, хрестоматии — везде заметно, что делают это удивительно чужие переродившиеся люди. Ни тепла, ни кровного чувства, ни глубины. Все напоминает туристические буклеты, эту пошлость летнего отдыха.

— Что ж, так проходит слава земная...

— Зачем налоговой полиции, какой-то нефтегазовой кампании, какому-то хору выпускать свои календари? Вся слава кубанская лежит в сундуках: истории полков, написанные офицерами лучше, чем всякими романистами — беллетристами и прочими писаками, воспоминания о Тамани — все не издано, зарыто. Зачем же такая пустая трата денег на ерунду, на черт знает что? Какие можно издать КНИГИ ЧТЕНИЯ, альбомы о родной земле! Где же эти русские люди? где казаки? Когда они проснутся?

— А их нету уже. Переродились.

— Подумать страшно. В сиротстве лежит Русская земля. Надо и правда распечатать «Плач о погибели земли русской».

 

«В 1073 г. великий же Никон удалился на остров Тмутороканский — и, найдя чистое место у города, поселился там... и соорудил там церковь Пресвятой Богородицы, и так, благодатию Божею и молитвами преподобного Никона возросло то место, и образовался там славный монастырь во всем подобный Печерскому».

С горы Бориса и Глеба, созерцая тихую кроткую красоту окрестностей Ахтанизовской, глядя в ту сторону, где за Сенной и холмами у залива лежит на краю Руси Тамань, душа, вспоминая прожитые дни и разговоры, просила: «О преподобный! Услыши скорби наши, услышь плач погибающей святой земли Тмутороканской и помоги всем праведным душам отстоять Тамань, вразуми этих чертей неприбранных, оголтелых, одуревших от денег, и накажи их...»

 

август-декабрь 2005

 

← Вернуться к списку