православный молодежный журнал |
История и мыГоды надежд и всего одна ночь
Как помнит читатель, еще накануне Первой русской революции 1905 года самым популярным лозунгом у широких масс и большинства партий был лозунг “Даешь Учредительное собрание!”. И в феврале, октябре 1917-ого — тоже. 5 января 1918 года в четыре часа пополудни оно открылось в Таврическом. И сразу же в этом огромном котле закипели бурные страсти. Список желающих выступить рос и рос. Стенограмма зафиксировала 54 выступления 34 ораторов. Сколько бы еще поднялись на его трибуну, одному Богу известно, если бы перед рассветом, в 4 часа 40 минут матрос-анархист А. Железняков не произнес ставшую знаменитой фразу: “Караул устал, пора закрывать”. Впрочем, и это не остановило собравшихся. Чернов ответил Железнякову, что Собрание не нуждается в охране, его охраняет вся Россия. Разгоряченные депутаты не закрыли заседание, приступили к обсуждению главных законов. Депутаты продолжали работать, приняли пункты закона о земле, постановление о провозглашении России демократической федеративной республикой, декларацию о мире, осуждавшую сепаратные переговоры большевиков с немцами и требовавшую всеобщего демократического мира. Уже утром председатель собрания В. Чернов предложил сделать перерыв в заседании, так что роль анархиста Железняка в разгоне Собрания была преувеличена большевистским историческим мифом. Очередное заседание назначили на 17 часов 6 января. Члены Высокого собрания выходили из зала заседаний сквозь строй бесновавшейся толпы, которая требовала роспуска “Учредиловки”. Но тогда депутаты еще не знали, что их постигнет участь членов Первой, Второй и Четвертой Государственных Дум. На следующий день, толком не отоспавшиеся под впечатлением ожесточенных прений, они сразу же после обеда вновь потянулись к Таврическому. Но дворцовые ворота были накрепко закрыты, охранялись не только стражей с винтовками и пулеметами, но и двумя полевыми орудиями. На стене висело объявление: “По распоряжению комиссара здание Таврического дворца закрыто. Комендант Пригоровский”. Лучшие русские люди почти сто лет жили идеей Учредительного собрания, политического органа, который дал бы всей демократии русской возможность свободно выразить свою волю, заметил Максим Горький в “Несвоевременных мыслях”. В борьбе за эту идею погибли в тюрьмах, ссылке и каторге, на виселицах и под пулями солдат тысячи интеллигентов, десятки тысяч рабочих и солдат. На жертвенник этой священной идеи пролиты реки крови. И вот это самое Учредительное собрание, о котором так много говорилось, на которое возлагали все надежды самые широкие массы, большинство политических партий, на пути к которому сломано столько копьев, едва родившись, умерло. Почему? Эта проблема достаточно широко освещена в исторической литературе. Автор не ставил перед собой задачи анализировать эти исследования, но одно из них — фундаментальную монографию Л. С. Протасова “Всероссийское учредительное собрание. История рождения и гибели” советует прочесть тем, кого глубоко интересует эта проблема. Хотя с позицией Протасова, его выводом видимо не все согласятся: “Пир был готов, да званые гости оказались недостойны его”, — так князь Д. М. Голицын подвел итог первым конституционным попыткам ограничить самодержавие в 1730 году. В января 1918 года эти слова могла повторять вся Россия”. “Умом Россию не понять”. Эти слова Фета мы часто слышим от разных людей и по разным поводам. Но наиболее точно они подходят, пожалуй, к Учредительному собранию. На это обратил внимание еще “первый летописец” Октября Джон Рид. В предисловии к знаменитой книге “Десять дней, которые потрясли мир” он задавался вопросами: “Если до Ноябрьской революции (по новому стилю. — Авт.) большевики боролись за Учредительное собрание, то почему впоследствии они разогнали его силой оружия? И если до того момента, как большевистская опасность стала явной, буржуазия выступала против Учредительного собрания, то почему же впоследствии она стала его поборницей?” Где уж тут найти ответ на этот вопрос американцу, если вот уже почти 100 лет не могут ответить на него отечественные историки. На истину в последней инстанции не претендует и автор, он лишь излагает свою точку зрения. Порох всех революций — борьба за власть. И по сей день в той или иной стране вспыхивают революции ибо проблема справедливого устройства людей до конца не решена ни в одном государстве. Да, есть государства, где столетиями существует тот или иной строй, но где гарантии, что под воздействием тех или иных он не рухнет, как рухнула могущественная Римская империя, Австро-венгерская, Российская, наконец, Советский Союз? Верховенство народа всегда будоражило людей. Американцы в Декларации независимости североамериканских колоний Англии первыми записали: “Мы, народ Соединенных Штатов...” В России декабрист Н. Муравьев вносит этот сюжет в проект своей конституции: “Источник верховной власти есть народ, которому принадлежит исключительное право делать основные законы для самого себя”. Полномочия конституционных перемен признавались только за всенародным державным собором, то есть Учредительным собранием. Впрочем, его сподвижник В. Пестель не разделял этой идеи, будучи сторонником жесткой и длительной революционной диктатуры. Народ не однороден. “У всякого своя правда”, — гласит пословица. И даже у единомышленников есть оттенки во мнениях. Жизнь — это борьба мнений. Истина же рождается в споре. К сожалению, и истина не всегда главенствует, зачастую верх берет не здравая мысль, а хитрость и сила, стечение ряда обстоятельств. Идея созыва Учредительного собрания, как альтернативы господствующему самодержавному строю, стала своеобразной синей птицей для россиян, она столетиями грела души людей. А история борьбы за созыв Хозяина Земли Русской, как отмечала 2 декабря 1917 года газета “Народная свобода”, — “это Голгофа подвижничества”. Развивая эту мысль, известный юрист-государствовед М. А. Рейснер писал: “Учредительная власть является тем строителем, который тяжелый гранит народной мощи превращает в светлый и стройный храм народной свободы”. Не путем революций, не “красным петухом”, не с вилами и кольями хотели люди сменить ненавистный им царский абсолютизм, а посредством народного вече. Уже в 1879 году указывали, что “народная воля была бы достаточно хорошо высказана и проведена Учредительным собранием, избранным свободно всеобщей подачей голосов”. Эту идею подхватил на рубеже 80—90-х годов один из основателей конституционно-демократической партии, уже упоминавшийся И. И. Петрункевич, заявивший о неспособности самодержавия честно выполнять принятые им перед народом обязательства. Только Учредительное собрание может оберечь страну от таких обещаний, которые гораздо легче берутся назад, чем делаются. На II съезде РСДРП и социал-демократы, как уже отмечалось, внесли в свою программу-минимум требование “низвержения самодержавия и созыва Учредительного собрания, свободно избранного всем народом”, которое обеспечит последовательное осуществление принципов демократической республики, политических свобод, широкого местного самоуправления и других демократических требований. Кстати, у большевиков и меньшевиков был не одинаковый взгляд на Учредительное собрание. Большевики считали, что оно вырастет из восстания народа и станет промежуточной станцией на пути к будущей диктатуре пролетариата, меньшевики же не исключали его созыва мирным путем, под общественным давлением снизу и последующим полновластным переходом в социализм. Учредительное собрание вошло и в программу эсеров, имевших традиционно крестьянскую базу. В январе 1906 года на I съезде эсеры заявили, что прямую революционную борьбу против царизма будут соединять с агитацией за созыв Земского (Учредительного) собрания, свободно избранного народом без различия пола, сословия, национальности, религии “для ликвидации самодержавного режима и переустройства всех современных порядков в духе установления свободного правления”. Возводя в абсолют Учредительное собрание, они выдвигали его созыв и как условие прекращения своих террористических акций против представителей царской администрации. Отколовшиеся позже эсеры-меньшевики пошли дальше — с демократически избранным Учредительным собранием они связывали введение в стране трудовой республики и полной социализации общества, то есть Учредительное собрание должно было раздать крестьянам землю, рабочим — фабрики и заводы. Партией “полного Народовластия”, постепенной подготовки социалистического строя” объявила себя Трудовая народно-социалистическая партия, объединившая в июне 1917-го народных социалистов и трудовиков. Она была заметной силой в подготовке Учредительного собрания. Требование созыва Учредительного собрания, этого верховного органа власти, — Хозяина Земли Русской — содержалось в том или ином виде в программах большинства партий, за исключением монархических (октябристов, Всероссийской отечественной партии и некоторых др.). Октябристы считали, что с момента обнародования Манифеста 17 октября “народ наш становится политически свободным, наше государство — правовым государством”, а Учредительное собрание отдалит столь желанный час успокоения страны и “заключает в себе полный разрыв связи с прошедшим, поведет к пересмотру таких начал нашего политического и общественного быта, кои не могут быть поколеблены без тяжелого революционного потрясения всей страны”. После прихода в Думу и став там влиятельной фракцией, охладели к Учредительному собранию и кадеты, считая, что Россия уже вступила на конституционный путь, и теперь необходимо расширять законодательные права Государственной Думы, создать ответственное перед нею правительство, которое должно проводить широкую программу социальных реформ. Получив Манифест 17 октября и Государственную Думу лозунг созыва Учредительного собрания несколько отодвинули в тень и другие партии, взяв ориентир на Государственную Думу. Но, получив ее в урезанном виде, пережив разгон Первой, Второй Дум, приостановку Четвертой Думы, народ снова, со всей остротой поставил это требование в повестку дня. Оно стало ососбенно актуальным после отречения Николая II от престола, после Февральской революции в стране не стало верховной власти: Дума была распущена, царь отказался от престола в пользу своего брата Михаила, а тот, “поцарствовав” около суток, 3 марта тоже отрекся. Вернее, поставил условие, соглашаясь взойти на трон, если таковая будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского. Кстати, собравшиеся на квартире князя Путятина, где проходило отречение Михаила Федоровича, благодарили его за такой шаг. Особенно велеречив был А. Ф. Керенский, заверявший Его императорское величество, что “временщики” донесут драгоценный сосуд власти до Учредительного собрания, не расплескав из него ни единой капли. Но вакуум верховной власти не мог сохраняться долго. Это понимали два преемника — Временный Комитет Государственной Думы и Исполком Петроградского Совета рабочих депутатов, о которых говорилось выше. В ночь с 1 на 2 марта они договорились начать немедленную подготовку к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны. Оно “так же само, и только оно, определит круг и границы своих задач” — станет “Хозяином Земли Русской”. Никто не высказался против. Даже ярый монархист В. В. Шульгин вынужден был заявить, что если бы ему сказали два дня тому назад, что он выслушает это требование и не только не будет возражать, но признает, что другого исходе нет, он назвал бы безумцем того, кто бы это сказал, и себя посчитал бы сумасшедшим. Но сегодня он ничего не может возразить против Учредительное собрание на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Правда, иные, соглашаясь с созывом Учредительного собрания, лелеяли совсем другие мысли. Тот же М. В. Родзянко доверительно делился с начальником штаба Ставки М. В. Алексеевым, что решение Учредительного собрания не исключает возможности возвращения династии к власти. Кадеты В.А. Маклаков и В.Д. Набоков тоже имели особый взгляд — признавая в принципе право каждого на участие в делах государства, считали Учредительное собрание в неграмотной стране фарсом, зло высмеивая тезис о “кухарках, управляющих государством”. Особая позиция проскользнула, впрочем, и у большевиков, хотя ее мало кто тогда заметил. 9 июня 1917 года “Правда” писала, обращаясь к делегатам I Всероссийского Съезда Советов рабочих и солдатских депутатов: “Всероссийский Съезд Советов... вы должны считать даже выше Учредительного собрания, ибо выборы в Учредительное собрание будут не через организации, созданные самим народом, а от самых разных классов общества”. Что ж, резон в этом заявлении есть. Тем не менее идея Учредительного собрания овладела широкими массами — всем казалось, что это панацея от всех российских бед. В стране царила эйфория. Лозунги “Да здравствует Учредительное собрание!”, “Вся власть — Учредительному собранию!” звучали на каждом митинге, висели чуть ли не на каждой улице Петрограда, Москвы, других городов. Формула верности Учредительному собранию была внесена в тексты государственной присяги. Вместе с тем никакой ясности о самой сущности Учредительного собрания у большинства народа не было. Одни понимали его как одноактное событие, способное сразу же решить все проблемы государственного устройства, жизни и быта людей, другие — как постоянно действующий орган народоправства (не зря ведь называли Хозяином Земли Русской), третьи надеялись, что Собрание вернет все на свои места. Такая вот питательная почва, как показали дальнейшие события, не дала глубоко прорасти корням, и растение быстро зачахло. Но это я забежал вперед, вернемся однако в март 1917-го. В середине месяца министры Временного правительства принесли в Сенат присягу, в которой клялись принять все меры для созыва в возможно кратчайший срок Учредительного собрания и преклониться перед выраженной им народною волей об образе правления и основных законах Российского государства. Но путь к его созыву был нескор и очень тернист, хотя все четыре состава Временного правительства (от 3 марта, 6 мая, 8 июля и 26 сентября), а потом и большевики, взявшие власть в свои руки, обещали обязательно созвать этого самого Хозяина Земли Русской. От слов же до дела, как известно, дистанция огромного размера. Сразу же после Февральской революции возникли три вопроса по поводу этого самого Учредительного собрания: Где? Как? Когда? И на каждый из этих вопросов ответить было не так-то просто. “Где”? Казалось бы, вопросов тут не могло быть, — в столице, однако Московская городская дума 7 марта высказалась за то, что местом созыва Учредительного собрания должна стать Москва — сердце России, являющаяся на протяжении всей русской истории собирательницей и хранительницей живых духовных проявлений и чаяний русского народа. В пользу Москвы приводился и тот довод, что здесь короновались цари на престол. Немаловажным являлся и факт, который отмечал “Воронежский телеграф”: в старой столице народным избранникам будет работать гораздо спокойней, чем в кипящем Петроградском котле революции. За Петроград те, кто свой партийный и классовый идеал и интерес ставят выше свободно принятых решений...” Тем не менее за Петроград высказалось большинство политических партий и Временное правительство. Исход дела в конце концов решил аргумент: Москва потребует больших дополнительных хлопот и расходов, в Питере же дешевле, ибо отлажен механизм организации работы четырех Государственных Дум. Долго муссировался вопрос — “Когда?” — о сроках созыва Хозяина Земли Русской. На переговорах между Исполкомом Петроградского Совета и Временным Комитетом Думы 2 марта было достигнуто соглашение о немедленном созыве, но конкретная дата не прозвучала. Полная неопределенность царила и после переговоров. Глава Временного правительства Г. Е Львов считал, что подготовка к проведению такого мероприятия займет от трех до шести месяцев, Председатель IV Думы М. В. Родзянко полагал, что это произойдет никак не ранее, чем через полгода. Муссировалось и предложение вообще отложить созыв Собрания до окончания войны. У партий, у Временного правительства были свои резоны оттяжки созыва Хозяина Земли Русской. Первому составу Временного правительства некуда было спешить, ибо оно понимало, что шансов на благоприятный исход выборов практически у него нет, как нет и гарантии удержать в стране порядок, не допустить после выборов экстремизма и анархии. В.Д. Набоков, управделами Временного правительства, признавался; это если бы до Учредительного собрания удержалась какая-нибудь власть, то созыв Учредительного собрания был бы несомненным началом анархии. Будь у правительства реальная сила, оно могло бы сразу отложить вопрос до окончания войны. Такой силы у него не было. Партии, поторапливая правительство, понимали, чем позже наступят выборы, тем лучше они подготовятся к избирательной кампании, а, стало быть, и заполучат больше голосов избирателей. Впрочем, вопрос с затяжкой решился сам собой, едва лишь дело дошло до вопроса: как?, т. е. коснулось самого механизма созыва и проведения Учредительного собрания. Временное правительство создало Юридическое совещание, которому и поручило разработать этот самый механизм. 25 марта правительством учреждено Особое совещание для изготовления проекта Положения о выборах. Минуло еще два месяца, пока Особое совещание укомплектовалось и, преодолевая все юридические препоны, открыло свои заседания (25 мая). Председателем Особого совещания стал Ф. Ф. Кокошкин, признанный знаток права. В его состав вошли также видные юристы Н. И. Лазаревский, В. М. Гессен, С. А. Котляревский, Б. Э. Нольде, В. В. Водовозов, А. С. Лаппо-Данилевский и другие. Вскоре состав этот разросся до сотни членов, плюс огромный аппарат. Большевик М. Ю. Козловский отмечал преобладание в Особом совещании “имущих” над “трудящимися”, а еще желание каждого высказать свое собственное суждение по любому, порою даже мелкому вопросу, при этом выступающий проявлял особую заботу о партии, которую представлял. Это затрудняло работу, оттягивало достижение консенсуса. Чтобы подстегнуть “особистов”, Исполком Петросовета также создал Комиссию по Учредительному собранию во главе с трудовиком Л. М. Брамсоном. Комиссия эта подготовила свои материалы и вынесла на Всероссийское совещание Советов (29 марта — 3 апреля 1917 г.). Докладчик В. Б. Станкевич убеждал в нереальности требований созвать Хозяина Земли Русской через два-три месяца, считая, что это возможно в лучшем случае лишь в сентябре. Но и этот срок оказался нереальным. 21 мая кадетская газета “Речь” писала, что Учредительное собрание сможет собраться не раньше ноября. Большевики подвергали резкой критике “резинщиков-формалистов”, настаивая на безотлагательном проведении выборов. Отвечая на эту критику, Ф. Ф. Кокошкин заявлял, что скорейший созыв Учредительного собрания чрезвычайно важен, но не менее важно, чтобы воля народа выражалась самым правильным образом. Большевиков это не убеждало — они назначили на 18 июня массовую демонстрацию в Петрограде в поддержку Учредительного собрания. И только тогда зашевелились Временное правительство и Исполком Петроградского Совета, Особое совещание. Чтобы предупредить успех большевиков, вырвать у большевистской агитации ее жало, как полагал М. В. Вишняк, будущий секретарь Учредительного собрания, правительство назначило срок выборов за четыре дня до демонстрации. 17 сентября определили днем голосования, а открытие Учредительного собрания — 30 сентября. Принимавшие это решение ясно понимали, что даты эти совершенно нереальны, как выразился Н. Суханов, писаны “по воде вилами”. Тем более проблематично было проведение выборов в один день на всей территории России, в стране, где никогда прежде не проводилось всеобщего голосования, оставалась низкой общая культура населения, мягко говоря, была плохая связь. Даже для комплектования избирательного аппарата на местах, непросто было найти грамотных людей. Но Временное правительство вынуждено пойти на этот шаг под давлением общественности. И как только пар выпустили, дату выборов передвинули на ноябрь. Немало пришлось покорпеть над избирательным законом. Проблем тут тоже было выше головы, и споров до хрипоты. Разделились мнения по вопросу о возрасте. Эсеры и меньшевики отстаивали свои программные положения, согласно которым избирательный ценз равнялся 20 годам — кадеты шли за Европой, где право голоса граждане получали в 21 год. Большевики стояли за 18 лет, мотивируя тем, что в армию во время войны стали брать именно с этого возраста. В итоге принятия компромиссного решения постановили: граждане имели право голоса, если ко дню выборов им исполнилось 20 лет. Военнослужащим право голоса предоставлялось независимо от возраста. Баталии шли и по поводу избирательного права для женщин. Мнение левых и правых сходились на отрицательном ответе. Только мотивация была разной. Если первые опасались, что женщины в ходе выборов проявят крайне опасный для революции консерватизм, то кадеты полагали, что женский пол беззащитен от внушений безответственных политических демагогов. Но, в конце концов, женщины получили право голоса наравне с мужчинами и уже в ходе выборов в органы местного самоуправления летом и осенью 1917 года доказали, что свой выбор они делают вполне разумно и обоснованно. Могут ли члены царской семьи, вклчюая великих князей, избирать и быть избранными в УС? Совещание решило, что могут. Но Временное правительство, видимо, желая отвести от себя малейшие подозрения в “контреволюционности”, воспротивилось такому решению. Чем недовольны были великие князья, упиравшие на дальность своего родства со свергнутым царем. Избирательный закон не предусматривал каких-либо ограничений имущественного, образовательного характера, не было ценза оседлости, как и не делалось различий между коренными россиянами, иностранцами, принявшими российское гражданство. Лишались права принять участие в выборах лица, находившиеся к моменту выборов под стражей. В целом же российский избирательный закон. частично принятый и опубликованный в конце июля, впервые в мире дававший право голоса женщинам, военнослужащим, гражданам всех национальностей громадной страны, стал прогрессивнее избирательного законодатеьства даже Великобритании,где правом голоса обладала лишь треть граждан. В царской России в выборах в Думу участвовао всего 15 процентов подданных. Вопросом вопросов, конечно же, стала сама система выборов. После долгих дискуссий остановились на пропорциональной системе, как более демократичной. Ее основное преимущество перед мажоритарной системой заключалось в том, что она не требовала абсолютного большинства голосов в каждом избирательном округе и обеспечивала права меньшинства. На практике это давало возможность даже слабой партии послать своих представителей в Учредительное собрание, набрав установленный для данного округа минимум голосов. Пропорциональная система в условиях России была удобна еще и тем, что не требовала нарезок новых округов — в большинстве случаев их границы совпадали с границами губерний. За нарушение свободы выборов и даже покушение на нее Положение предусматривало шкалу наказаний, согласно которой, напирмер, виновные в попытках помешать голосованию подлежали заключению в исправительном доме на срок до трех лет. За помехи в работе избирательных комиссий можно было получить до шести лет каторжных работ. Даже духовное лицо за попытку агитации во время богослужения могло быть осуждено к заключению в тюрьму на срок до шести месяцев. Как на изъян избирательного закона, некоторые газеты того времени указали на тот факт, что в списки попадали прежде всего партийные активисты, а не люди, готовые к законодательной деятельности. Словом, на исходе тринадцатой недели корабль был закончен постройкой и оснащен парусами, констатировал М. Вишняк, имея в виду избирательный закон. Оставалось спустить его на воду и доплыть до назначенной гавани. По признанию ряда правоведов, как российских, так и зарубежных, Положение о выборах в УС послужило образцом законодательства не только для стран,недавно входивших в состав Российской Империи, но и дало повод к пересмотру избирательных законов в ряде других государств мира. Эксперты кадетской партии, оценивая закон чрезвычайно высоко, признавали вместе с тем, что он значительно расширяет права не их электората, укрепит позиции не их партии. Ряд либеральных политиков счситали его даже “слишком совершенным” для России, 70 процентов населения которой было неграмотным. Недостаток грамотных людей был ощутим даже при формировании избирательного аппарата на местах. Впрочем, были и такие, как П. Сорокин, который иронизировал по этому поводу, считая, что избирательный закон так же годится для современной России, как вечернее платье для прогулки на лошади. 22 июля Положение о выборах во Всероссийское Учредительное собрание было опубликовано в печати. Зеленый огонь выборам и избранию 800 депутатов был зажжен, хотя в целях более широкого представительства предлагалось 1500 человек. Но это не прошло. Статистики после долгих дебатов пришли к выводу, что в России на тот момент проживало 164,2 млн человек, и согласно переписи 1897 года, в выборах должно принять участие 90 млн человек. Исходя из величины и размещения электората образовали 81 избирательный округ: 73 гражданских и 8 военных. Округа разительно отличались величиной электората, а, стало быть, и представительством депутатов в Учредительном собрании: от одного (Камчатка) до 36 (Закавказский округ). Общее руководство всеми работами Временное правительство возложило на Всероссийскую по делам выборов в Учредительное собрание комиссию (Всевыборы), которую возглавил кадет, профессор Московского коммерческого института Н. Н. Авинов. В комиссию вошли также: кадеты М. М. Винавер, В. М. Гессен, В. А. Маклаков, В. Д. Набоков, Б. Э. Нольде; энесы И. В. Якушинский, М. Н. Брамсон, Э. Э. Понтович; эсеры М. В. Вишняк, Г. И. Лордкипанидзе, М. С. Фокеев; меньшевики В. В. Гомберг, В. Н. Крохмаль; прогресист И. М. Гродзицкий; от партии центра А. Г. Лелюхин. Почти 80 процентов — евреи и масоны. Всевыборы активно взялись за работу. Множество проблем возникало с организацией выборов. Нужно было создать, укомплектовать, снабдить всем необходимым 112 тысяч избирательных участков и, следовательно, такое же количество участковых комиссий, 652 уездных и равнозначных им, 127 городских комиссий. Для работы в них отправляли из городов учителей. Везде царила на первых порах нервотрепка, неразбериха. Когда Всевыборы затребовали от округов информацию о степени готовности, половина не ответила. Не хватало бумаги, карандашей. С мест одно за другим пошли требования отсрочки выборов. 9 августа Временное правительство назначило новые сроки: выборы в Учредительное собрание — 12—14 ноября, день открытия его — 28 ноября. Все вместе: ажиотаж, проволочки, оттяжки в конце концов несколько охладили интерес общества к Учредительному собранию. Нет-нет да и задавался неожиданный вопрос: “А зачем оно?” Газета “Новая жизнь”, которую издавал М. Горький, 5 октября так ответила на этот вопрос: “Учредительное собрание лишь в том случае выведет страну из тупика, если в нем составится прочный правящий блок, объединяющий большинство крестьянства, мелкой буржуазии городов и рабочего класса”. Предвыборная борьба включала в себя такой принципиальный момент, как составление списков и создание блоков. Списки определялись на съездах и конференциях. Заявленные списки получали номера в порядке их утверждения окружными комиссиями. Предыборная компания снова подогрела интерес к Хозяину Земли Русской. Собственно, это была борьба партий за электорат, за приход к власти и осуществление своих программных целей. Она развертывалась одновременно на трех театрах действий: в городах, деревнях и селах, в армии. Все понимали, что исход кампании зависит от крестьянства, и потому в деревнях шла буквально охота за голосами. В сложном положении оказались — кадеты. Оставшись после февраля главной либеральной партией страны, она была вынуждена срочно корректировать и свою программу, и имидж. Ее мартовский съезд единогласно(!) постановил отказаться от прежней ориентации на конституционную монархию и высказался за республику. Этот поворот дружно поддержали местные кадетские организации. Изменился и руководящий состав партии, в котором буржуазных деятелей осталось не более одной пятой. Основу же руководства составили видные деятели науки: историки, юристы — П. Н. Милюков, А. А. Кизеветтер, С. Ф. Ольденбург, М. М. Винавер, В. Д. Набоков, Ф. Ф. Кокошкин, В. А. Маклаков. Член кадетского ЦК философ А. С. Изгоев называл партию буржуазной, но не капиталистической. У партии не было недостатка в ораторах и публицистах. Что же касается социальной базы кадетов, то она к лету стала расширяться за счет городской интеллигенции, мещанства, крепко перепуганных эксцессами революции, главным участником которых был, разумеется, человек с ружьем. Этих эксцессов стали бояться даже больше, чем возможного возврата реакции. Сложность положения кадетов состояла и в том, что как “партия здравого смысла”, социального компромисса, партия государственников и реформаторов, тем более входящих в правительство, они обязаны быть “за” и только “за” созыв Учредительного собрания. Но как быть за то, что в сложившемся политическом климате светит не тебе, а “кухаркиным детям, не способным управлять государством”? Разумеется, что партия в таком состоянии не могла рассчитывать на успех и получила 2 180 488 (4,5 процента) голосов избирателей. В конце концов, как заметил позже У. Черчилль, Гучков и Милюков, доброжелательные и простодушные марионетки, скоро сошли со сцены. Они сыграли свою роль. Сам же П. Н. Милюков после бурных событий июля 1917 года пришел к выводу, что борьба с “буржуазией” покончена и начался новый акт пьесы: шла борьба между двумя течениями — умеренным и крайнем в самом социализме. Иначе говоря, между своими, то есть самая непримиримая. В партии социалистов-революционеров тоже были свои умеренные и левые. Однако, в отличие от кадетов, партия была уверена в победе. Для этого у нее было все, прежде всего массовая поддержка деревней главного лозунга эсеров — о передаче земли крестьянам. Без всяких выкупов! Но путем не приватизации, а социализации. В своей программе ПСР обещала добиваться скорейшего прекращения войны путем заключения демократического мира; участия народа в управлении страной через местное самоуправление и “создание свободного союза свободных народов России, управляемых всенародно избранными представителями”; преодоления разрухи путем государственного регулирования, введения рабочего контроля над производством. Опорой эсеров была значительная часть сельской интеллигенции: учителей, врачей, земских служащих. За партию агитировала и сама ее история с легендарными именами героев и подвижников. Неудивительно поэтому, что эсеры получили 19 110 074 (39,5 процента) голосов. Но при всем этом расхождения между левым и правым крылом внутри ПСР настолько усилились, что раскол между ними был вопросом времени. В рядах другой социалистической партии, меньшевиков, также состояла плеяда личностей ярких, выдающихся: В. Г. Плеханов, Ю. О. Мартов, Ф. И. Дан, И. Г. Церетели, Н. С. Чхеидзе и другие знатоки и толкователи марксизма. Однако нацеленность меньшевистской программы на “саморазвитие общества в сторону социализма” по мере развития последнего в Европе сужала и перспективы, и электоральную базу партии, что неизбежно в обществе перегретом от социального нетерпения. Настолько перегретом, что Всероссийский съезд врачей, состоявшийся в конце июля, поставил ему диагноз — “острый социальный психоз” и потребовал отсрочить выборы в Учредительное собрание, установив в стране твердую власть. Как отмечалось выше большевики активно выступали за Учредительное собрание. Но пока шла подготовка к выборам, грянула Октябрьская революция и они пришли к власти. Хозяин Земли Русской, по существу, им уже был не нужен. Как вспоминал Л. Д. Троцкий, над вопросом, как быть с Учредительным собранием, они задумывались, если не в первые часы после прихода к власти, то в первые же дни. Были предложения отсрочить выборы, расширить избирательные права, дав их 18-летним, обновить избирательные списки, ибо они никуда не годятся: множество случайной интеллигенции, а партии нужны рабочие и крестьяне. ыли и возражения: неудобно сейчас делать отстрочку. Это будет понято как ликвидация Учредительного собрания, тем более что мы сами обвиняли Временное правительство в оттягивании Учредительного собрания. Большинство высказалось против отсрочки. И хотя Ленин говорил, что ошибка (как в воду глядел), после же принятия решения, по утверждению Троцкого, перенес все свое внимание на организационные меры, связанные с осуществлением Учредительного собрания. В этих условиях большевики попытались взять под свой контроль Всевыборы. Члены комиссии, однако, отказались от сотрудничества. Тогда их арестовали. Комиссаром по делам Учредительного собрания с широкими полномочиями большевики назначили М. С. Урицкого. Но арест членов Всевыборов вызвал широкую волну протестов и по распоряжению Ленина 27 ноября их освободили, правда, работать им уже не пришлось. Воскресным утром 12 ноября началось голосование и, согласно Положению, должно было закончиться в 14 часов 14 ноября. Но в силу ряда объективных и субъективных причин не закончилось в указанный срок. Скажем, Закон о выборах, вся документация весом в 5 пудов в Сиибирскую окружную комиссию пришли лишь 22 ноября. Но Симбирск — это Центральная Россия, а что говорить о Сибири, Дальнем Востоке, окраинах России? Телеграфной и телефонной связи со многими избирательными участками не было и, к примеру, не то что в Петрограде, в Красноярске не знали, прошли ли выборы в Урянхайском крае, который от губернского центра находился за тысячи верст. Вот характерная телеграмма во Всевыборы, отправленная 22 декабря из Петро-Александровска (Аму-Дарьинский округ): “Бумаги нет до сих пор. Предполагают назначить выборы на конец февраля. Положение отчаянное. Кандидатских списков не представлено”. Исследователи так и не смогли установить, прошли ли в конце концов там выборы. Но несмотря ни на что, голосование шло. Первой, еще 29 октября, проголосовала Камчатка, где было 20 тысяч избирателей и полагался один депутат. За право поехать в Петроград, а последний корабль уходил во Владивосток 10 ноября, потому и голосование прошло раньше, боролись два эсера, меньшевик, демократ-республиканец и двое беспартийных. Победил областной комиссар, эсер К. П. Лавров. Закончились же выборы на Кубани в феврале 1918 года, когда уже и Учредительного собрания не существовало. В Закаспийской области, некоторых других регионах выборы вообще не состоялись. Сама избирательная процедура сводилась к следующему. Избиратель заранее должен был получить образцы всех бюллетеней и именное удостоверение, а придя на участок, отмечался и получал конверт с печатью участковой комиссии. В закрытой кабине он вкладывал в конверт “свой” бюллетень, заклеивал и передавал председателю комиссии, который опускал его в урну. Но если избиратель клал в конверт все избирательные записки, что случалось нередко, то его голос становился недействительным. Более простым считался способ голосования шарами, который допускался в культурно отсталых округах, в частности, в Якутии. Держа шар в правой руке, избиратель по очереди подходил к каждой урне кандидатских списков и опускал в ту урну, где был список, за который он отдавал свой голос. Во избежание злоупотреблений запрещалось использование передвижных урн, из-за чего больные не могли принять участие в голосовании. Скрипя, то и дело ломаясь, растягиваясь во времени, гигантский механизм избирательной кампании все же работал. Впрочем, историки до сих пор спорят о том, сколько же избирателей приняло участие в голосовании и сколько избрано депутатов. В 1918 году считалось, что выборы состоялись в 54 округах и проголосовало 36 млн 261 тысяча избирателей. Новые материалы ввели в научный оборот Е. Н. Городецкий и Л. М. Спирин — 67 округов и 44 млн 433 тысячи. Наконец, в 1997-м Л. Г. Протасов пришел к выводу, что голосование прошло в 75 округах из 81-го и подано 48 млн 401 тысяча голосов. Кто же победил? Победа досталась эсерам. По данным Протасова, за них голосовало 19 110 тысяч (39,5 процента). Большевики набрали 10 889 тысяч (22,5 процента), кадеты — 2. 180 тысяч (4,5%), меньшевики — 1522 тысячи (3,2%), энесы — 439 200 (0,9 процента), 7030 тысяч голосов приобрели национальные партии и кандидаты по спискам несоциалистического характера; автономисты, федералисты — 9,6 процента. 5 процентов достались конфессиям, кооператорам, казакам, правым и др. Хотя эсеры и победили, но они особенно не радовались результату: во-первых, намеревались набрать не менее 60 процентов голосов, во-вторых, партия раскалывалась на правых, левых, эсеров, в-третьих, они, недавние кумиры крестьянства, рабочих, ремесленников, городских мещан и разночинцев, быстро теряли свой престиж, в городах откатились на третье место, проигрывая большевикам и даже кадетам; в деревнях их влияние тоже заметно пошатнулось не столько в сторону большевиков, как в сторону самостоятельности крестьянства. Характеризуя состояние партии эсеров накануне открытия Учредительного собрания, “Русские ведомости” писали: “Взятая в целом партия социалистов-революционеров представляет в данный момент очень пеструю величину. В ней есть элементы, ничем, кроме названия, не отличающиеся от большевиков, есть и противоположные течения, стоящие на строго государственной точке зрения... Весьма возможно, что они разобьются на две, может быть, три самостоятельные фракции...” Были и другие прогнозы, но результат оказался оглушительным конфузом для эсеров. Рассчитывая иметь в Учредительном собрании большинство, в реальности оказалось лишь 39 процентов. Не имели того успеха, на который рассчитывали, и меньшевики. Кстати, почти половину голосов (11 депутатских мандатов) они получили в Закавказье, а точнее, в Грузии, еще 4 мандата — в России. Разочарованию их не было предела. В газете “Луч” появилось письмо Ю. Мартова, Р. Абрамовича, Д. Далина, В. Ежова и др., в котором меньшевики признавались: “Партия стоит перед лицом великого патриотического поражения”. В письме к другу сердца Н. С. Кристи, Мартов плакался: “Массы не склонны нас поддерживать и предпочитают от оборонцев переходить прямо к антипору — большевикам, которые “проще” и больше “дерзают”, словом, по своей демократичности больше приемлемы для широких некультурных масс”. Не менее чем на 150 мандатов рассчитывала партия Народной свободы, представители которой в основном разрабатывали избирательный закон, а получили чуть ли не в 10 раз меньше. Отвергая “социалистический выбор”, кадеты ориентировались на образцы европейской демократии, основанной на разделении власти, верховенстве закона, суверенитете личности. Это в массах воспринималось как возвращение к старому строю. В октябре 1917-го в партии было 70 тысяч членов. И прав был Изгоев, член ЦК, признаваясь, что партия как была, так и осталась до самого конца интеллигентской и разбита наголову. Морально она получила удар, от которого уже никогда не смогла оправиться. У большевиков тоже не было оснований для радости, они заняли второе место. Но добились многого. Это была еще малочисленная партия, но уже захватившая власть, и ряды ее стремительно росли, ширилось и влияние в массах. Рассчитывая на 350—360 мандатов, однако получили 181. Как видим, большинства ни у кого не было. В конечном итоге Учредительное собрание напоминало некое болото с большими и маленькими островками, которые не представлялось возможности соединить в материк. Пожалуй, первым это увидел Ленин: большевики охладели к Хозяину Земли Русской, став сами, по существу, хозяевами. В политическом плане они дали итогам выбором следующую оценку: массовое политическое сознание народа не успевало за революцией; ко дня выборов большинство трудящихся, во-первых, правые эсеры украли голоса левых и крестьянства. Споры вокруг результатов голосования историки ведут до сих пор. Это, конечно, интересно, кто сколько голосов получил, но вслед за Л. Г. Протасовым поставим несколько другой вопрос: было ли Учредительное собрание подлинным народным представительством? А это значит, действительно ли оно отражало волю россиян? Ответа на этот вопрос нет, хотя кадеты и утверждали, что результаты выборов в Учредительное собрание не отражали действительного соотношения сил, искажали подлинную волю народа. На чем основывается это утверждение? Кто, каким образом учел эту волю народа? Народа, кстати, в большинстве своем полуграмотного, забитого. Добавим к этому еще и тот факт: в стране только что произошел вооруженный захват власти, по стране еще продолжались стычки, многие люди не понимали, что происходит, и решить, кому отдать предпочтение в этой ситуации, отдать свой голос, им было не так просто. Характерна на этот счет телеграмма из Нижнеудинска Всевыборам: “Мы не знаем, какая у нас власть. У нас в Нижнеудинске кто палку взял, тот и капрал”. Вот в такой ситуации проходило голосование. Надо учесть еще и многие нарушения, на которые делают ссылки исследователи. И тем не менее выборы прошли, это обеспечили большевики, находившиеся у власти, в этом их заслуга и результаты, думается, с той или иной долей погрешности, отражали состояние общества, на тот момент, отражали волю народа, которая в конечном итоге сводилась к одному — смене государственного строя, созданию демократического государства, гарантирующего человеку свободу, равенство, достоинство, право на труд, образование. Получив Учредительное собрание в таком виде, в каком его получить не планировали, большевики призадумались: а что делать дальше? В большевистской печати зазвучали голоса о ненужности Учредительного Собрания при существовании Советов. Естественно, газеты печатали такие статьи не по собственной инициативе. На местах эту позицию прессы воспринимали как руководство к действию. Близилось 28 ноября — день открытия ассамблеи. Пока большевики ломали голову как им поступить, 17 ноября Временное правительство, находящееся в подполье, обнародовало постановление о сборе к этому дню депутатов в Петрограде. Предполагалось, что в Таврическом соберется не менее 626 депутатов, которых изберут к этому сроку. Оказалось, что выбрано вдвое меньше, а зарегистрировалось и вовсе только 173. В стране развернулось движение за защиту Учредительного собрания, организовался даже Союз защиты во главе с эсером В.Н. Филипповским. Петроградская городская Дума, закрытая большевиками, объявила 28 ноября днем национального всероссийского праздника. 26 ноября обсудил вопрос об открытии Учредительного собрания и Совнарком. Ленин подписал Декрет, согласно которому собрание мог открыть только уполномоченный правительства, при наличии 400 делегатов. 28 ноября в Таврический дворец прибыло всего лишь около полусотни делегатов. Охрана вначале не пускала их, еще не закончился ремонт, тем не менее они прошли. Собравшиеся избрали временным председателем В. Н. Чернова и решили собираться каждый день, отложив официальное открытие пока не будет кворума. Собравшихся воодушевила демонстрация в поддержку Учредительного собрания. В тот же вечер Совнарком принял декрет об аресте вождей Гражданской войны, объявил партию кадетов вне закона. В самой РСДРП(б) все еще шли дебаты о том, что делать с Учредительным собранием. 29 ноября Н. И. Бухарин на заседании ЦК предложил изгнать кадетов, организовать левую часть из большевиков, левых эсеров, меньшевиков-интернационалистов и объявить Собрание революционным конвентом. Его поддержал Л. Д. Троцкий. ЦК принял решение вызвать в Петроград депутатов-большевиков, пресечь “частные совещания” депутатов в Таврическом, а затем и на квартирах. Арестовали не только кадетов, но и несколько эсеров, в частности, Н. Д. Авксентьева, А. И. Гуковского, обвиненных в организации мятежа юнкеров. Дебаты об Учредительном собрании велись и на II Всероссийском съезде крестьянских депутатов, которое открылось 26 ноября. Съезд разделился наполовину. Кульминация наступила 2 декабря, когда на съезде появился Ленин. Он заявил, что Советы выше всех парламентов, всяких учредительных собраний, и обосновал репрессии против кадетов. Незначительным большинством прошла резолюция, отвергавшая большевистское противопоставление власти Учредительного собрания Советам. Съезд совсем раскололся. Большевики и левые эсеры провели альтернативный съезд, избрали новый Исполком Советов крестьянских депутатов. В него вошли 20 большевиков, 81 левый эсер, 1 эсер-максималист, 6 беспартийных. Заняв несколько постов в Совнаркоме, левые эсеры стали второй правящей партией, рассчитывая, как заявил В. А. Карелин, “умерить излишний пыл большевиков”. А большевики продолжали ломать голову над проблемой Учредительного собрания. 13 декабря в “Правде” появились тезисы о нем. Признавая эту ассамблею как высшую форму демократии в буржуазной республике, большевики противопоставляли Собранию республику Советов как форму подлинного народовластия. Говорилось и о том, что оно не отражает воли народа, поскольку избрано по старым спискам. В то же время в тезисах речь шла и о том, что Собрание может оправдать свое назначение, если признает советскую власть и ее декреты. Обозначив свою позицию, большевики через ВЦИК назначили день открытия Учредительного собрания на 5 января 1918 года, а на 8 января — III Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, чтобы, как говорилось в постановлении, “всей организованной силой Советов поддержать левую половину Учредительного собрания против его правой, буржуазной и соглашательской половины”. Весь декабрь в Петрограде велась “митинговая война” — каждая партия стремилась увлечь за собой массы. Больше других старались правые эсеры, которые считали себя хозяевами положения. На всякий случай большевики подтянули к Петрограду войска, 23 декабря ввели военное положение. Власть в городе перешла к Чрезвычайному военному штабу во главе с Н. И. Подвойским. Эсеры сделали ответный ход — заручились поддержкой Семеновского, Преображенского полков, 5-й броневой дивизии, а также гарнизона города Луга. В эти части направили свыше 600 прибывших с фронта офицеров и солдат, стоявших за эсеров. Подумывали эсеровские боевики и об обезглавливании верхушки РСДРП(б) — покушении на Ленина и Троцкого. Осуществлением этого плана, утвержденного Военной комиссией, занимался Ф. М. Онипко, перводумец, участник Кронштадтского восстания 1906 года, в 1917 году генеральный комиссар Балтийского флота. Но ЦК партии после некоторых дебатов отказался от этого плана и предложил Онипко расформировать тергруппу. Но покушение на Ленина все-таки состоялось. 1 января 1918 года автомобиль, в котором ехал Ленин, обстреляли неизвестные. Сам вождь большевиков не пострадал, благодаря шоферу, который пригнул голову вождя. ЦК эсеров официально отмежевался от этого акта. Историки склоняются к мысли, что, по-видимому, это дело рук эсера-одиночки. Тем временем депутаты съезжались в Петроград. Совнарком выделил им гостиницу “Астория” (320 мест), но эсеры шли в общежитие на Большую Болотную. Хотя официальное открытие Учредительного собрания было назначено на 5 января, фактически работа его началась раньше — в депутатских фракциях. Разрабатывались проекты законов, резолюций, определялись темы выступлений и ораторы, разрабатывалась тактика фракции. Самая крупная из фракций — эсеровская, свыше 250 депутатов. Но в полном составе она никогда не собиралась. Возглавлял фракцию В. В. Руднев, бывший московский городской голова. Руководил не единолично: в бюро входило 30 человек, а еще создали Президиум бюро в составе В. В. Руднева, М. Я. Гендельмана, И. Н. Коварского, С. С. Маслова, А. Н. Слетова-Чернова. Бюро фракции заседало практически ежедневно. Самые активные — Я. Т. Дедусенко, Д. С. Розенблюм, К. С. Буревой, М. В. Вишняк, Н. В. Святицкий, В. Т. Владыкин, Б. Н. Моисеенко, М. Л. Коган-Бернштейн, В. М. Чернов. Эсеры образовали ряд комиссий: финансовую, пропагандистско-агитационную, информационную, библиотечную, иногороднюю, по народному образованию, личного состава, рыболовную и другие. Среди других особая роль отводилась комиссии Первого дня (в нее входили Л. Б. Ельяшевич, М. В. Вишняк, А. И. Гоц), которой вменялась разработка сценария открытия Учредительного собрания. В сценарии предусматривались даже свечи и бутерброды на случай, если большевики отключат электричество или заблокируют делегатов в Таврическом. Эсеры предполагали принять в первый день декреты о земле, о рабочем контроле, воззвание к народу, перейти к обсуждению аграрного законопроекта. Кстати, по аграрному вопросу у эсеров не было единства. Во фракции выделилось как минимум три течения: “ортодоксы”, “государственники” и “стихийники”. За равные права граждан на землю, ее недра, леса и воды, а также за запрет наемного труда ратовали “ортодоксы”. В целом разделяли их точку зрения, но допускали наемный труд хотя бы в исключительных случаях “государственники”. “Стихийники” в основном крестьяне, требовали немедленного “черного уравнительного передела” всей земли и инвентаря. После долгих дебатов фракция решила поддержать “стихийников”. Но не только подготовкой законопроектов занималась фракция. Среди ее документов историки обнаружили и секретный “Схематический план борьбы за Учредительное собрание”, поданный 25 декабря депутатом из г. Горки Могилевской губернии Л. А. Хрисаненковым. Он считал, что авторитет Учредительного собрания повысится в борьбе с народными комиссарами. Но в борьбе не вооруженной, а политико-демократической. Предлагалось провести в Петрограде массовую демонстрацию, а в других городах митинги, и по требованию народа открыть Учредительное собрание на 3—4 дня раньше намеченного. Кстати, идея открыть ассамблею раньше срока обстоятельно муссировалась руководством эсеров. В конце декабря они обсуждали это с левыми эсерами, украинскими эсерами, но поддержки не получили. Выработали эсеры и тактику своего поведения в Учредительном собрании. Как сообщал 5 января “Петроградский голос”, вместе с фракциями национальных и народных социалистов, они выслушают выступления комиссаров и, не вступая с ними в полемику, перейдут к очередным делам. Была образована и левоэсеровская фракция. Она не была многочисленной — всего 36 человек. К ним присоединились еще 3 украинских левых эсера. Не Бог весть какое подспорье, но все же. Левые эсеры все время играли роль буфера меду правыми эсерами и большевиками. Невелики по численности были и фракция народных социалистов, меньшевиков, кадетов. А вот мусульманская партия в Учредительном собрании имела 60 мест. Правда, депутаты не всегда заявляли свою позицию, разве лишь выделялась фракция мусульман-социалистов во главе с Й. С. Алкиным и А. Т. Цаликовым. Более ста депутатов избрала Украина. По большей части это были украинские эсеры. Российские коллеги возлагали на них надежды в борьбе против большевиков, учитывая состояние войны меду Совнаркомом и Центральной Радой. Работали с ними и большевики, стараясь заполучить симпатии. Собравшись в Киеве 10 декабря, украинские депутаты обсудили тактику своего поведения. По вопросу о власти украинцы пришли к выводу, что центральная власть должна формироваться не по партийному признаку, а по национальному, быть строго федеральной. Признавая Совнарком как правительство Великороссии, украинские депутаты считали, что оно не должно вмешиваться в организацию власти на Украине, в Туркестане и других республиках. При этом съезд украинских депутатов принял решение не ехать всем избранным в Петроград, а предварительно выслать делегацию, в которую входило 8 украинских эсеров, 1 еврейский социалист и трое левых эсеров. Основная делегация украинских депутатов так и не прибыла в Петроград. Основательно готовились к открытию Учредительного собрания большевики. Во временное бюро фракции, то ли по недосмотру, то ли по какой-то другой причине, вошли в основном радетели за него: Л. Б. Каменев, Д. П. Милютин, А. И. Рыков, В. А. Барышников, Т. В. Сапронов, И. И. Рабчинский, И. В. Сталин, Д. Б. Рязанов, М. А. Ларин. Ленин потребовал сместить членов бюро фракции, напомнив им уставное требование о подчинении всех партийных объединений ЦК РСДРП(б). По его мнению, бюро обнаружило буржуазно-демократическую точку зрения на Учредительное собрание вне учета реальных условий классовой борьбы и Гражданской войны. Таково было соотношение сил перед открытием Учредительного собрания. Как помнит читатель, первоначально Временное правительство указало избрать 800 депутатов, но затем квоту увеличили до 820. Выборы, однако, как уже отмечалось выше, не везде состоялись — как минимум не проголосованными остались 53 места. Получается, что должно быть 767 депутатов Учредительного собрания: 347 эсеров, 81 украинский эсер, 16 меньшевиков, 11 украинских социал-демократов, 180 большевиков, 15 кадетов, 4 народных социалиста. Кроме того 16 казаков, 62 мусульманина, 18 национальных социалистов, 16 депутатов от национальных списков, 1 от Православной церкви. Сколько же их реально участвовало в Собрании, установить точно исследователи не смогли. Мандатная комиссия во главе с В. В. Рудневым доклад не делала. При открытии Учредительного собрания вопрос о подтверждении депутатских полномочий не стоял. Секретарь Учредительного собрания М. В. Вишняк утверждал, что у него не было никаких списков депутатов. К тому же в Петроград прибыли не только депутаты, но и их заместители, которые тоже участвовали в Собрании. И вот настал он, долгожданный для России день — 5 января. Как отмечал М. В. Вишняк: “Обычный зимний день. Ничем в природе не отмеченная пятница. Ни солнца, ни ветра. Ни сильного мороза, ни особо прозрачного “петербургского” воздуха. Много давно выпавшего и не убранного снега на крышах и на улицах”. Нет, не прав Вишняк. Пятница эта, несмотря на кажущуюся обычность, выделилась из вереницы обычных дней не природными явлениями, а ожиданием, людским настроем. Ранним утром покидали свои дома петроградцы. Одни шли по призыву эсеров на сборные пункты, чтобы принять участие в демонстрации, другие шли к Таврическому поддержать советскую власть, а третьи высыпали на улицы поглазеть, что будет... Демонстранты собирались в девяти опорных пунктах, обозначенных Союзом защиты Учредительного собрания. Построившись в колонны, они должны были выйти к Марсову полю, образовать одну общую колонну и идти со стороны Литейного проспекта к Таврическому дворцу. Демонстрация объявлялась мирной, но ее организаторы предполагали включить в колонны эскорт бронемашин, которые подъедут к казармам Преображенского и Семеновского полков, наиболее лояльных к эсерам, увлекут солдат к Таврическому дворцу. Как бы развивались события по этому сценарию, предположить трудно. Но ночью рабочие вывели из строя броневики. Впрочем, и без того манифестация получилась внушительная. Не обошлось и без крови. Споры, кто первым начал стрелять, большевики или провокаторы, ведутся и до сих пор. Погибло, как сообщали газеты, 12 человек. Если бы не решимость власти не допускать никакой анархии, ситуация вполне могла выйти из-под контроля, и как бы она развивалась, одному господу Богу известно. Тем более что тем же утром прошла и другая манифестация — от редакции газеты “Буревестник” на Николаевской улице, двинулись к центру Петрограда анархисты с плакатами: “Долой Учредительное собрание!”, “Да здравствует безначалие!”. Учредительное собрание открывалось в полдень. Эсеры придавали Первому дню особое значение. Настроение у них приподнятое, боевое. Собравшись в 10 утра у столовой на углу Литейной и Фурштатской, прикрепив алые розетки, они двинулись толпой человек в двести к Таврическому. Большевики, другие депутаты тоже подходили группами. Главные ворота Таврического оказались запертыми и входили через боковую калитку, сквозь тройной контроль. Швейцаров и гардеробщиков сменили матросы, но большинство депутатов, не раздеваясь, проходили дальше, во фракции. Около часа дня во дворец приехал Ленин, через внутренний двор проследовал в свою фракцию, которая сразу же приступила к обсуждению тактики поведения. Решили сразу же предложить Учредительному собранию принять Декларацию прав трудящихся, и если оно отвергнется, покинуть зал. Эсеры попытались ворваться в зал и открыть заседание, не дожидаясь большевиков, но матросы не пустили, до подхода всех других. В зале депутаты расположились согласно традиции: эсеры заняли центр и правый от председателя сектор. Правее их оказалось трое энесов и несколько депутатов-националистов. Слева от председателя расположились левые эсеры, а еще левее — большевики. Ленин сидел тоже слева от председателя, в ложе. Открытие Учредительного собрания отражено во многих мемуарах (В. М. Вишняка, О. М. Минора, Ф. Ф. Раскольникова, В. Д. Бонч-Бруевича и др.). Открыть его предложил в 16 часов эсер И. Р. Лордкипанидзе, депутат Румынского фронта, попросив это сделать старейшего депутата Е. Е. Лазарева, народовольца, но эсеры выбрали физически более крепкого С. П. Швецова, редактора газеты “Голос Донской земли”. Но открыть заседание было непросто — в зале стоял сплошной гул, крик, свист. Анархисты, большевики устроили обструкцию. Дело дошло до легкой потасовки. Швецов растерянно звонит в колокольчик, пытается урезонить, но безрезультатно. И тут на трибуну поднялся председатель ВЦИК Я. М. Свердлов, взял у Швецова колокольчик, успокоил зал и предложил начать работу Учредительного собрания. Под сводами Таврического прозвучал “Интернационал”. Многие не хотели петь, свистели, топали ногами, аплодировали, но основная масса собравшихся старательно выводила: “...Мы наш, мы новый мир построим...” Свердлов предложил Учредительному собранию принять “Декларацию прав трудящихся и эксплуатируемого народа”. В соответствии с ней Россия объявлялась республикой Советов, учреждаемой на основе свободного союза свободных народов, частная собственность на землю отменялась, и земля без выкупа передавалась крестьянам, объявлялось о национализации банков, заводов, фабрик, железных дорог. Учредительное собрание отказалось обсуждать Декларацию. Началась борьба за власть. С особой силой она вспыхнула при избрании председателя Учредительного собрания. Эсеры назвали В.М. Чернова, большевики неистовую “Марию” — М.А. Спиридонову. В итоге трехчасового голосования белыми и черными шарами Чернов получил 244 голоса, Спиридонова — 153. В голосовании отказались участвовать украинские эсеры. Если исходить из установленных правительством 820 депутатов Учредительного собрания, то, как видим, двух третей не было, если же за основу брать избранные 767, то оно являлось правомочным. Но эти нюансы не обсуждались. Голосование зафиксировало приблизительное соотношение фракционных сил. Став председателем Учредительного собрания, В. М. Чернов выступил с 2-часовой речью. Она была неожиданной для многих эсеров — наполнена социалистическими и интернационалистскими идеями. Пафос Чернова был обращен против мирового империализма, противостоянием которому оратор обосновал необходимость единения демократии “под красным знаменем социализма”. Состав Учредительного собрания оценен как отражение всенародной “воли к социализму”. Добрые слова прозвучали и в адрес Советов, которым, по мнению оратора, обязано Учредительное собрание своим рождением. Выступление Чернова воспринималось полярно — одна сторона аплодировала, другая шипела, как свидетельствует стенограмма, прерывалось более 60 раз. Содержание ее, однако, не понравилось ни эсерам, ни большевикам. Эсеров возмутил примирительный, а порой и заискивающий тон, попытка скрестить ежа с ужом. Чернов ловко обошел острые углы, вопреки требованию своих единомышленников по партии, не упомянул аресты депутатов, ни слова не сказал о пролитой в тот день крови на улицах Петрограда, вообще ни разу не упомянул ни большевиков, ни левых эсеров. И делал это, думается, умышленно, попытался встать над партийными интересами во имя блага России, попытался сделать Учредительное собрание действительно Хозяином Земли Русской, призывая всех позабыть распри и жить дружно. К сожалению, призыва этого не услышали. Чернова сходу поправил Церетели. Зная его по выступлениям в Государственной Думе, левая сторона устроила обструкцию, пришлось минут десять стоять на трибуне, прежде чем начать речь. И выступление его прерывалось многократно. Он нападал на большевиков, обвиняя их во всех смертных прегрешениях, указывал на гибельность социального экспериментаторства. Эта речь, в отличие от Чернова, усугубляла раскол Учредительного собрания, что не сулило ничего хорошего для России. Один за другим на трибуну поднимались делегаты: большевик Дыбенко, эсер Мамакин, снова большевик Раскольников, снова эсеры Ефремов, Григорьев... Левый эсер, депутат из Рязанской губернии Е. И. Соронин, пресса окрестила его “живописным крестьянином на костылях”, заявил, что крестьяне ждут мира и земли, и если этого не будет, голод снесет и Учредительное собрание, и Советы. “Я приехал сюда не для того, чтобы решать судьбу партий, — сказал он, — а потребовать того, что желает крестьянин — земли и воли. В этом отношении у нас, крестьян, никакой разницы нет. Мы все одинаковы, и правые, и левые”. Крестьянин из Воронежа, правый эсер И. В. Мамакин поддержал рязанца: “довольно нам уже грызться, нужно приступить не к разрушению, а к созданию свободной Российской демократической федеративной республики”. Крестьяне говорили, как и во всех четырех Думах, о земле, о воле, но у партий были свои интересы, своя политика. Если эсеры, большевики, кадеты, меньшевики боролись за власть, то национальные фракции вопрос, кто будет у руля российского корабля власти, особенно не волновал — они заняли позицию невмешательства в российские дела, требуя того же и для своей национальной автономии. Характерна в этом отношении речь осетина А. Т. Цаликова, огласившего декларацию мусульманской социалистической фракции. Призвав “чуму на оба дома” — Временное правительство и Совнарком, он заявил, что советская власть оказалась несостоятельной в области переустройства страны на началах национального самоопределения. Кантент-анализ текста стенограммы, проведенный Л. Г. Протасовым, гласит, что депутаты говорили одним языком — революции, социализма. Чаше всего с трибуны Учредительного собрания произносились слова: “революция” — оппозиционными партиями 155 раз, левыми — 45; “трудящиеся” — оппозицией — 174 раза, левыми — 64; “демократия” — оппозицией — 127 раз, левыми —5; “социализм” — оппозицией — 56, левыми — 19; “крестьяне” — оппозицией — 50, левыми — 37 раз, “рабочие” — оппозицией — 71 раз, левыми — 75 раз. Разный смысл зачастую вкладывался в эти слова, но представления о демократии у социалистов не слишком расходились — они требовали не равенства прав, как основы демократии, а ликвидации собственности, как ее основы, имущественно-социального равенства. Власть рассматривалась не как средство гармонизации общественных отношений, а как диктатура правящих классов, соответственно своей социальной опоре. Учредительное собрание они рассматривали как форму народовластия, как выражение общей воли, понимая под этим ту часть народа, которая отдавала им предпочтение. Разногласия же они трактовали как классовые. Общей точкой соприкосновения, пожалуй, было лишь то, что революция предпочтительнее эволюционональных реформ. Ораторы меняли друг друга на высокой трибуне. Эсеры брали слово 20 раз (13 ораторов), большевики — 9 (6 ораторов), левые эсеры — 9 (5), меньшевики — 3 (3), все остальные — 13 (7 ораторов). Тот же Л. Г. Протасов провел измерение работы Учредительного собрания, активности фракций в процентном отношении. По его методике эсеры — самые активные, у них 41 процент условных единиц измерений, меньшевики — 26 процентов, большевики — 12 процентов, левые эсеры — 11 процентов. И хотя слова ораторов лились потоком под сводами Таврического, вылетали и на улицу, но того, ради чего собралось Учредительное собрание — стать Хозяином Земли Русской, определить угодный для всех государственный строй, разработать разумные законы, — этого не получилось. Каждая партия, каждая группка, будто лебедь, рак и щука тянули воз на себя и получалась не то, что разноголосица, а всеобщая говорильня. В начале пятого утра, уже 6 января, на трибуну поднялся большевик Ф. Ф. Раскольников. Он взял слово, чтобы огласить написанную Лениным Декларацию об уходе большевистской фракции с Учредительного собрания. В ней говорилось: “Громадное большинство трудовой России — рабочие, крестьяне, солдаты — предъявили Учредительному собранию требование признать завоевания Великой Октябрьской революции, советские декреты о земле, мире. о рабочем контроле и, прежде всего, признать власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Всероссийский ЦИК, выполняя волю этого громадного большинства трудящихся классов России, предложил Учредительному собранию признать для себя обязательной эту волю. Большинство Учредительного собрания, однако, в согласии с притязаниями буржуазии, отвергло это предложение, бросив вызов всей трудящейся России... ...Нынешнее контрреволюционное большинство Учредительного собрания, избранное по устаревшим партийным спискам, выражает вчерашний день революции и пытается встать поперек дороги рабочему и крестьянскому движению... ...мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания”. (В. И. Ленин. ПСС. Т. 35.С. 227—228) От имени фракции левых эсеров аналогичное заявление сделал В. Карелин. Покинув зал заседаний, большевистская фракция собралась в министерском павильоне, где состоялось заседание Совнаркома. Рассматривался вопрос: что делать с Учредительным собранием? Предложение Ленина — не возвращаться, но и не трогать, пусть говорят, пока не наговорятся, а уже на следующий день в Таврический никого не пускать. На том и порешили. Покидая Таврический дворец, Ленин оставил охране письменное распоряжение: “Не допускать никаких насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного собрания и, свободно выпуская всех из Таврического дворца, никого не впускать в него без особого приказа”. Страсти в Таврическом с уходом большевиков еще больше разгорелись. Их подогревала и публика, то и дело устраивая ораторам обструкции. Солдаты и матросы целились в выступающих. Раздавались выкрики: “Штык вам в бок!”, “Без пули не обойтись”. Не выдерживали нервы и у депутатов — левый эсер Феофилактов чуть было не застрелил Церетели, Карелин, вставший между ними, с трудом отобрал пистолет у Феофилактова. Но и в этой обстановке работа продолжалась. Лишенное кворума собрание тем не менее приняло несколько актов, интересных, думается, не только для истории. Прежде всего, это был “Основной закон о земле”. Он устанавливал, что “Право собственности на землю в пределах Российской республики отныне и навсегда отменяется. Распоряжение всей землей и ее недрами, лесами и водами принадлежит республике в лице ее центральных органов и органов местного самоуправления на основаниях, установленных настоящим законом”. Землевользование кулаков урезалось до трудовой нормы — каждая семья должна получить столько земли, сколько сможет обрабатывать. Безземельные и малоземельные должны были наделяться землей по потребительской норме, ниже трудовой. Жаль, что депутаты Российской Государственной Думы, принявшие после распада СССР закон о продаже земли в собственность, не прислушались к голосу своих предшественников. Вторым актом, принятым в ту ночь, был “Закон о мире”, требовавший “немедленно созвать международную социалистическую конференцию в целях общего демократического мира”. (В скобках напомним, что в это время депутат УС Л.Д. Троцкий в Брест-Литовске от имени СНК уже вел с немцами переговоры о мире, только совсем о другом.). Третьим актом стала резолюция, провозглашавшая Россию “Российской Демократической Федеративной республикой, объединяющей в неразрывном союзе народы и области, в установленных Федеральной конституцией пределах, суверенные”. О четвертом акте вспоминать не принято. Хотя за него голосовали все. Это была резолюция о лишении императорской семьи всех прав и об уничтожении навсегда монархического образа правления. На следующий день депутатов не пустили в Таврический. Декретом ВЦИК 6 января 1918 года Учредительное собрание было распущено. Как видим, и “разгон Учредиловски” — это легенда. Никто не разгонял. Более того, на следующий день эсеровские, кадетские и меньшевистские депутаты Учредиловки собрались в одной из гимназий на совет: что делать дальше. Кое-кто предлагал идти на Обуховский завод. Словом, сторонники Учредительного собрания не смирились со своим поражением. Надо особо отметить, что ни один из делегатов не пострадал. Тем не менее, атмосфера в Петрограде накалялась. Ночью 7 января несколько матросов-анархистов ворвались в Мариинскую больницу и убили находившихся там бывших министров Временного правительства Ф. Кокошкина и А. Шингарева. Ленин был потрясен, потребовал сурово наказать виновных. 8 января на частной квартире, депутаты объявили роспуск собрания временным перерывом в работе Учредительного собрания, перебрались в Москву и приняли решение о создании межфракционного органа, который вместе с председателем и секретарем Собрания примет меры к возобновлению занятий “в соответствующем месте и в соответственное время путем сношения с отдельными областями и национальностями Российской республики”. Но то были лишь благие пожелания. Повисло в воздухе и Обращение 268 депутатов-эсеров “Ко всем гражданам России” с призывом остановить преступное насилие. Но народ безмолвствовал. ВЦИК же утвердил декрет о роспуске Учредительного собрания, а III Всероссийский Съезд Советов рабочих и крестьянских депутатов, открывшийся 10 января, в котором участвовали не только большевики, но и левые эсеры, другие партии, окончательно поставил в этом деле точку. Небезынтересна оценка факта роспуска Учредительного собрания печатью. При этом обратимся не к “Правде” или другим большевистским газетам, а к независимой прессе. Читаем прессу: “Свободное слово” 15 и 21 января”. “Учредительное собрание не только не поднялось до уровня Конституанты, но и не поднялось выше обычного митинга. Партийное по составу и по духу, оно не захватило и не увлекло массы, не проникло в толщу народной души, оказавшись для русского народа занятной заграничной игрушкой, которой можно позабавиться, но которую нельзя пустить в дело”. “Фонарь” (18 января): “Погребен недоносок. То, что воображение рисовало в виде величественного зрелища собрания мудрых людей, истинных сынов Отечества, в действительности оказалось собранием жалких демагогов, неучей от социализма, людей непочтенных годами, умом недалеких”. Главную причину провала Учредительного собрания эта беспартийная газета видела в том, что 9/10 депутатов — социалисты. Но можно ли утверждать, что и в стране, их избравшей на основе всеобщего голосования, 9/10 населения — социалисты? Нелестно отозвалась об Учредительном собрании и не встала на его защиту мировая печать. Английская “Дейли Кроникл” полагала, что роспуск Учредительного собрания существенно не повлияет на положение большевистского правительства, поскольку после разочарований последних месяцев общественное мнение в России более нуждалось в твердой воле, чем в справедливой власти. Но это же значит, что Ленину и Троцкому придется отчитываться перед народом по результатам своей работы. На заседании ВЦИК Ленин объяснил, почему было распущено Учредительное собрание. По его мнению, социалистическая революция не может сразу быть преподнесенной народу в чистеньком, гладеньком, безукоризненном виде... И те, кто доказывает вам противное — те либо лгуны, либо человеки в футляре. (В. И. Ленин. ПСС. Т. 35. С. 241) Социалистическая революция совершилась не в “стерильном” пространстве. Сознательный пролетарский авангард был окружен огромной мелкобуржуазной стихией, склонной к бунтарским, анархическим проявлениям. Крутая революционная волна поднимала со дня и темные элементы. Только мощь Советов, которая по-пролетарски, по-крестьянски ломала отжившие устои буржуазного строя, способна была покончить с временными проявлениями хаоса, разрухи и беспорядка. Эту ленинскую точку зрения сегодня многие оспаривают, упрекают большевиков, что зря они разогнали Учредительное собрание, оно могло бы повести Россию по более эволюционному, демократическому пути, что позволило бы избежать Гражданской войны. Трудно предугадать, как было бы. Возможно и такое. Но более вероятно другое. Зная все, что мы сегодня знаем об Учредительном собрании и той ситуации, какая тогда была в стране, зададим простой вопрос: могло ли Учредительное собрание из всего того “болота” сформировать новое, многопартийное правительство, которое способно было бы навести порядок в стране? Едва ли. Восьмимесячное нахождение у власти кадетов, эсеров и меньшевиков, входивших во Временное правительство, яснее ясного показало их несостоятельность, полную неспособность справиться с тем хаосом, который был в России. О том, что никакого многопартийного правительственного блока нельзя было тогда создать, свидетельствует и судьба самого Учредительного собрания. Образовав Международный Совет Учредительного собрания, а затем и “Союз возрождения России”, делегаты переехали, как уже говорилось, сначала в Москву, а затем, как вспоминал В. Чернов, стала складываться идея о переселении Учредительного собрания в Урало-Волжский район. Почему туда? А потому что там поднял мятеж чехословацкий корпус, набирал силу адмирал Колчак. Как и предсказывал Ленин, учредиловцы пошли на блок с крайней, кадетско-монархической реакцией. Но оказалось, что они уселись на пороховую бочку. К середине 1918 года на территории от Волги до Владивостока советская власть оказалась свергнутой. Ее место заняло несколько правительств, объявивших себя эсеровскими, выступавших под лозунгом “Вся власть Учредительному собранию!” Заметными стали два — в Самаре и Томске. Создана была и армия, ставившая задачей занять Москву и перебить там всех комиссаров, а затем добраться и до Петрограда. Понимая, что порознь ничего не сделаешь, местные эсеровские правительства искали пути для объединения. В какой-то степени им это удалось. В 20-х числах сентября в Уфе была создана так называемая Директория, объявленная Всероссийской властью, в которую вошли эсеры и кадеты. Не позднее 1 февраля 1919 года Директория обязывалась обеспечить созыв Учредительного собрания, распущенного большевиками, с полномочным кворумом 170 человек. Когда к Уфе приблизились две советские армии, Директория в октябре перебралась в Омск, а съезд членов Учредительного собрания, образовавшийся в Саратове, вынужден был отправиться в Екатеринбург. Сюда же прибыл и В. М. Чернов. Эсеры — кадетовские учредиловцы все более поворачивались к восстановлению монархии. Свергнув в Омске под учредиловским лозунгом советскую власть, немного окрепнув и собравшись с силами, реакционная часть эсеров и кадетов нанесла удар и по Директории. Членов Директории арестовали, а затем выпроводили подальше от Омска, вручив власть “верховному правителю” Колчаку. Из Омска аресты перекинулись в Екатеринбург. Под конвоем белочехов около 70 учредиловцев выпроводили из города. Они направились снова в Уфу, которая еще не была занята советскими войсками. Проводя свои бесконечные заседания, учредиловцы думали не как выжить между молотом и наковальней, то бишь большевиками и колчаковцами, а как свергнуть и тех, и других. В начале декабря колчаковцы захватили их, часть отправили в Омск, в тюрьму. Иным, в том числе и Чернову, удалось бежать из Уфы. Анализируя ситуацию, они пришли к выводу о необходимости признания советской власти, ибо дальнейшая борьба ведет в никуда, к торжеству реакции. Тех же, кто оказался в омской тюрьме, в ночь с 22 на 23 декабря колчаковцы пригнали на берег Иртыша и вместе с большевиками расстреляли, зверски добив штыками раненых, отправили, на жаргоне колчаковцев, — в “республику Иртыш”. Оставниеся учредиловцы пошли на блок с крайне правой, кадетско-монархической реакцией. Активизировали свою подрывную деятельность и эсеры. Они перешли к террористическим актам. 24 июня 1918 года ЦК партии левых эсеров принял решение свергнуть Советскую власть, 6 июля подняли вооруженный мятеж. Были брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха. Это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотели втянуть Россию в войну в интересах англо-французких капиталистов, подкупивших и чехословаков. Совнарком призывает мобилизировать все силы, поднять на ноги всех немедленно для поимки преступников. Мятежники арестовали председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского, члена коллегии ВЧК М. Я. Лациса, председателя Моссовета П. Г. Смидовича, — к утру 7 июля в их руках находилось 27 партийных работников, советских и военных руководителя Советской власти. Вооруженные артиллерией, пулеметами, гранатами, винтовками, отряды левых эсеров обстреляли Кремль, захватили телефонную станцию, почтамт и телеграф и разослали по всей стране телеграмму, в которой от имени, якобы правящей партии, приказывали задерживать все депеши за подписью Ленина, Троцкого и Свердлова. Энергичными мерами большевики подавили мятеж в течение суток. Правда, в Ярославле левым эсерам удалось продержаться до 21 июля. Этот мятеж, по мнению некоторых историков, явился частью общего выступления внутренней контрреволюции и империалистов Антанты против Советской власти.
Александр Черняк Из книги: Александр Черняк. РЕВОЛЮЦИИ В РОССИИ ← Вернуться к спискуОставить комментарий
|
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |