История и мы

Вечная память!

Игумен Варлаам (Борин)

…Так и встает перед глазами немолодой нескладный лейтенант небольшого роста и в очках. Человек очень мирной специальности – инженер-строитель. Какой он боец! Какой командир?!.. Но война есть война, ей нужны не только герои… Не пробыл на фронте даже месяца. Не участвовал ни в одном бою. А убит!.. Шальная пуля нашла свою цель… Сколько людей ушло в небытие – как с полей брани во время войн, так и с полей житейских битв. Что человек оставляет после себя? Натан Блюмин оставил память о себе в виде строений, которые возводил в Бобруйске. Школа, дома… Оставил он и дочку Розу, которой было пятнадцать лет, когда уходил на фронт, и которая всю жизнь хотела найти могилу отца. Ведь в похоронке указано конкретное место: село, церковь, как ориентир. Почему бы не найти?

Но как найти, если дочке самой уже перевалило за 80 и живет она теперь в другой стране?.. Меня, как церковнослужителя, попросила бабырозина внучка Элина: не могу ли по своим каналам… Всё же ориентир захоронения – церковь.

Написал в Центральный архив Министерства обороны, пообещал съездить на место гибели и попытаться найти захоронение.

Посмотрел по навигатору: стрелка появилась справа от дороги между Волоколамском и Зубцовом. «Когда буду в гостях у Алексея с Леной, – подумал я, – можно будет съездить туда. Дача в 50 км от Москвы по Новорижскому шоссе, так что до Чашникова совсем недалеко».

Может быть, и недалеко, но долго… Долго ждала этого момента баба Роза, когда эта поездка сможет совершиться. Почему же долго? Что же мешает сесть в машину и поехать?.. О, много дел и забот стоят на пути осуществления наших планов! И если эти планы лишь наши, то они могут (или имеют право) не осуществиться. Если же это кому-то действительно необходимо, то дело это богоугодное и оно рано или поздно состоится обязательно, несмотря на все посторонние дела и препятствия.

Препоны же могут быть… да что говорить о том, какие они могут быть?! Достаточно одного – рак крови Алексея... И пришлось навещать его не в Москве, не на Новой Риге, а в Дюссельдорфе. Химиотерапия, пересадка костного мозга, восстановление после «убитого» иммунитета, различные болезни, которые цеплялись к организму с ненаращенным еще иммунитетом. Война!..

Но вот всё позади, и мы воскресным летним днем выехали в сторону Зубцова. Алексей за рулем, Лена, ее мать Валентина и я.

Лена пытается по навигатору найти цель нашего путешествия, но навигатор молчит. Нет такого места! Я вспоминаю «стрелку» на экране, которую видел уже больше года назад, и надеюсь увидеть указатель на дороге. Чашниково-Архангельское определилось у Лены где-то недалеко от Погорелова Городища, но мы понимаем: это не то, что нам надо. Доезжаем до Зубцова, не увидев справа не только ни одного указателя, но даже поворота – нет там населенных пунктов! Одни заросшие бурьяном поля…

Возвращаемся в Погорелое Городище, чтобы иметь возможность у кого-нибудь спросить.

– Там церковь, – говорит Лена, – может, батюшка знает.

Храм в селе еще только строится, и службы идут в вагончике или бытовке, оборудованной под церковь. Воскресная литургия уже закончилась, батюшка служит молебен. Несколько бабушек с внуками и внучками слушают наставление о том, что нужно прилежно учиться. Скоро новый учебный год.

– Нет, не знаю. Такого места поблизости нет, – говорит священник в ответ на наш вопрос про Чашниково и тамошнюю церковь.

Заходим в магазин. Там одна молодежь, которая знать не может, да и не хочет, поскольку имеет один продуктовый интерес. Наискосок от магазина – Дом культуры. Городище хоть и Погорелое, но культура жива!.. Более того. На фасаде Дома – мемориальная доска с изящными прописными буквами: здесь бывал в 1829 году Александр Сергеевич Пушкин, когда собирал материалы про Пугачева. И «карандашный» профиль с бакенбардами… Об этом сохранилась в его бумагах запись. Да, Пушкин…. Погорелое Городище… На душе становится как-то теплее. Может, и в самом деле Пушкин – это наше всё?!

Недавно получил от друзей письмо:

Утром вернулась из Польши дочь, известная лягушка-путешественница. На вопрос "как доехала" задрала бровь и рассказала про крокодилиц, в смысле попутчиц. Насчет крокодилиц – это Танькины слова, но я ей обычно склонна доверять в оценках.

Всю дорогу попутчицы с упоением поносили вначале хамских поляков. Потом переключились на вороватых хохлов. Когда поезд стал приближаться к белорусской границе, вспомнили про бесстыжих белорусов. Дочь – мой мудрый птенец! – хладнокровно молчала. Когда косточки злокозненных народов были обглоданы добела, патриотки принялись горестно обсуждать, ну почему никто не любит русских?!

Наконец обратили внимание, что в купе едет соотечественница, которая не принимает участие в их симпозиуме. И решили исправить недочет. Тему выбрали беспроигрышную:

– Девушка, как вы относитесь к Обаме?

Для меня в таких ситуациях есть два варианта развития событий. Либо я абстрагируюсь от реальности, утыкаюсь в книгу и воспринимаю происходящее как природный катаклизм, либо злобно раздуваюсь на манер рыбы фугу. Дочь же приветливо улыбнулась и сказала:

– Ну зачем нам Обама? Мы же русские люди. Давайте поговорим о Пушкине.

И тут наконец в купе настала тишина.

Даже тут Пушкин помог... К сожалению, не могу указать авторство: друзьям прислали их друзья...

Дверь в Дом культуры по случаю выходного дня открыта, и я, покосившись на одинокую фигуру безучастно сидевшего на скамейке молодого человека, вхожу внутрь. Вскоре оказываюсь в кабинете директора клуба, который на мой  вопрос сразу же отвечает:

 – Как фамилия? Я вам сейчас точно скажу, где… Я – начальник поискового отряда. Вы меня случайно застали, я сейчас уезжаю – будем останки поднимать.

Поисковый отряд ищет погибших воинов, устанавливает имена и производит захоронение. Семьдесят лет прошло с тех пор, как тут шли бои, а до сих пор находятся погибшие, не преданные земле.

– Он погиб не здесь, в Чашниково. Не знаете, где оно находится?

– Чашниково?.. Что-то знакомое… Где-то встречал… А где, не помню. Сейчас, попробуем узнать, – берет он в руки мобильный телефон.

В кабинете появляется Лена. Директор и начальник отряда Владимир – крупный мужчина лет пятидесяти с открытым доброжелательным лицом – названивает своим знакомым, приговаривая, что этот должен знать, или: попробуем еще. Телефоны не отвечают. Он звонит заново, параллельно рассказывая о деятельности поискового отряда.

– Видели свежее захоронение около обелиска? Это мы летчика нашли.

Он достает какой-то документ – или комсомольский, или военный билет – с серыми, без всяких слов, листами.

– Имя-фамилию узнали только по номеру двигателя самолета…

Обелиск с именами погибших (1942 г., 1942 г., 1942 г. …) стоит недалеко от церкви. Мы с Алексеем, подъехав, прочли все имена в надежде, вдруг тот, кого ищем, окажется здесь. Удивились свежей могиле лейтенанта-летчика, подумав, что просто установили новый памятник. Оказалось, – дело рук поисковиков.

– А вот этого недавно нашли, – достает он комсомольский билет с сохранившимися записями. – Сейчас едем его поднимать…

Рассматриваем с Леной комсомольский билет. Фамилия: Алексеев, Имя: Иван… Семьдесят лет пролежал где-то в лесу и сохранился!.. Это похоже на маленькое чудо. Хотя может ли чудо быть маленьким или большим?.. Чудо – оно и есть чудо!

– Как же сохранились все записи? – недоумеваем мы.

– Билет в кармане лежал, – показывает Владимир останки кармана – сплошные лохмотья.

Тут раздается телефонный звонок, он берет трубку:

– Приветствую, Михалыч! Я чт? звонил?.. Тут люди солдатика ищут… В Чашниково погиб. Где такое у нас?

Солдатика! – как ласково!.. Видно, что любит Владимир не только свое дело. Людей любит!..

Внимательно слушает, иногда что-то уточняя. Потом обращается к нам:

– МЧС знают всё! Это начальник Зубцовского отделения… Сейчас расскажу вам…

Достает карту, показывает место и… Мне остается только удивляться, почему «мой» навигатор когда-то показал мне место между Волоколамском и Зубцовом. Там(!) мы никогда бы ничего не нашли.

– Надо доехать до Зубцова, – объясняет Владимир, – как въедете, перед мостом через Волгу надо сразу повернуть налево и ехать вдоль водохранилища. Километров пятнадцать, наверное, надо проехать. Дорога там плохая. Не доезжая до Щеколдино, надо свернуть налево. Вот тут было это Чашниково.

Мы рассматриваем карту, сердечно благодарим Владимира, он желает нам успеха. На скамейке перед Домом культуры грустный погорелец сидит уже не один, а бутылка пива делает его общение с односельчанином интересным и содержательным.

Едем до Зубцова знакомой уже дорогой, поворачиваем налево, после чего долго трясемся по грунтовке. Во время всего пути мы рассуждаем о нашем предприятии, высказываем предположения о благополучии его исхода, смотрим в экран навигатора и подкрепляемся, чем Бог послал, т.е. тем, что захватила Лена. С обеих сторон лес, который иногда расступается и тогда справа открываются поля, а слева выныривает гладь скромного Вазузского водохранилища (или реки Осуги – притока Волги). Доезжаем до конца дороги, видим на высоком берегу за мостом («мост не переезжать», – говорил Владимир) строящийся храм и вправо от него село.

– Проскочили. Надо возвращаться, – говорим мы друг другу, и опять поворачиваем назад.

Вскоре у поворота (теперь уже) направо видим машину и открывающего шлагбаум мужчину. Бегу к нему, пока он не скрылся за шлагбаумом, а то ведь и спросить совершенно не у кого. Безлюдье!

– Урочище Чашниково?.. Это предыдущий поворот, – объясняет он. – А это дорога на рыбхозяйство…

От Чашникова не осталось ничего. На его месте сады. Само-то село (или урочище) нас не очень интересует. Есть ли кладбище?

Да, есть!

Прочесываем его, прочитывая все надписи на крестах и памятниках. Года захоронений почти все последних лет. Самые старые – 70-х годов. О войне здесь никаких воспоминаний. О церкви, естественно, тоже.

 – Я сама с сорок второго года, – говорит через забор одна из садоводов, которую удалось нам «поймать» на своем огороде. – Здесь старожилов нет – Товарищество новое. Съездите в Щеколдино.

Щеколдино – это не Чашниково, понимаем мы. И что туда ехать? Что-то выспросить у старожилов? Но ведь от этого ни Чашниково, ни могила не появятся.

Сомнения закрадываются в душу: удастся ли нам достичь цели. Если говорить о себе, то это не первая (и, конечно, не последняя) неудача в моей жизни. Но ведь это надо не мне!..

– Всё будет хорошо! – оптимистично настроена Валентина. – Всё равно найдем…

Лена поддерживает уверенность мамы. У нее такое ощущение, будто распутывается некий клубок, который своей нитью ведет нас к цели. И когда клубок окончательно развяжется…

В Щеколдино, как обычно, сначала магазин, в который пошел я. А Валентина, завидев пожилую женщину с клюшкой, пошла поговорить с ней.

В магазине мне отвечают, что нужно обратиться к прежнему председателю сельсовета Валентине Ивановне, которая живет неподалеку, за углом. Быстрое получение информации – хоть какой-то – обнадеживает.

Выхожу из магазина, говорю Лене, куда нам надо идти, но тут зовет нас ее мама. Мы подходим к собеседницам, которые стоят на большом крыльце краснокирпичного здания чугунно-металлического завода, уже не работающего.

– Сейчас всё узнаем, – бодро говорит Валентина. А ее собеседница, которая оказывается не такой уж старой, как казалось издалека (жизнь такая, болезнь…), достает мобильник и начинает звонить. И не кому иному, как нужной нам Валентине Ивановне. Вскоре телефон попадает ко мне.

– Как фамилия солдата? – спрашивает Валентина Ивановна после взаимных приветствий, суть вопроса она уже знает.

– Блюмин Натан Маркович.

– Это здесь, у нас…

Если бы у меня было время на размышление, то я сказал бы, как принято говорить в подобных случаях, что не верю своим ушам. Но времени на сомнения у меня нет, а бывший председатель сельсовета продолжает:

– Когда строили водохранилище, все захоронения перенесли. Теперь они здесь в Щеколдино, в братской могиле. У меня все списки, вот они передо мной…

– Где это захоронение?

– У школы.

Офицеров хоронили в отдельных могилах, в братских упокоевался рядовой состав. Но сейчас это не имеет никакого значения. Главное, сохранилась память о небоевом лейтенанте Блюмине.

Через пять минут мы у школы. В скверике стоит памятник: солдат в накинутой на плечи плащ-палатке с винтовкой, прикладом поставленной на землю. Чисто, ухожено. Рядом с памятником плиты с именами. Десятки, сотни… Серебристый солдат стоит со скорбно поникшей головой. Вечная память!.. Стоим с Алексеем у плит, читаем список. Справа от памятника – фамилии, начинающиеся с букв второй части алфавита. Переходим налево. Имена, имена… Господи, сколько же полегло!.. Ты Один ведаешь! Упокой души рабов Твоих!..

Дело очевидное, раз Валентина Ивановна сказала, что здесь, но… Пока не увидишь, ведь не убедишься… Здесь! Вот!..

– Вот! – показываю Алексею. – Блюмин Натан Маркович. Только с ошибкой написано: Натап.

Построил школу, у школы и упокоился. Хотя и у другой…

Подходят Лена с Валентиной, которая и не сомневалась в успехе. Восторгаются ухоженностью, порядком, какой-то особой благоговейной тишиной, которая царит здесь.

Алексей офицер в отставке, бывал в горячих точках (хоть и называется наше время мирным). Да и недавно пережил немало. Так же как и Лена, которая все время была рядом с ним в Германии. А Валентина, на попечении которой оставались дети – далеко не малые, но все равно дети? Мало она пережила на своем веку?.. Все мы в каком-то радостно-печальном покое. У всех в глазах слезы… Невероятно!.. Хотя разве могло быть иначе?!

Леша отсылает со своего телефона фотографии на электронную почту внучки бабы Розы. Хочется скорее поделиться, чтобы дочка Натана, ставшая уже прабабушкой, спокойно вздохнула. Не канул, не пропал, хоть и был убит… Но ведь у Бога все живы!

…Василий, Василий, Василий, Александр, Михаил, Митрофан, Дмитрий, Сергей, Иван, Натан, Василий… Все живы!..

Опять можно вспомнить Александра Сергеевича, хотя, признаться, в тот момент не вспоминалось ничего.

Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля без них была б мертва,
Как безотрадная пустыня
И как алтарь без Божества.
 

Еще мы обсуждаем ошибку: Натап. Вроде бы обидно, как будто это уже не Натан Блюмин. Но смотрим на другие имена и видим: Болгарчку Василий Иванович. Ведь явно Болгарчук. Просто отливали эти плиты с именами на местном металлическом заводе. А кто там работал? Родители тех, кто сейчас находится возле культуры, не обращая на нее внимания и не заходя в ее Дом. Да ладно бы, если только – культуры. Возле Жизни, не заходя и в Ее Дом!..

Но это уже другая тема…

Вечная память!

← Вернуться к списку