православный молодежный журнал |
История и мыКто сделал Ярослава Мудрым?…По Волхову, лавируя между островками, плыла не обычная ладья: паруса шелковые, бока муравленые, сходни золотые, на верхней мачте – желто-синий свейский королевский штандарт. За головным судном, еще четыре длинные варяжские ладьи, а спереди флагмана,несколько стругов новгородских, указывающих путь следования. Возвращалось посольство князя новгородского от короля Свейского. У Ярослава умерла престарелая его жена и он решил взять в жены дочь Олава Щектунга, Ингигерд ( некоторые историки называют ее Ингигерда). Прибыв на пристань, Ярослав, распорядился поднять свое знамя с архангелом Гавриилом на голубом фоне и украсить причал зелеными ветвями, приготовить жито, посыпать его под ноги невесте чужеземной, а также привезти из княжеских хором меха, дабы прошла она по ним ибо всегда должна быть мягкой для нее эта земля, хотя благословение на брак от своего отца, великого князя Киевского Владимира Святославовича, он не получил… Когда корабль пришвартовался и Ингигерд сходила с него в окружении многочисленной своей дружины, Ярослав пристально вглядывался в чужестранку и усладой наполнялась его душа – невеста что надо! Высокая, стройная, русоволосая, бледнолицая, одетая в длинное, голубое, вперемежку с желтым, как и королевский штандарт, платье, она не шла, а, будто лебедушка, плыла с истинно королевской осанкой к будущему мужу. –Приветствую тебя, Ингигерд, на земле нашенской, - сказал по воряжски Ярослав, шагнув ей навстречу, стараясь скрыть свою хромоту и вынужденный задирать голову, ибо оказался ниже невесты. – Здравствуй, княже Ярицлейв,- ответила она на славянском, голосом грудным, красивым, чуть смущенно улыбаясь и тоже во все глаза, рассматривая будущего мужа. Ярослав подал невесте руку и повел ее к выходу. Шли через людское море, по узкому коридору, под взором любопытных глаз, буквально сверлящих чужестранную деву. Зеваки, судача меж собой, оценивали выбор своего князя. Ошеломленная, как пышностью встречи, невиданным богатством мехов, так и обилием народа, подданых князя, Ингигерд, до толе побывавшая во многих европейских землях и знавшая многие языки, сказала несколько фраз на славянском. Толпа одобрительно загудела, расплылась в улыбках. Приближенные князя зашептались: «Откуда знает?» «Мать у нее славянка, дочь князя ободритов, да и в жилах отца есть кровь польской шляхты»,- пояснили, прибывшие с Ингигерд новгородские сваты. Ярослав, с рожденья не отличавшийся щедростью, долго рядился со свейскими послами, кои выговаривали у него приданное для невесты—требовали Ладогу с околицами, лов на зверя и рыбу ценную в реках и озерах земли новгородской. Особо оговаривалось, что у Ингигерд будет своя дружина, прибывшая с нею. Послы рассказали Ярославу, что его жена с детства на коне, прекрасно владеет оружием, не раз участвовала в походах, случалось и в битвах. Наконец, ударили по рукам, договорившись о венчании в церкви по византийскому обряду. Доверенные Ингигерд (после венчания она стала Яриной, Ириной), получили грамоту пергаментную с золотой княжеской печатью, что и вовсе для них дело невиданное. Свадьба устраивалась уже по-христианским, а не по языческим обрядам, по размаху уступала киевским пиршествам, проходившим под началом его отца. Там праздник был для всех. По велению Владимира приходили на пиры бояре и гриди, сотские и десятские, нарочитые мужи при князе и без князя, ремесленники и купцы... К концу веселья забывали кто боярин, а кто смерд, воевода или гридень. Здесь, в Новгороде, черных людишек не пригласили за общий стол, они сгрудились в сторонке, завистливо улюлюкая. Едва досидев до конца, Ярослав увел Ирину в княжеские палаты на первое возлежание, ибо только телесно дополненный брак мог считаться свершившимся. Когда молодожены остались с глазу на глаз, мир сомкнулся перед обоими—не существовало более ничего, только стучали два сердца. Нет, не любящих, а просто взволнованных. Ритуал требовал: молодая должна разуть мужа и найти в одном сапоге золотые монеты, а в другом –плеть, что означало: жить будет в достатке, но пусть помнит о постоянном подчинении мужу. Если молодая жена сначала снимала сапог с деньгами, то получала право никогда не разувать мужа,и иметь с ним одинаковые права. Если первым снимался сапог с плетью, то и получала первый удар плетью по спине, а вместе с ним и неограниченное господство над ней супруга. Ирина сразу же показала норов— стянула один сопог, украшеный жемчугом, поставила рядом, второй же, с плетью, отбросила далеко в сторону. Стоя на коленях, улыбаясь, окинула взглядом мужа, тот не проронил ни слова. Женин поступок, естественно, не обрадовал Ярослава, не очень то хотелось иметь под боком независимую спутницу жизни, но что поделаешь—не устраивать же сразу скандал! Свадьба, по славянским обычаям, длилась не один день.Тем временем в великокняжеских палатах под Киевом, на Берестове, готовился отправиться в последний свой путь его отец—Владимир Красное Солнышко. Вскоре после свадьбы Ярослава он и скончался, не успев усмирить непокорного сына, отказавшегося платить дань Киеву. Челядь судачила, дескать, смерть Владимира ускорил Ярослав, открыто выступивший против отца, тайно снесшийся с ворягами и печенегами, предлагая выступить на его стороне. Что творилось в душе Ярослава в тот момент, когда узнал о смерти отца, остается только гадать. Может радовался, что Бог не допустил войны между ними. А возможно опечалился потерей, хотя и нелюбимого, но все же родителя. Да, Владимир обижал его мать. Дважды обидил и его, (женил на великовозростной норвежской принцессе Анне, а позже, без согласия Ярослава, перевел на княжение из полюбившегося тихого Ростова в вечно бурлящий Новгород, где его встретили более чем недружелюбно и пришлось немало потратить сил, дабы ублажить вольный люд новгородский. Судя по всему, появилась и новая тревога, не только за себя, но и за Ирину, которую уже успел оценить—Святополк поднял руку на братьев в борьбе за власть и на этом он вряд ли остановиться… Словом, далеко не в свадебном благодушном настроении пребывал новгородский князь. Ирине не давелось повстречаться со свекром. Но она относилась к нему с почтением, зная, как много сделал Владимир для укрепления древнерусского государства: распространил пределы своей державы от Балтийского моря на севере, до реки Буг на юге, приструнил балтов и степняков, кои не давали спокойно жить русичам и, наконец, свершил самое великое деяние–крестил Русь. Владимир Святославович умирал тяжело, без причастия, не исповедовавшись . Он то и дело с трудом приоткрывал вдруг отяжелевшие веки, ожидая, что вот- вот в святелке появяться сыновья и он огласит свою последнюю волю—кому сесть на Киевский стол. Не дождался… Тихо покинул этот мир, так и не назначив преемника. Среди бояр началось брожение: одни вспоминали о праве старшего, то бишь Брячиславе, сыне Изяслава, князе Полоцком, другие хотели посадить на княжение Бориса, любимца Владимира. Он был не по годам умен, отличался рассудительностью и покладистостью, добротой и военной доблестью. Но Бориса в Киеве не было—по поручению отца гонялся в степи за печенегами. Порядив меж собой, большинство порешило не сообщать никому о смерти Владимира до возвращения Бориса. Правда, Предслава послала гонца к Ярославу в Новгород с сообщением о кончине отца. Не дремали и сторонники старшего сына Владимира—они ринулись к Святополку, вызвалили его из темницы, куда того заточил Владимир, и доставили в великокняжеский терем. Пока гонец добирался до Новгорода, Святополк задобрил бояр и дружину подарками и распорядился немедля похоронить Владимира. Погребение состоялось на скорую руку в церкви Святой Богородицы. Еще шло отпевание великого князя, а верные люди Святополка уже мчались к любимым сыновьям Владимира—Борису и Глебу, имевших больше прав на великокняжеский стол чем он, чтобы устранить их с его пути к великому княжению. С Борисом была дружина отца, бояре, старые думцы советовали молодому князю идти в Киев и брать власть в свои руки. Тот, однако, ответил,что не поднимет руку на старшего брата. А вот Святополк поднял. Подосланные им злодеи, ночью прокрались к шатру близ Листвена, где после молитвы Борис лег опочивать, и копьями закололи его сонного. Летописец заклеймил убийц позором и сохранил имена для потомков: « Путша, Таяц, Еловил, Ляшко. А отец их—сатана». Впрочем, некоторые историки (Б.А. Рыбаков, например, ссылаясь на скандинавские саги, говорит о причастности к убийству Глеба и Ярослава. См. «Мир истории». М.,1984, с.158) Но это не находит свого подтверждения ни в одной древнерусской летописи. Они однозначно обвиняют в братоубийстве Святополка и его приспешников. «Бориса я убил, как бы убить Глеба?»,– задумался Святополк, гласит летопись. Читаем Историю России С.М. Соловьева: «Глеб был далеко, и потому Святополк послал сказать ему: «Приезжай поскорее сюда: отец тебя зовет, он очень болен». Глеб немедленно сел на коня и пошел с малою дружиною. Когда он пришел на Волгу, к устью Тьмы, то конь его споткнулся на поле во рве и намял ему немного ногу, после чего князь пришел к Смоленску, а отсюда поплыл в барке и остановился в виду города на Смядыне. В это время настиг его посланный от брата Ярослава из Новгорода: «Не ходи, велел сказать ему Ярослав: отец умер, а брата твого Святополк убил». Глеб сильно тужил по отце, но еще больше по брате. Между тем явились и убийцы, посланные от Святополка; они овладели Глебоваю баркою и обнажили оружие. Глебовы отроки потеряли дух; тогда главный из убийц, Горисер, велел немедля зарезать Глеба, что и было исполненно поваром последнего; этого повара звали Торчин, имя указывает на происхождение. Сперва тело Глеба бросили на берег между двумя колодами, потом связли в Вышгород и положили вместе с братом, уже в княжение Ярослава». (С.М.Соловьев. Соч.,т.1-2, с.154) Такая же участь постигла и третьего брата, Святослава Древлянского. Вероятно, не избежать бы смерти и Ярославу, но подоспел очередной гонец от Предславы. «Отец ти умер,- писала она,- а Святополк седит ти Киевь, убив Бориса, а на Глеба посла, а блюдился его повелику». Поразмыслив над сложившейся ситуацией, Ярослав решил идти на Киев. Но тут же стал чесать голову: как загладить трещину, образававшуюся между ним и новгородцами– горожане взроптали, что Ярослав пригласил в свою дружину варягов и поставил их в более привеллигированное положение. Наемники вели себя развязно: «И начаша варязи насилие деяти на мужатых женах», не расплачивались на базаре. Новгородцы терпели до поры, до времени выходки чужеземцев, но однажды взяли да и изрубили одну загулявшуюся воряжскую кампанию во дворе Поромона. Ярослав «разгневался на гражаны», счел необходимым показать, кто в городе хозяин. Пригласил к себе, якобы на совет уважаемых жителей, устроил им пир, а затем повелел всех убить, памятуя, что новгородцы чтут силу и покоряються ей. Ирина посоветовала мужу покаяться, просить прощения у новгородцев. Когда он предстал пред вече, показалось, что попал на растревоженную пасеку—площадь гудела. Князь втянул голову в плечи, но, вслушавшись, понял, что у вече разноголосица и все зависит от того, найдет ли нужные слова, дабы овладеть ситуацией. Он их нашел. Угодливо покаялся, а потом высказал мысль, что беды на Руси с приходом Святополка только начинаются ибо смотрит он в рот печенежским и польским правителям, водит дружбу с епископам Колобережским, немцем Райнбергом, который спит и видит, чтобы насадить на Руси латинскую веру. Именно за это Владимир Святославович заточил обоих в темницу. Новгородцы призадумались: а ведь действительно ничего хорошего от Святополка им ждать не приходиться—дали согласие Ярополку идти с ним на Киев. Подготовка к походу длилась не месяц и не два. Вместе с Ярославом самое деятельное участие в ней принимала и жена. Она вербовала в дружину варяжских воинов и собрала, как замечает С.М.Соловьев, «по одним известиям тысячу, по другим—шесть тысяч, да новгородцев 40 тысяч». Когда березовые рощи вплели в свои косы золотую листву, Ярослав двинулся на юг. Ирина шла вместе с ним. Святополк призвал на помощь печенегов. Дружины братьев встретились близ Любеча и три месяца (по другим данным три недели) стояли по разным берегам Днепра. Наконец, новгородцы, рассердившись на насмешки Святополкового войска, называших их толстопузыми плотниками во главе с хромоножкой князем, сподвигнули Ярослава ударить первым. Ночью новгородцы переправились на другой берег и высадившись из лодок, оттолкнули их от берега, чтоб отнять у себя всякую возможность к побегу. Сеча была злая.Не выдержав напора, печенеги рассыпались по лесам и затем откатились в родную им степь. Оставшись без войска, Святополк бросился к своему тестю—польскому королю Болеславу Храброму, который давно зарился на киевские земли, а тут случай такой! Русины и поляки сошлись на Буге. Здесь повторилось то же явление , что ранее происходило на берегах Днепра, где стояли дружины Ярослава и Святополка. На этот раз, правда, новгородцы стали надсмехаться над Болеславом, крича ему: «Вот мы проткнем тебе палкою брюхо твое толстое!» Не вытерпел он насмешки и, обратившись к своим воям, сказал: «Если вам это ничего, так я один погибну!» и бросился в реку. За ним=– вся дружина. Полки Ярослава не ожидая ничего подобного, не успели развернуться. Большинство новгородцев полегло, только немногим удалось спастись. Ярослав с пятью дружинниками ретировался в Новгород. Болеслав заняв Киев, не отдал княжеский стол зятю, а сам стал собирать дань, обращаясь с киевлянами, как с рабами.Те взроптали. Разбросанные по русским городам и весям, польские отряды не могли усмирить недовольных. Предчувствуя крах, Болеслав кинулся спасать свою шкуру и бістро удрал из Киева, прихватив не только казну, княжеское имущество, но и сестер великого князя. Ярослав же с пятью гриднями доскакал до Новгорода и намерился пробираться дальше, в Швецию. Однако ему помешал новгородский посадник Коснятин, сын Добрыни, повелевший ночью изрубить ладью, которую снарядил для отплытия Ярослав, а затем уговорил князя продолжить борьбу со Святополком и Болеславом. Очередная кровавая сеча ратей братьев произошла на восходе солнца в одну из пятниц 1019 года на берегу Альты, там, где люди Святополка злодейски убили Бориса. Повествование летописца: «…и была сеча жестокая, какой не бывало на Руси,и, за руки хватаясь, рубились, и сходились трижды, так , что текла кровь по низинам. К вечеру же одолел Ярослав, а Святополк бежал. И когда бежал он, напал на него бес, и расслабил все члены его, и не мог он сидеть на коне, и несли его на носилках. И бежавшие с ним принесли его к Берестью. Он же говорил: «Бегите со мной, за нами гоняться». Отроки же его посылали посмотреть: «Гониться ли кто за нами?» И не было никого, кто бы гнался за ними, и дальше бежали с ним. Он же лежал немощен и, привставав говорил: «Вот уже гоняться, ой, гоняться, бегите». Не мог вытерпеть на одном месте, и пробежал через Польскую землю, гонимый божиим гневом, и прибежал в пустынное место между Польшей и Чехией. И там бедственно окончил жизнь свою». («Повесть временних лет». М.,1978., с.86) В памяти людской и летописях Святополк остался с позорным именем Окоянный. Долгое время меня занимал вопрос: почему родные братья до смерти бились друг с другом? Ответ нашел у профессора Гарвардского университета Ромэйна Вачяра. Он провел тщательное исследование конфликтов между народами за многие столетия и пришел к выводу, что все дело в генетике. Чаще всего воюют друг с другом генетически близкие народы, а войны начинают их предводители. На 10 процентов «наций-братьев» приходиться четверть всех войн на планете. Чем ближе кровное родство, тем XVже отношения. («АиФ».№52, 2009г.) Тут играют свою роль, прежде всего, и желание власти,подчинить себе другого, возвыситься над всеми, и алчность людей, их маниакальная страсть к богатству, и зависть. А еще – обидчивость. Порой неосторожное слово близкого человека больно ранит другого. Нередки случаи, когда родственники ссорятся из-за пустяков и на годы остаются врагами. Люди, в чьих жилах течет одна кровь, очень чувствительны–любая оплошность одного врезается в голову другого и надолго остается в памяти. А когда еще вмешивается окружение, друзья, да начинают смаковать, подогревать— тут уж держись! По словам Карамзина, Ярослав, отерев пот с лица и при поддержке мужественной своей дружины, основательно стал обосновываться в Киеве, на главном, великокняжеском столе. (т.2.с.10) Кстати, с этого момента о вступающих на княжение в летописях говориться: князь сел на стол. Выражение это идет от обряда–-нового князя действительно сажали во главе стола, который ставили в главной соборной церкви, что и знаменовало признание его князем в данной земле. Однако междуусобицы родичей не закончились с воцарением Ярослава в Киеве. Бузил Полоцк. В этой земле было спокойствие во времена княжения Изяслава Владимировича, по Никоновской летописи он был тих и кроток, смирен и милостив, любя зело и почитая священически чин иноческий, и прилежащее причитанию божественных писаний, и отвращался от суетных глумлений, и слезен, и умилен, и долготерпелив. Другим был его сын Брячислав, который претендовал по праву старшего на киевский стол—властелюбив, непоседлив, воинственно—агрессивный, не терпящий возражений. Тут впору заметить, что Владимир Красное Солнышко, хотя и поучал сыновей не обижать никого, сам этого правила не придерживался. Отдав Полоцкую землю Изяславу, однако, отнял у него ключевые города на торговом пути из « варяг в греки»—Витебск и Усвят, передав их во власть Новгорода, что породило распри между Владимировичами. …Ирина прижилась в Новгороде быстро. Ей нравился этот своеобразный город. По многим большим и малым улицам шумели торги. По речным гладям, по тенистым лесным дорогам, в зимнюю стужу − по ледяному панцырю замерзших рек, к крепостным воротам Новгорода тянулись нескончаемые купеческие караваны. В Новгород, вокруг которого было мало плодородных земель, с юга шли обозы с зерном и солью, растекаясь отсюда по всем русским городам. Из Киева и других больших городов коробейники развозили по градам и весям изделия искусных ремесленников. В окрестные страны русские «гости» везли воск, скору (пушнину), льняное полотно, разные поделки из серебра, знаменитые русские кольчуги, кожи, пряслица, замки, бронзовые зеркальца, изделия из кости. Нередко вместе с караванами купцы гнали на продажу и челядь − захваченных русскими дружинами во время военных походов пленников, которые высоко ценились на невольничьих рынках Херсонеса, Булгара, Константинополя. На Русь же отовсюду иноземные купцы везли свои товары: из Византии — дорогие ткани, оружие, церковную утварь, драгоценные камни, золотые и серебряные утварь и украшения; из стран Кавказа, Персии, Прикаспия − благовония и пряности, бисер, который так ценили русские женщины, и вино; из Фландрии − тонкие сукна. Торговали русские купцы с прирейнскими городами, венгерскими, чешскими, польскими землями, откуда шли изделия из металла, а также оружие, вина, кони. Большую мыту (пошлины) собирали с этой разнообразной торговли, как великие киевские князья, так и местные. В торговых делах участвовали и представители княжеских домов: они либо доверяли свои товары купцам, либо имели своих торговых представителей в многочисленных торговых караванах, которые под усиленной охраной шли из русских земель во все концы света. Каждый город был к тому же центром торговли всей близлежащей округи. К нему тянулись ремесленники из окрестных городков и смерды из сельской местности, чтобы продать плоды своих трудов, купить что-либо необходимое в хозяйстве. Ирина часами прогуливалась по торговым рядам, приценивалась, торговалась, но редко что покупала. Ей нужно было общение, познание жизни в целом и торгового пути « из варяг в греки», в частности. Здесь как раз она и узнала,что полочане, некогда державшие этот путь наравне с новгородцами, не могут смириться с потерей «золотого ручья». Они ломали голову над тем как вернуть контроль. Помог случай. Ярослав не заплатил обещанное вознаграждение варяжской дружине Эймунда и, обиженные варяги, покинули его двор, избрав новым хозяином для себя полоцкого князя Брячислава. Эймунд, якобы, посвятил полочан и в тайные замыслы Ярослава, который по его утверждению готовился идти на Полоцк. Получив такую информацию, Брячислав решил упредить дядю, неожиданно напал на Новгород, оставил там наместника и с богатой добычей направился домой. На седьмой день пути, полочане вдруг увидели перед собой стяги Ярославовой дружины. По версии Н.Костомарова, сражение произошло на реке Судоме и верх взяли киевляне. Шведская же «Сага об Эймунде» утверждает, будто битвы, как таковой, и вовсе не было. Войска стояли лицом к лицу неделю, Ярослав ждал полоцких послов для переговоров, Брячислав рвался сражаться, но хитрый Эймунд советовал ему решить спор без крови. И снова свою роль сыграл Господин Случай: в засаду полочан попала жена Ярослава Ирина, и тому не оставалось ничего иного, как запросить мира и отдать Брячиславу в качестве откупного за жену Витебск и Усвят. Шведские саги высказывают предположение, что Ирина преднамеренно устроила свое пленение, она была большим дипломатом, ей претили братоубийственные войны, и очень хотелось замирить родственников, потому и «заскочила» в стан Брячислава. Так это или нет, но после ее освобождения, родичи, имевшие равные права на киевский стол, договорились «быть братаничами». После полона Ирина вернулась другой: стала помягче, добрей, более ласковой к мужу. Этому посодействовала ее новая ипостась— она стала матерью и пообещала Ярославу рожать сыновей ежегодно, что бы посадить их на все значимые русские города и укрепить великокняжескую власть. Обещание жены порадовало князя, тем более, что умер Илья, сын от первой жены. Впрочем, надежды на него особой никто не питал— Илья пошел в мать, рос хилым, немощным, ни к чему не проявляя интереса. Своего первенца Ирина назвала в честь отца Ярослава—Владимиром. И как тот немного подрос, стал князем Новгородским. Если Ярослав полюбовно, благодаря Ирине, уладил дела с полоцким племянником, то с родным братом Мстиславом, который сидел в Тмутаракани, этого никак не удавалось сделать. Торговый город Тмутаракань лежал в южном краю Руси, вольготно раскинувшись у подножья Кавказских гор (Таманский полуостров). Удобное сообщение по морю связывало его с Херсонесом и Царьградом. В Тмутаракани жили руссы и греки, хазары и евреи, булгары и византийцы… Сюда стекались вольнолюбивые люди и беглые рабы. Улицы его были вымощены камнями, дома тоже были каменными, на городской площади возвышалась огромная статуя, воздвигнутая в честь царя Персида его верной женой. Тмутаракань нравилась Мстиславу. Он любил подыматься на верхний ярус крепости и наблюдать, как свежий морской ветер треплет паруса больших торговых кораблей, подхватывая их словно легкие щепки и унося в море. По преданию здесь годами гостил великий Баян, воспевавший подвиги русских князей. Среди других братьев, Мстислав выделялся неброской мужской красотой, огромными глазами, недюжинной силой и не знал чувства страха. Ему часто случалось воевать с соседями, касогами (черкесами). Как то при очередной стычке князь касогский Редедя, предложил Мстиславу решить итог битвы в единоборстве. «На что губить дружину?- сказал он Мстиславу.- Одолей меня и возьми все, что имею: богатство, жену, детей и землю мою»,- пересказывает летопись Н. Карамзин. (т2.гл. 2..с.11) Мстислав оказался в трудной ситуации: откажись, дружина не простит. И выиграть единоборство, шансов мало: хотя и он был богатырского сложения, но касогский вождь явно превосходил русича– имел исполинский рост и необыкновенную силу.. Мстислав принял вызов. Когда сошлись, Редедя сразу же попытался заключить в объятия противника. Но не тут- то было, тот, словно уж, ускользал. Схватка длилась долго. Когда уже оба изнемогали, Мстиславу удалось повалить противника и под неистовый изумленный крик касогов и восторг своей дружины вонзить в него острый кинжал. Победа над касогами принесла Мстиславу не только славу бесстрашного воина и мир, но и все состояние Редеди, в том числе и жену, которая родила впоследствии ему сына Евстафия. Окрыленный победой над грозным Редедей, князь тмутараканский решил раздвинуть свои владения и двинулся на брата, который находился в это время в Новгороде. Подступив к Киеву, потребовал открыть ворота. Однако горожане не испугались. Потоптавшись у стен, не привыкший к штурмам и осадам, предпочитавший сражения в чистом поле, Мстислав переправился через Днепр и подался к Чернигову. Ярослав понял – сраженья не миновать. Братья сошлись в Сиверской земле, возле Лиственя, в черную грозовую ночь. Как сообщает нам летописец «и гроза была велика, и сеча сильная и страшная». Счастье отвернулось от Ярослава, он снова вынужден был бежать в Новгород. Собрав новую дружину, весной вернулся к Лиственю. Но тут в дело вмешалась Ирина. Она поскакала в стан Мстислава и предложила ему такое же единоборство, как с Редедей. Тот опешил: –Я с женщинами не сражаюсь,- молвил он. –А с родным братом считаешь можно?– парировала княгиня. После недолгих размышлений, Мстислав отправил Ярославу послание: «Ты старший брат, сиди в Киеве, а мне пусть будет левая сторона Днепра». На том и порешили, разделили русскую землю по Днепру. К Ярославу отошли Киев, Новгород, Смоленск, другие, более мелкие города. Мстиславу достались Чернигов, Любеч, Переславль и милая его сердцу Тмутараканская земля. Окончательный мир братья подписали в Городце. С тех пор жили, душа в душу, вместе отвоевали у поляков Червеньские земли. В 1036 году, простудившись на охоте, Мстислав скоропостижно скончался. Несколько ранее умер его сын Евстафий и все владения Мстислава перешли к Ярославу. К этому времени отошел в мир иной и Всеслав, княживший во Владимир-Волынском, но согнанный со стола еще Святополком. Н. М. Карамзин пишет, что якобы Всеслав сватался за вдовствующую королеву датскую, Сигриду Сторраду, которая не могла забыть своего мужа и, как когда то княгиня Ольга, велела умертвить его вместе с другим женихом, королем Вестфальским, за такую их дерзость. Таким образом, из четверых сыновей Рогнеды и Владимира остался один Ярослав, ставший Великим князем Киевским. Правда, был еще один сын Владимира не от Рогнеды – Судислав, живший в Пскове. После смерти Мстислава, Ярослав заточил его по клеветническому доносу, как считает историк Б.А. Рыбаков, в «поруб», где он просидел 24 года и вышел лишь спустя четыре года после кончины Ярослава, впрочем, тут же был подстрижен в монахи. Опорой во всех делах Ярослава была Ирина. Однако, как то так получилось, что эта незаурядная женщина оказалась в тени своего мужа, вошедшего в отечественную историю с именем Ярослав Мудрый. Но Мудрым то он стал во многом благодаря, как раз Ингигерд-Ирине-Анне. В древнерусских источниках имя жены Ярослава встречается редко. Его мы находим в «Слове о законе и благодати», будущий митрополит Илларион, обращаясь к великому князю Владимиру, писал: «Виждь и благоверную сноXV твою Ерину». Она упоминается в летописи 1037 года, где говориться об основании монастырей Святого Георгия (после крещения Ярослав получил имя Георгий) и Святой Ерины. А вот в древнескандинавских источниках первой трети ХIII века Ингигерд присутствует довольно часто. Она упоминается, отмечает исследователь Т. Джаксон, в «Истории о древних норвежских королях» монаха Теодрика, в «Обзоре саг о норвежских конунгах», и «Легендарной саге об Олаве Святом», в «Гнилой коже», и «Красивой коже», в «Отдельной саге об Олаве Святом» и в «Круге земном», в «Саге об Эймунде», и «Саге о Кнютлингах», в исландских анналах, а так же в хронике бременского каноника Адама Бременского. От источника к источнику сюжет обрастает подробностями. Если монах Теодрик сообщает лишь, что Ярицлейв «женился на Ингигерд, к которой … сам (Олав), король норвежский сватался, не уточняя из-за чего брак расстроился, то автор «Обзора» достаточно пространно рассказывает почему этого не произошло: Ингигерд «была раньше обещана Олаву Харальдссону, но нарушил ее отец те обещания». А вот еще одно упоминание о жене Ярослава. В небольшом шведском городке Эскильстуна, что в 150 километрах от Стокгольма, до сих пор стоит православный храм, коих немного в Швеции, освещенный в честь благоверной княгини Анны Новгородской. Сюда каждый год в день ее смерти идут почитатели этой святой. Как сообщает Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона «мощи ея с 1439 года почивают в Новгородском Софийском соборе. На надгробии выбито: «святая благоверная княгиня Анна, мать святого благоверного Владимира Ярославовича, королева Шведская, Олава первого шведского короля дочь, называвшаяся в своей земле Ингигерд, которая прежде была невестой Олава, короля Норвежского, потом супруга Ярослава Владимировича, князя Новгородского и Киевского преставилась в лето Р.Х. 1051». Добавлю к сказанному, что Ирине, невестке Рогнеды, не довелось встретиться со свекровью, но, думается, та гордилась бы ею. Они во многом похожи. Обе сильные, независимые, гордые, пожалуй, строптивые, несчастные в любви. В общем, страдалицы и очень заботливые мамы. Рогнеда умерла в тот год (1001), когда родилась Ингигерд. Королевская чета Олафа Эйриксона Щетконунга («короля королей»), ждала сына, но не очень то расстроилась и когда на свет появилась дочь, тем более, что впоследствии, она ни в храбрости, ни в знаниях, ни в мудрости не уступала мужам: искусно владела оружием, была хорошим наездником, сутками в походах не сходила с лошади, владела многими европейскими языками, зачитывалась книгам, хорошо знала историю, любила путешествовать. В сагах отмечается, что была хороша собой, словно магнит, притягивала к себе многих мужчин. Ее неординарную внешность унаследовали и дочери, пленявшие своей внешностью известных европейских правителей. А еще скандинавские летописцы отмечают, что дочь короля Олава «мудрее всех женщин. При этом она великодушна и щедра на деньги, в отличие от своего мужа». Из разбросанных по разным источникам фактов вырисовывается не совсем простая ее судьба. Как на Руси, так и в землях варяжских, не утихали междуусобицы. В Норвегии в то время королем провозгласили 20 летнего правнука Харальда Прекрасноволосого, Олафа Харальдссона, вошедшего в историю, как Святой Олаф или Олаф Толстый. Он начал объединять разрозненные земли Норвегии и Швеции, а чтобы скрепить союз, Олаф предложил шведскому правителю отдать ему в жены дочь Ингигерд. В 1018 году в Упсале короли ударили по рукам, договорились через год сыграть свадьбу на границе государств, в устье реки Эльва. Все могут короли, только не могут жениться по любви. Харальд и Ингигерд попытались было опровергнуть это. Они с первой встречи понравились друг другу. Игигерд, пожалуй, даже влюбилась и засела готовить будущему супругу свадебный подарок— шелковый плащ с золотым шитьем и серебряный пояс к нему. В назначенный день Олаф прибыл в указанное место, но к удивлению невесты там не оказалось. Послал гонцов в Швецию. Те вернулись с обескураживающей вестью–- еще летом Ингигерд выдана замуж за Новгородского князя Ярослава Владимировича и отбыла в Гардарики ( Русь). Харальд вскипел, не дослушав посланцев, отдал распоряжения готовиться к войне со шведами. Когда чуть успокоился, ему передали предложение Олава Щетконунга взять в жены младшую дочь Астрид. Что оставалось делать— скрепя сердце согласился, оказался в родстве с Ярославом, кстати, с большой пользой для себя, как показали дальнейшие события. Брак Ярослава и Ингигерд был политически выгодным как для Руси, так и для Швеции, обе стороны сущесвенно укрепляли свои позиции. Ярослав страховался от агрессии со стороны варягов, которые то и дело покушались на русские земли, при этом создавал антипольскую каолицию. Шведы становились еще больше независимыми от Нарвегии и Дании, усиливали свое влияние в Европе. Между прочим, Ингигерд позаботилась о собственной выгоде, предьявив отцу и ярославовым сватам ультиматум: «Если я выйду замуж за конунга Ярицлейва, то хочу в свадебный дар себе Альдейгьюборг (Старую Ладогу) и то ярлство, которое к нему относиться»( земли вокруг Ладожского озера). Получив согласие на это, выдвинула следующее требование: « Если я поеду на восток в Гардарики (Русь), то хочу выбрать в Швеции того человека, который, как мне думается, всего больше подходит для того, чтобы поехать со мной. Я так же хочу поставить условием, чтобы он там, на востоке, имел не ниже титул и ничуть не меньше прав и почета, чем имеет здесь». Она взяла с собой в качестве советника и управителя Старой Ладогой своего родича Ренгвальда Ульвссона. В результате Ладожское ярлвство стало своеобразной буферной зоной между Скандинавией и Русью. На первых порах Ирина жила в Новгороде, ибо в Киеве было неспокойно— то печенеги налетали, то поляки, то соседи князья, в том числе и брат Ярослава Мстислав. Ирина играла, как уже отмечалось выше, далеко не последнюю роль в проводимой Ярославом политике, случалось, выступала арбитром в спорах мужа с князьями, прослыла виртуозом «тихой дипломатии». С ее появлением на Руси расширились связи с другими странами. В Киев, Новгород стали все чаще и чаще приезжать знатные иностранцы. Вместе с мужем Ирина не раз ходила в походы, участвовала в сраженьях, отличалась не женской отвагой. «Сага об Эймунде» гласит, что она лично, вместе с ярлом Ренгвальдом, дабы погасить войну между Ярославом и его племянником Брячиславам, принимала участие в убийстве конунга Эймунда, изменившего Ярославу и переметнувшемуся к полоцкому князю Брячиславу. С мужем и дружиной Ирина держалась независимо, обладала трезвым умом, твердостью и реалистичностью, находчивостью. Скадинавские источники утверждают даже, что она была «умнее конунга Ярицлейва». Так или нет, поди сейчас разберись, но факты свидетельствуют, и о том, что в силу ряда причин Ирине не сладко жилось с Ярославом. Да, он женился не испытывая особых чувств к жене, но потом влюбился, как говориться по уши. Хотя и без ссор не обходилось. Муж отличался скверным характером, раздражительностью, вспыльчивостью, несговорчивостью. В минуту гнева бывал непредсказуем. И в тоже время инфантилен, из-за хромоты передвигался с трудом, без особой нужды не выходил из княжеских хором, предпочитая оставаться наедине с книгами. Выйдя замуж за Ярослава, Ирина не могла забыть своего первого жениха—Олафа, постоянно интересовалась у гостей из Скандинавии его жизнью. Ярослава это не просто задевало—очень злило. В одной из саг говориться, что для ублажения Ирины, завоевания ее сердца, великий князь выстроил для нее великолепные хоромы со многими колоннами, а все светелки обил дорогими тканями. Когда обиталище было готово, пригласил Ирину и дружину на смотрины. «Где еще приходилось тебе видеть столь красиво убранный терем?»,- спросил жену. В ответ услышал: «Властелин! Этот терем убран действительно чудесно, и нелегко найти такой же по убранству и количеству славных и храбрых мужей, собравшихся здесь. Но более великолепным является тот зал, в котором сидит король Олаф Харальдссон, хотя зал его поддерживает всего одна колонна». Ярослав вскипел: «Сии слова покрывают тебя позором, ибо свидетельствуют о том, что ты любишь короля Олафа!»,– и отвесил ей пощечину. «Существует большая разница между вами обоими»,–сдерживая гнев отвечала Ирина , вышла из дворца, отдала приказ седлать лошадей, с тем, чтобы покинуть Киев и уехать к сыну в Новгород. Ярославу стоило больших трудов загладить вину перед женой. Он даже поклялся впредь ни в чем не перечить ей. Княгиня, поймав на слове, вскоре попросила, представить убежище Олафу, изгнанному из Норвегии и взять на воспитание его сына Магнуса. Ярославу ничего не оставалось, как снарядить за ними корабль. Шведские саги утверждают: Ярослав так любил жену, « что ничего не мог сделать против ее воли». Бывший же жених Ирины твердой рукой проводил христианизацию своей страны, что не всем нравилось и в результате заговора, возник мятеж, королю пришлось бежать и искать где то убежище. Вскоре некогда помолвленные жених и невеста встретились в Киеве. Что они чувствовали? Какие мысли роились в их головах? Одному Богу известно! Скандинавские же саги намекают на их тайные встречи. Через сумрак столетий до нас дошли стихи Олафа, проникнутые больше чем уважением к благодеянию Ирины к семье Харальдссона. Когда после смуты норвежцы снова позвали Олафа править страной, он не рискнул сразу же взять с собой Магнуса. Как повествует нам сага, его отец сказал: «Нигде моему сыну не будет лучше, чем у конунга Ярицлейва и княгини, которую я знаю как самую выдающуюся женщину, более чем дружелюбно расположенную ко мне». Последние слова некоторые историки истолковывают, как признание Олафа в любви к Ирине. Что же, можно и так их понимать. Во всяком случае, они были неравнодушны друг к другу. Вернувшись из Киева на родину, Олаф в битве с Кнутом Великим у Стикластадира (1030г.), сложил свою буйную голову. Ирина, и проживавшие на Руси скандинавы, при содействии короля Норвегии Гаральда, возвели в его честь в Новгороде церковь Святого Олафа, которая получила в народе название варяжской. Норвегию долго терзали внутренние распри. Спустя время норвежцы прислали приглашение Магнусу стать их правителем. Ярослав с радостью готов был его отправить, не потому что недолюбливал, а для укрепления еще более прочного союза со Скадинавией. С этой целью еще в начале своего княжения Ярослав пытался выдать сына от первой жены за сестру англо-датского короля Кнута Могучего. Но тогда не получилось— Илья неожиданно помер. И вот еще один шанс. Правда, Ирина остерегалась, предлагала повременить, пока успокоиться объятая раздорами страна. Тем более, что мальчику едва исполнилось 12 лет. Настоял сам Магнус. Но уехал на родину с наказом Ярослава норвежцам: в случае если те его обидят, будут иметь дело с Русью. Сын Харальдссона утвердился на троне и вошел в историю, как Магнус Добрый, хотя воевал очень много и, кстати, не потерпел ни одного поражения. Особое значение имел разгром язычников на юге Балтии, пытавшихся разрушить христианизацию Скандинавии. После смерти Кнута Могучего и распада Англо-Датской державы, Магнус Добрый стал править не только Норвегией, но и Данией, а потом предъявил притязания и на корону Англии. Правда, поразмыслив, отказался от своих прав на Англию. Неожиданно заболел и безвременно умер(25 октября 1047 года), завещая разделить королевства Дании и Норвегии для предотвращения распрей. Его оплакивала вся Скандинавия. Такой воспитанник, отмечает исследователь И. Самсонов, сделал благоверной княгине Ирине не меньшую честь, чем ее родные дети. О последних годах жизни Ирины сохранились противоречивые свидетельства. Предполагается, что после очередной размолвки с мужем она все-таки уехала из Киева к сыну, князю Новгородскому и помогала ему возводить инициированный ею Софийский собор, выделяя на это собственные деньги. Следует отметить, что Ирина, имевшая значительные личные доходы от принадлежащей ей Ладоги, могла помочь сыну в строительстве в Новгороде величественного каменного собора. Историки архитектуры обнаружили в кладке этого храма приемы, типичные для скандинавских построек того времени, замечает исследовательница Л.Е. Морозова. Это использование не тонкого кирпича плинфы, как в Византии, а дикого камня с прослойками из розового цемента. Значит, для постройки Софийского собора приглашались специалисты из скандинавских стран. Сделано это могло быть по инициативе Ирины, сохранявшей связи с родиной. Правда, иные детали в новгородской Софии типично византийские: арки, внутренний декор и т. д. Они свидетельствуют о том, что в числе строителей были и византийский мастера, присланные из Киева Ярославом Мудрым. Некоторые исследователи, отрицая наличие гробницы Ирины в Новгороде, утверждают, что она не могла носить имя Анны, поскольку ее христианское им – Ирина. Однако при исследовании Софийского собора в Киеве обнаружилось, что в нем два придела – в честь святого Георгия, небесного покровителя Ярослава Мудрого, а также Иоакима и Анны. Придела в честь святой Ирины не было. Данное обстоятельство может свидетельствовать о том, что в конце жизни Ингигерд была уже не Ириной, а Анной, поскольку приделы были возведены лет через 10 после основного здания собора. Имя Анна княгиня могла получить не только после пострига в монахини, но и после крещения в православную веру. В середине XI века как раз произошло разделение христианства на католичество и православие. На родине под именем Ирина могла быть крещена по католическому обряду. На Руси и с этим именем жила какое-то время. Но после разделения церквей она могла перейти в православие уже под именем Анны и поэтому покоиться в монастыре святой Ирины в Киеве не захотела. Следуя ее примеру, Ярослав Мудрый также не пожелал быть захороненным в своем монастыре святого Георгия. Косвенным свидетельством в пользу предположения о переезде Ирины в Новгород в конце жизни могут являться данные антропологии о том, что в старости Ярослав Мудрый. Как уже отмечалось выше, отличался очень плохим характером: был раздражительным, вспыльчивым, резким в минуты гнева. К тому же он едва передвигался из-за болезни ног. Жить с таким человеком было очень сложно, поэтому у княгини были веские причины для переезда в Новгород, к сыну, под предлогом оказания ему помощи в строительстве большого каменного собора. …Величественный Софийский собор торжественно освящен 13 сентября 1052 года. Равного ему не было на севере Европы. Незримой нитью он связан со Святой Землей и Гробом Господним, который восстанавливал зять Ирины. Этим Новгород включался в число немногих важнейших центров христианской ойкумены (таких как Царьград и Рим), через которые исходящий из Иерусалима свет просвещения распространялся до самых краев населенного мира, отмечает исследователь И. Самсонов. Благоверная княгиня, к сожалению, не дожила до освещения Софии, этого радостного для христиан дня: согласно церковному преданию она скончалась 10 февраля 1050 года, а через три недели после освещения собора не стало и ее сына, князя Владимира, едва перешагнувшего свой тридцатилетний рубеж. Считается, что первоначально она погребена в южной галерее Софийского собора, но затем, еще в древности, ее мощи перенесены на более почетное «уреченное место» в западной части храма. При торжествах по случаю 1000 летия Руси нетленные мощи основателей Софийского собора положены в новые раки, установленные во Владимирском приделе, где находятся и ныне. Другие историки пишут, что Ирина совершила постриг, приняв имя Анны. Думается, правы и те и другие. Во всяком случае, в 1439 году архиепископ Евфимий причислил Ингигерд-Ирину-Анну и ее сына Владимира к лику святых. Она стала Анной Новгородской, небесной покровительницей Великого Новгорода. В православном календаре о жене Ярослава говориться следующее: «Святая благоверная княгиня Анна (Ирина), шведская королевна Ингигерд (во святом крещении Ирина) была выдана замуж за Киевского Великого князя Ярослава Мудрого, великого по титулу, по своим деяниям. Смелая, предприимчивая, высокообразованная, полная ума и доброты, она была достойной подругой своего великого мужа…». После кончины княгини Ирины, связи Руси с соседней Скадинавией стали постепенно ослабевать. Но она оставалась в памяти людской. Но об этом чуть позже. Здесь же замечу, что Ярослав, Рогнедин внук, вошедший в нашу историю под именем Ярослава Мудрого, и его жена Ирина, как и княгиня Ольга, оставили по себе память своими делами по укреплению государственности. Ярослав не любил войн, «не присоединял оружием новых земель,– писал Карамзин,– но возвратил утраченное Россиею в бедствиях междуусобия; не всегда побеждал, но всегда оказывал мужество; успокоил и любил свой народ». Ему по душе были тишина, великий князь приближал к себе людей книжных, священников, странствующих иноков, сидел с ними часами, размышляя, как сделать, что бы в его землях был порядок. Но повторяю, главное, что сделано—заложен фундамент государственности. Фундамент, на котором зиждется и доныне не только Держава Российская, но и Беларусь, Украина, оказался крепким монолитом — второе тысячелетие стоит, и за все это время ни буйные ветры и стужи, ни палящее солнце не разрушили его, разве что по вине людей появлялись небольшие трещинки, которые после потрясений старательно ими же и заделывались. Государств, с более чем тысячелетней историей раз- два, и обчелся. Та же Америка, если к ней подходить с вековыми мерками, годится матушке России разве что в юную дщерь. Какой же материал заложен в основу фундамента? Как и самый простой дом, который возводили народы земли Русской, он держится на четырех крепких камнях-валунах по углам, так и государство Российское зиждется на четырех опорах: экономике, политике, духовности, праве. Экономика, как во времена Ярослава, так и в последующие столетия, создавалась самоотверженным трудом: распахивалась целина, засевалась, разводился скот, пчелы, ловилась рыба, люди охотились, добывали полезные ископаемые, занимались ремеслом, торговали... Поколение за поколением вносило свою лепту в общее дело. Политика тоже была простая. Обихаживая территории, старались ладить с соседями, защищались, когда те приходили со злым умыслом, всемерно расширяли место обитания, дабы обезопасить себя. За тысячелетие сложилась страна, занимавшая до недавнего времени одну шестую часть земли, распро-стершаяся от Балтики до Тихого океана, от Северного полюса до Памира. Не раз и не два пытались нас покорить. Печенеги, хазары, половцы, татаро-монголы, псы-рыцари, крестоносцы, шведы, поляки, французы, японцы, турки, фашисты... Случалось, захватывали города и села, грабили, разоряли, сжигали все дотла, заставляли дань платить... Русичи выстояли. Выстояли благодаря силе Духа. Благодаря Вере. Сила Духа — это потенциал энергии, которым обладает человек. Именно она позволяет ему совершать, казалось бы, невозможное. «Сила Духа рассекает камни», — гласил девиз русичей. Как закладывалась экономика, как определялась политика, в общих чертах сказано выше. А вот как воспитывалась сила Духа, формировалась Вера и сила Права, думается, есть смысл более подробно остановиться на этом, ибо без убежденности и законов нельзя создать экономику, как нельзя строить и политику. Давно замечено, что сила духа основывается на вере человека во что-то, чаще всего в свою правоту. Но люди верят и в сверхъестественные силы, существование богов. Вера содержит в себе свод правил поведения людей, моральных норм, обрядов и культовых действий. Первоначально все это впитало в себя язычество. У язычников было много богов. Ими объявлялись небесные светила, стихии, звери, животные, люди, чем-нибудь знаменитые, добродетели, пороки, страсти... Философы, поставив задачу объяснить и постигнуть бытие мира и место человека в нем, оттеснили язычество. Люди видели, как мастеровые из кусков дерева творили богов и постепенно теряли интерес к ним. Как помнит читатель, княгиня Ольга одной из первых правительниц Древней Руси, обратилась в христианству. Христианство не сразу и не всеми безропотно принималось. Даже сын Ольги, князь Святослав Игоревич, как помнит читатель, отверг предложение матери креститься, сославшись, что дружина не поймет, будет смеяться над ним. Крестителем же Руси стал внук Ольги Владимир Святославович. Правда, вначале он попытался вслед за отцом привести в некую систему язычество, установив культ шести богов. Поставил на холме за двором теремным главного бога — деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами. А еще — Хорса и Дажьбога, Стрибога и Самаргда и Макошу. И приходили к ним все на поклон, и приносили им жертвы. Но со временем великий Киевский князь стал замечать, что киевляне, новгородцы, суздальцы перестают верить деревянным истуканам, они не придавали людям силы духа. Истуканов перестали бояться и почитать. Язычество теряло свою популярность, уступало другим религиям (иудаизму, исламу, христианству), да и проповедники чужестранные не дремали, агитируя за своих богов. Для поднятия силы духа людей, а главным образом для укрепления великокняжеской власти нужна была иная вера. Летопись повествует, как выбирал Владимир новую религию для своего народа. Приходили к нему и волжские булгары магометанской веры с предложением принять их законы, приходили с тем же иудеи, посланцы от римского папы (католического патриарха). Согласно летописям, последним пришел к киевскому правителю греческий богослов. Не будем дословно воспроизводить состоявшийся разговор его с Владимиром, отметим: он воспел хвалу греческой церкви и с резкостью отверг иудейское, мусульманское и римско-христианское учения. Киевский князь выслушал так же внимательно, как и других, но не сказал и ему ничего определенного. Подумал, подумал и велел собрать на совет «бояр своих и старцев градских». Поведал о всех беседах, заметив при этом, что лично он отдал бы предпочтение представителям Византии. Бояре же предложили отправить по разным странам посольства, чтобы те на месте увидели каждую религию воочию, и потом уже решили, что делать. Так и сделали. Вернувшись, послы докладывали не только Владимиру, боярам, но и всей дружине. Состоялось своего рода вече, на котором все склонились к греческой вере. Бояре якобы, сказали Владимиру: «Их вера нам ближе всего по дуXV, красива и торжественна при исполнении обряда. И самое главное — если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей». Так оно было или не так, на этот счет у историков нет единодушия, но факт остается фактом, в Земле Русской активно стала внедряться новая господствующая религия — христианство. Сначала крестился сам Великий князь, затем его сыновья и дружина. Перед этим Владимир Святославович ниспроверг язычество — повелел опрокинуть идолов: одних изрубили, других сожгли, третьих сбросили в бурные воды Днепра. Ниспровергли того самого истукана с «серебряной головой и золотыми усами», который считался главным. И превратили это в публичное зрелище. Перуна привязали к хвосту коня и волочили с горы — символ древней казни. «Двенадцать мужей колотили его железами». Приобщение же киевлян к новой вере происходило в водах Днепра. Официально считается, что крещение состоялось в 988 году. Но версия церковных историков о том, что киевляне охотно принимали христианство, побуждаемые примером Владимира Святославовича и бояр, не соответствует действительности, отмечают исследователи И. Заичкин, И. Пачкаев, Л. Пятецкий и другие. И киевляне, и новгородцы, и население других русских земель первое время открыто сопротивлялись введению христианства. Скажем, в Новгороде дело дошло до восстания. Вот любопытное известие об этом из Иоакимовой летописи: «Когда в Новгороде узнали, что Добрыня идет их крестить, то собрали вече и поклялись не пускать его в город, не давать идолов на ниспровержение». Когда же Добрыня пришел, новгородцы разметали мост и вышли против него с оружием; Добрыня стал было уговаривать их ласковыми словами, но они и слышать не хотели, вывезли две камнестрельные машины (порски) и поставили их на мосту; особенно уговаривал их не покоряться главный между жрецами, то есть волхвами их, какой-то Богомил, прозванный за красноречие Соловьем. Епископ Иоа-ким со священниками стояли на торговой стороне; они ходили по торгам, улицам, учили людей, сколько могли, и в два дня успели окрестить несколько сот. Между тем, на другой стороне новогородский тысяцский Угоняй, ездя всюду, кричал: «Лучше нам помереть, чем дать богов наших на поругание». Народ на той стороне Волхова рассвирепел, разорил дом Добрыни, разграбил имение, убил жену и еще некоторых из родни. Тогда тысяцский Владимир Путята приготовил лодки и, выбрав из ростовцев пятьсот человек, ночью перевезся выше крепости на ту сторону реки и вошел в город бес-препятственно, ибо все думали, что это свои ратники. Путята дошел до двора Угоняева, схватил его и других лучших людей и отослал их к Добрыне за реку. Когда весть об этом разнеслась, то народ собрался до 5000, обступили Путяту и начали с ним злую сечу, а некоторые разметали церковь Преображения Господня и начали грабить дома христиан. На рассвете приспел Добрыня со всеми своими людьми и велел зажечь некоторые дома на берегу; новгородцы испугались, побежали тушить пожар, и сеча перестала. Тогда самые знатные люди пришли к Добрыне просить мира. Добрыня собрал войско, запретил грабеж; но тотчас велел сокрушить идолов — деревянных сжечь, а каменных, изломав, побросать в реку. Мужчины и женщины, видя это, с воплем и слезами просили за них, как за своих богов. Добрыня с насмешкою отвечал им: «Нечего вам жалеть о тех, которые себя оборонить не могут, какой пользы вам от них ждать?» И послал всюду с объяснениями, чтоб шли креститься. Посадник Воробей, сын Стоянов, воспитанный при Владимире, человек красноречивый, пошел на торг и сильнее всех уговаривал народ; многие пошли к реке сами собою, а кто не хотел, тех воины тащили и крестились: мужчины выше моста, женщины ниже. Тогда многие язычники, чтоб отбыть от крещения, объявляли, что крещены, для этого Иоаким велел всем крещеным надеть на шею кресты, а кто не будет иметь на себе креста, тому не верить, что крещен, и крестить. Разметанную церковь Преображения построили снова. Окончив это дело, Путята пошел в Киев. Нет, не в один год Русь стала христианской. Его отец подготовил почву для посева новой веры, Ярослав же, за время своего княжения, засеял ее по всей земле Русской. Кстати, он посмертно крестил и деда своего, Святослава Игоревича. Жестоко расправился с язычниками в Ростове, других городах. Строил храмы, к книгам церковным любовь прививал. Читаем «Повесть временных лет»: «..Заложил Ярослав город великий, у того же града Золотые ворота; заложил же и церковь святой Софии, митрополию, и затем церковь на Золотых воротах—святой богородицы благосвещения, затем монастырь святого Георгия и святой Ирины. И стала при нем вера христианская плодиться и расширяться, и черноризцы стали умножаться, и монастыри появляться, и любил Ярослав церковные уставы, попов любил немало, особенно же черноризцев, и книги любил, читая их часто и ночью, и днем. И собрал писцов миногих, и переводили они с греческого, на славянский язык. И написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и наслаждаются учением божественным. Как если бы один землю вспашет, другой же засеет, а иные жнут и едят пищу неоскудевающую,– так и этот. Отец ведь его Владимир землю васпахал и размягчил, то есть крещением просветил. Этот же засеял книжными словами сердца верующих людей, а мы пожинаем, учение, принимая книжное. Велика ведь, бывает польза от учения книжного; книгамим наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Это ведь—реки, напоящие вселенную, это источники мудрости; в книгах ведь неизмеримая глубина; ими мы в печали утешаемся; они–узда воздержания… …Ярослав же, как мы уже сказали, любил книги и, много их написал, положил в церкви святой Софии, которую создал сам. Украсил ее золотом, серебром и сосудами церковными, и возносят в ней к богу положенные песнопения в назначенное время. И другие церкви ставил по городам и по местам, поставляя попов и давая от богатств своих жалованье, веля им учить людей, потому что им поручено это богом, и посещать часто церкви. И умножились пресвитери и люди христианские. И радовался Ярослав, видя множество церквей и людей христианских, а враг сетовал, побежденный новыми людьми христианскими.» («Повесть временных лет», с.86—87) Исследователи подсчитали: во время княжения Ярослава на земле Русской возведено около 400 церквей, созданы библиотеки в Киеве и в Новгороде, основаны школы, где грамотой овладевали боярские дети. Часть книг из библиотеки своего отца, увезла во Францию в 1048 году, как приданое, младшая его дочь — Анна Ярославна. Привезенных ею рукописное Евангелие, вошло в мировую сокровищницу под названием Реймское Евангелие, и все французские короли, до Людовика XIV, семь веков, вступая на королевский престол, присягали именно на этой древней книге из библиотеки Ярослава Мудрого. Народное христианство, русская православная вера, сливаясь с древними верованиями, пропитывалась ими, привносила в мораль и нравы древнерусского общества гуманистические ценности, такие заповеди, как «не убий», «не укради», «возлюби ближнего своего как самого себя» и другие, дошедшие до нас в виде христианских заповедей, а впоследствии вошли в Моральный кодекс строителей коммунизма. Христианство оказало всестороннее влияние на всю жизнь земли Русской — экономику, политику, культуру. Оно объединило людей, укрепило единство страны и центральную власть (единая вера — единое государство — один правитель). Христианство послужило сложению общесловянского самосознания: став крещеным, человек уже осознавал себя русским (единая вера — единый народ). Христианство углубило то положительное, что было в язычестве, и возвело человеческое сознание на новую ступень, создало новое самоощущение и самооценку человека, новую систему ценностей, которая и сегодня лежит в основе нашей цивилизации. Христианство, с его более сложным богословско философским культом, дало огромный импульс развитию просвещения, культуры. К сожалению, в 1054 году среди христан произошел раскол на котоликов и православных. Из досье. В основе различий православия и католичества лежит разный подход к главным христианским догматам (основам веры). Для католической и православной церкви источником вероучения является Божественное Откровение, содержащееся в Священном Писании (книгах Нового и Ветхого Завета) и Священном Предании. Обе церкви считают вероучительными 27 книг Евангелия, но расходятся в своем отношении к книгам Ветхого завета (некоторые из них, например, книги Товита, Иудифи, не входят в канон православия). Православная церковь считает, что христианское учение не может подвергаться изменениям. Под Священным Преданием в православии понимаются постановления семи Вселенских соборов (последний – Никейский в 787 г.), православные каноны, богослужебные тексты, творения богословов эпохи Вселенских соборов (Святых Отцов) и др. Согласно католической «теории догматического развития», допускается возможность принятия новых догматов и дополнения Священного Предания (постановления церковных соборов, церковные каноны и т.п.) новыми «вероучительными» текстами. В числе нововведений–догмат о непогрешимости папы (1870) и др., а также решения католических соборов нового времени (всего 21, последний в 1962-1965 гг.) и римских пап. Учение о чрезвычайной и единоличной власти римского папы (примате) над всей христианской церковью стало источником обособления католичества уже с первых веков христианской истории. В 494 г. римский папа впервые стал именоваться «наместником Христа» на земле. В VI-VII вв. главы западной церкви пытались противопоставить свои решения постановлениям Вселенских соборов, за что, в частности, папа Григорий I осужден за ересь VI собором (681). В 1054 г. претензии римского престола на верховную власть над Константинопольским патриархом стали одной из причин раскола между западной и восточной церквями. Впоследствии признание верховенства власти римского первосвященника выдвигалось западной церковью как обязательное условие во время попыток объединения церквей на II Лионском (1274) и Ферраро-Флорентийском (1438-1445) соборах. В качестве догмата католичества учение о примате римского папы было утверждено на I Ватиканском соборе (1870). В православии высшей церковной властью, правомочной решать вопросы, касающиеся основ вероучения, обладают исключительно Вселенские соборы. Уже с V в. в западной церкви постановления римских пап рассматривались наравне с постановлениями Вселенских соборов. В 1870 г. принят один из основных догматов о непогрешимости богословских определений папы римского, которые он делает от лица всей церкви («ex cathedra»). Согласно православному учению, непогрешимостью обладают исключительно решения Вселенских соборов. В IV в. утвержден символ веры – строгая вероучительная формула, в которой собраны основные догматы христианства. В VII в. западная церковь решила внести в него изменения, добавив слова об «исхождении Святого Духа» не только от Бога Отца, но «и от Сына» (филиокве, от лат. Filioque – «и Сына»). В 1014 г. филиокве было официально утверждено папой Бенедиктом VIII в качестве догмата, что так же стало одной из причин раскола церквей. С точки зрения православия, этот догмат искажает учение о Троице. Кроме того, такое решение могло быть принято только с согласия всей церкви. В Средние века в католической доктрине также утвердилось учение о так называемых «сверхдолжных заслугах». Согласно ему, совокупность добрых дел всех когда-либо живших святых образует своеобразный «запас заслуг», который церковь может использовать для прощения грехов своей паствы. Отсюда возникло учение об индульгенциях. Православная церковь отрицает наличие каких-либо «сверхдолжных заслуг» и тем более возможность ими распоряжаться. Согласно доктрине католической церкви, умерший христианин, отягощенный бременем «легких» грехов, не может сразу попасть в Царствие Божие и подвергается после смерти временному наказанию в «чистилище». Окончательно его посмертная судьба решается на Страшном суде. Православие отрицает существование «чистилища», а также разделение грехов на «легкие» и «тяжкие». Согласно учению православной церкви, сразу после смерти судьба человеческой души решается во время так называемых «мытарств» (испытаний всех поступков в течение жизни). Молитва отдельных христиан и всей церкви может изменить посмертную судьбу человека по милосердию Бога. Окончательное решение о вечном проклятии или вечном блаженстве происходит на Страшном суде. В XIX и XX вв. католической церковью провозглашены два новых, так называемых «мариологических» догмата. Первый, о непорочном зачатии Девы Марии (1854), гласит, что Богородица в момент зачатия была освобождена от первородного греха в силу будущих искупительных заслуг Христа и благодаря данной ей привилегии. Согласно учению православной церкви, по своей природе Богородица была такой же, как и все другие люди, хотя и не имела личных грехов. Ее спасение от последствий первородного греха стало возможным после искупительной жертвы и воскресения Христа. Католический догмат о телесном вознесении Богородицы на небо (1950) провозглашает, что «Дева Мария была взята с телом и душой в Небесную Славу». Православная церковь учит, что Богородица умерла естественным образом, однако в силу своей святости была первой из смертных вознесена на небо. Католическая церковь использует в своем богослужении григорианский календарь, который был введен папой Григорием XIII в 1582 г. В православной церкви действует юлианская система летоисчисления (древнеримский календарь, доработанный в Византийской империи). Ее использование обусловлено вычислением даты ежегодного празднования Пасхи. При переходе на григорианский календарь христианская Пасха может совпадать с иудейской, что запрещено церковными канонами. Полностью юлианский календарь сохраняется в Иерусалимской, Сербской, Русской и Грузинской православных церквях. В остальных богослужение переведено на григорианский, однако расчет даты Пасхи и связанных с ней праздников все равно ведется на основе юлианской системы летоисчисления. Значительные различия существуют и в повседневной жизни церквей. Православная церковь состоит из самоуправляемых (автокефальных) национальных церквей. Римско-католическая объединена в единую структуру, подчиняющуюся непосредственно римскому папе. В православных храмах алтарь отделен от средней части храма иконостасом. В латинском обряде алтарем называется сам престол, расположенный, как правило, в открытом пространстве храма. Кроме того, в католических церквях установлены скамьи, на которых верующие сидят во время части богослужения. Для православия, напротив, важно, чтобы перед молящимся оставалось достаточное пространство для совершения земных поклонов. Таинство миропомазания в православии соединено с крещением. В католической церкви оно совершается отдельно после достижения сознательного возраста (как правило, в 13-14 лет) и называется конфирмацией («утверждением»). Священники православной церкви могут жениться, а для священнослужителей католической церкви обязателен целибат (безбрачие; исключение сделано для священников униатских церквей). В причастии католики едят пресный хлеб, а православные - хлеб из заквашенного теста. Именно с этого (патриарх Михаил топтал сделанный по западному образцу хлеб, что и обидело Папу) начался раскол. Во время крещения католики поливают водой, а в православии положено окунаться в купель с головой. Католики крестятся слева направо и всеми пятью пальцами, соединёнными в щепоть. Православные - справа налево тремя (старообрядцы - двумя) перстами.У православных имеет шесть или восем концов, у котоликов—четыре. …Другой опорой общеславянского государства в Древней Руси стала «Русская правда» Ярослава Мудрого, свод первых писаных законов. В дохри-стианский период в установление каких-либо нормативных актов в земле Русской не было нужды. Отчасти потому, что государство как таковое еще не оформилось, отчасти из-за практически сплошной неграмотности. Каждое племя, каждый князь жили по своим обычаям и неписаным законам, установленным вождями племен, старейшинами, князьями. Скажем, распространены были кулачное право и суд небесный, когда справедливость восстанавливалась силой, или когда подозреваемый доказывал свою правоту железом. Обвиняемый брал в голую руку раскаленное кольцо. Собравшиеся наблюдали: если через три дня на руке не оставалось на коже раны, то невиновность была доказана. Ярослав Мудрый в 1016 году на основе уложений, обычаев, традиций и неписаных правил создал для новгородцев первый письменный свод законов (18 статей), вошедших в историю как «Правда Ярослава». Короткое слово «Право» очень емкое. До сих пор нет общепринятого определения его. В переводе с греческого — следование обычаям, укладам, законам. Известный философ Ильин полагает, что право — это законы нормы, указывающие человеку искомый им путь лучшего внешнего поведения. В суммарном же выражении — сила права — совокупность установленных обществом обязательных норм поведения людей, обеспечивающих порядок в государстве. «Правда Ярослава» начинается статьей об убийстве. В те времена это было распространенное явление. Чуть что, и мужи хватались за мечи, ножи, выясняя таким образом свои отношения, показывая превосходство, доказывая правоту. Остановить это могла только сторонняя сила, то есть неотвратимость наказания. Неписаным законом была кровная месть. Ярослав прописал данное наказание, но с существенной оговоркой в первой же статье. Она гласит: «Аще убьет муж мужа, по мстити брату брата, любо отцю, любо сыну, любо брату — чаду, ли братню сынови, ожене будет кто его мьстяй, то положити за голову 80 гривен, аще ли будет кряж муж, или тиун князь. А если будет русин, горожанин, любо гридь, или купечь, или тиун болярыкий, или мечник, любо изгой, ли словенин, 40 гривен положити за нь». Ярославов закон, как видим, основываясь на неписаном обычае кровной мести, в то же время ограничивал ее, дабы остановить бесконечную резню, предоставляя право мести только отцу, сыну, брату, племяннику, дяде. Если же не было ближайших родственников, то никто не имел права мстить, а с убийцы взыскивалась только определенная пеня в пользу родственников убитого. Верный супруг, отрицательно относившийся к многоженству, Ярослав Мудрый никогда не забывал печальной участи, постигшей в свое время его мать Рогнеду Рогволодовну и сестру Предславу Владимировну. Составитель «Правды Ярослава», юридически закрепил право женщин на проявление собственной воли при выборе супруга. Так, в статьях Устава князя Ярослава Владимировича предполагалось наказание родителей, не считавшихся со свободной волей невесты в делах замужества не только в тех драматических ситуациях, когда девушки совершали самоубийство из-за брака поневоле, но и в тех случаях, «аще девка восхощет замуж, а отец и мати не дадять». Такого гуманного отношения к женщине, как в русском праве, не знало в XI веке законодательство ни одной европейской страны. Статьи «Правды Ярослава» содержат узаконения и о личных оскорблениях. Определяются разного рода побои и наказания за них. Кстати, личным оскорблением тогда считались только побои, а не оскорбления словами. Так, одна из статей гласила: «Если кто кого прибьет до крови или наделает синяков руками, а не оружием, но не искать этому человеку свидетелей. Если же на нем не будет никаких следов (побоев), то пусть придут свидетели; если же не может (привести свидетелей), то делу конец; если же за себя не может мстить, то пусть возьмет себе с виновного 3 гривны и вознаграждение потерпевшему да еще плату лекарю». Закон охранял собственность. «Если кто поедет на чужом коне, без спросу, то платить 3 гривны». «А если (кто) сломает копье, щит или испортит одежду и захочет их оставить у себя, то (хозяину) получить (за это компенсацию) деньгами; если же что-нибудь сломав, попытается сломанное возвратить, то заплатить ему деньгами, сколько (хозяин) дал при покупке той вещи». Свод законов Ярослава Мудрого дополнили его сыновья Изяслав, Всеволод, Святослав. Они внесли статьи об ответственности за воровство, за недозволенный промысел, об охране собственности и другие. Кстати, меры наказания за воровство, как и за нанесение вреда природе, были очень жестокими. Так, всякий имел право убить на месте настигнутого вора (татя). За срезанное дерево, в котором водились пчелы, виновный обязан был внести в казну 3 гривны, за дерево — полгривны, за изгнание пчел — 3 гривны, а хозяину «за мед нелаженного улья — 10 кун, а за лаженного — 5 кун». Одна из статей предусматривала наказание тем, кто несвоевременно выдавал слугам заработанные ими деньги. Строго наказывались и должники, вовремя не возвращающие деньги. Главой правосудия считался князь, а княжеский двор — местом суда. Правда, сам князь, как правило, не судил, а поручал тиунам, отрокам, верникам. Каждый судья имел помощника или писца, 12 присяжных. С каждого дела бралась пошлина. Важную роль играли свидетели. «Правда Ярослава», «Русская правда» Ярославовичей имели огромное значение в дальнейшем развитии русского права. Они легли в основу многих норм международного договора Новгорода и Смоленска (ХП-ХШ вв.), Новгородской и Псковской судных грамот, Судебника 1497 года и других. Естественно, идеи «Русской правды» повлияли и на законы, по которым живем и мы. Слова уголовный, уголовщина пришли из «Русской правды», где убийцу называли головником, а убитого — головней. Карамзин не совсем прав, утверждая, что Ярослав не прирастил земли русской. Расширил ее, Русь к концу его жизни простиралась от Тмутаракани на юге, до Карпат на востоке и Ладоги на севере. Русь приросла за счет чуди, где он заложил город Юрьев (ныне Тарту, Эстония). На севере возвел Ярославль, который и поныне стоит. Предпринимал удачные походы на жмуть, ятвягов, заставил последних платить дань, воевал с греками, правда, неудачно, но заключил с ними выгодный союз. Киевский Софийский собор в свое время украшала композиция из фресок, увековечившая семью Ярослава. Столетия не пощадили это творение, оно могло и вовсе не дойти до нас, но, к счастью, гетман Великого княжества Литовского Януш Радзивилл, повелел тщательно срисовать композицию, что и было сделано. Рисунки говорят: Ирина выполнила обещание, данное Ярославу– наражать столько детей, чтобы они правили основными городами на Руси. У них было семь сыновей и три дочери (по некоторым источникам пять дочерей). Все дети стали достойными продолжателями дела Ярослава, династическими браками укрепили Русь. Старший сын, новгородский князь Владимир Ярославич, причислен церковью к святым, женат на некой Александре. Источники не говорят о ее происхождении. Изяслав II связал свою судьбу с дочерью польского короля Мешко II–Гертрудой.Святослав Ярославич обручился с сестрой трирского епископа Бурхарта. Вячеслав Ярославич, женился на германской принцессе Оде, племяннице германского императора Генриха Четвертого. Игорь взял себе в жены Кунигунду, германскую графиню Орламюнде. Всеволод Переяславский (Большое Гнездо) венчался с дочерью Константина Мономаха( в разных источниках ее называют по разному: Анной, Мариам, Анастасией, Идой.. Мы будем именовать ее Анной). Еще один сын умер в младенчестве. Три дочери Ярослава и Ирины также скрепили брачными узами Русь с другими государствами. Небезынтересна их судьба. Безусым юношей приехал в Киев на службу к Ярославу норвежский принц, брат Олафа Гаральд (в некоторых источниках Харальд). Он нес службу в пограничной страже Руси, участвовал в походе на Польшу. Познакомился и влюбился в среднюю дочь Ярослава. Судя по всему, Елизавета поначалу не ответила взаимностью. К тому же у Ярослава были другие намерения по поводу брака дочери. Великий князь сказал, что «не может отдать дочь чужеземцу, у которого нет государства для управления» и который недостаточно богат для выкупа невесты, но не отверг его предложения и обещал «сохранить ему почет до удобного времени». Что оставалось делать юноше после этого разговора? В крайнем огорчении он отправился в Константинополь, поступил на службу к византийским императорам и провел там около десяти лет. Водил корабли в Эгейском море, сражался с сарацинами на берегах Евфрата и под Мирами Ликийскими, участвовал в походе протоспафария Текнея в Нильскую долину, воевал в Сицилии под началом прославленного полководца Георгия Мониака. За последнюю войну получил от императора почетное звание спафарокандидата. Восстанавливал храм Воскресения Христова (Гроба Господня), разрушенного в 1009 году аль-Хакимом в период кровавого террора против христиан. Поскольку средства на восстановление храма византийские правители почти не выделяли, Гаральд сам добывал их. По возвращению же в Константинополь его обвинили в сокрытии военной добычи (видимо, это имело места быть ибо в сагах говариться, что в Киев он привез много золота) и заключили в темницу. Во время трагических событий, связанных с ослеплением императора, ему удалось покинуть Византию и вернуться в город, где жила его любовь. В Киеве Гаральда встретили как героя. Елизавете шел двадцатый год. Слова саги «Драпы Стува» (ок. 1067 г.) исландского скальда Стува Слепого говорят о том, что он покорил сердце своей возлюбленной: «Воинственный конунг взял себе ту жену, какую он хотел. Ему выпало много золота и дочь конунга… Ярицлейв отдал Гаральду в жены свою дочь». На свадебных торжествах, Елизавета была с массивным ожерельем, привезенным Гаральдом с Царьграда. Уверяли, что его носила сама императрица Зоя. Но как оно оказалось у Гаральда? Злые языки поговаривали, что похотливая императрица влюбилась в Гаральда и жаждала его, забрасывая дорогими подарками. Дыма без огня не бывает. Тем более, если принять во внимание судьбу Зои. Совсем еще девочкой ее выдали замуж за престарелого епископа, который вскоре стал императором, но правил не долго—то ли скончался сам, то ли ему помогли доброжелатели Зои. Став свободной, Зоя и положила глаз на Гаральда. Но тот рвался к другой. Будучи поэтом, он сочинил своей возлюбленной 16 од, так называемые «Висы радости», скорее, правда, послания-жалобы. Вчитайтесь в эти строки: «Легкие суда наши окружили Сицилию. О время славы блестящей! Темный корабль мой, людьми обремененный, быстро рассекал волны. Думая только о войне и битвах, я не искал иного счастья; но русская красавица меня презирает!». «В чем я не искусен? Сражаюсь храбро, сижу на коне твердо, плаваю легко, катаюсь по льду, умею владеть веслом; но русская красавица меня презирает!». «Разве не слыхала она, какую храбрость показал я в земле южной, в какой жестокой битве одержал я победу и какие памятники славы моей там остались? Но русская красавица меня презирает!». Спустя несколько столетий эти слова Гаральда завоевали популярность во Франции, где их не единожды перелагали на стихи поэты. В XVIII в их перевели в России И.Ф. Богданович, Н.А. Львов, в XIX в. К.Н. Батюшков, А.К. Толстой, Н.Г. Державин. Видите, сколь нелегким путем шел Гаральд к сердцу Елизаветы, но добился таки ее любви! Зимой 1044 года сыграли свадьбу, и спустя несколько месяцев Гаральд отплыл с женой из Ладоги на родину, где несколько лет правил совместно с Магнусом, а с 1047 по 1066 год оставался единовластным королем, завершившим долгий путь христианизации страны. К сожалению, счастье Гаральда и Елизаветы оказалось не долгим— Елизавета вскоре умерла, оставив двух дочерей—Ингигерд и Марию. Ингигерд потом вернулась в родной дом своей матери, выйдя замуж за Филиппа, короля шведского. Мужественный же зять Ярослава Гаральд, убитый горем, покинул родное отечество и сложил голову в Англии, сражаясь с королем Годвинсоном в 1066 году. Старшая дочь Ярослава – Анна, сочеталась браком с Генриком I, королем Франции. Она привезла с собой в Париж кроме Евагелия, много других книг, учила французов грамоте и вскоре стала душой общества. Вельможи боготворили ее, пытались покорить сердце, но она оставалась неприступной, а когда умер муж, удалилась подальше от двора. Но поклонники буквально атаковали Анну и она не выдержала, спустя два года снова вышла замуж за графа де-Крепи. Сын Филипп, став королем Франции, имел столь великое уважение к матери, что ни одной государственной бумаги не подписывал без нее. Анастасия, младшая Ярославна, в чем- то повторяла Елизавету, отдав руку и сердце жившему при дворе венгерскому княжичу Андрею. Став королем, он увез Анастасию к себе. Имя Анастасии не фигурирует ни в русских летописях, ни в венгерских хрониках, где она упоминается как «дочь князя Руси». Об Анастасии вскользь сказано лишь в таком позднем источнике, как «Польская история» Яна Длугоша. В 1053 году Анастасия родила сына, названного Шоломоном. Рождение Шоломона, а позже — его коронация, привели к конфликту между Андреем и его братом Белой, который был наследником до рождения ребёнка.В 1060 году Бела поднял восстание против Андрея и нанес брату поражение, вскоре после чего тот скончался, а Бела объявил себя венгерским королём. Анастасия с детьми бежала в Баварию, под защиту германского короля Генриха IV, сестра которого Юдит-Мария была помолвлена с Шоломоном. После смерти Белы в 1063 году германские отряды вторглись в Венгрию, вынудив его сыновей ретироваться в Польшу.Новым королём был объявлен Шоломон. В благодарность за помощь, оказанную ей, Анастасия подарила баварскому герцогу Оттону Нортхаймскому «меч Аттилы» — венгерскую королевскую реликвию — который, по преданию, принадлежал предводителю гуннов. Однако всё время правления Шоломона его положение оставалось шатким из-за притязаний на венгерскую корону со стороны Гезы и Ласло – сыновей Белы. Анастасия вторично вышла замуж за немецкого графа Пото. Известно о её разногласиях с сыном. В 1074 году дело дошло до того, что Шоломон поднял руку на мать. Она его прокляла.. Анастасия умерла не позднее 1094 года, скончалась в монастыре Адмонт или Агмунд, что в Штирии. В ряде исследований название этого монастыря принято за её имя, так что королева ошибочно называется в этих работах «Агмунда». Кроме Шоломона у нее был еще один сын– Давид и предположительно дочь Аделаида (Адельгейда), вышедшая замуж за чешского князя Вратислава II. …На вершине горы неподалеку от озера Балатон, у Тиханьской аббатской церкви, сегодня стоит памятник королю Андрашу и его жене. На нем надпись: «Король Андраш I и королева Анастасия — русская княгиня». Венгры помнят их… Из книги: Александр ЧЕРНЯК. Ольгина и Рогнедина ветвь, или Узы брачные, оставившие след в нашей истории
Источник: «Славянство – Форум славянских культур»
На ил..: Алексей Транковский. Ярослав Мудрый и шведская принцесса Ингигерда
← Вернуться к списку
Оставить комментарий
|
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |