Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

История и мы

Враг у ворот. Осень 1941


Операция по взятию Москвы, названная немецкими генштабистами “Тайфун”, началась в конце сентября — начале октября 1941 года. Почему не раньше, не в августе, на чем настаивали генералы вермахта? Ведь взятие советской столицы тогда было бы логическим завершением блицкрига.

Но тогда сработали два фактора. Первый, по мнению Г. К. Жукова, состоял в том, что для взятия Москвы с ходу у немцев просто не хватало сил. Второй же был связан с решением Гитлера перенаправить удар вермахта на юг, на Украину с ее промышленно развитыми центрами, плодородной землей — словом, с ресурсами для ведения длительной войны.

Немецкий удар по южному флангу Красной Армии был сокрушительным. В результате его пал Киев, части вермахта ринулись на левый берег Днепра, заблокировали Крым, вплотную подошли к Азовскому морю.

И хотя основные предприятия удалось до прихода оккупантов эвакуировать или взорвать, чисто военные потери страны на юге были крайне тяжелыми. Одними лишь пленными Красная Армия потеряла под Киевом почти полмиллиона человек. Враг уничтожил тысячи самолетов и танков. Теперь общий исход войны виделся Гитлеру настолько предрешенным, что к осени сорок первого года он приказал свернуть военное производство на сорок процентов, а с Москвой покончить остающимися силами и средствами.

Иной счет вела русская сторона. К осени ее промышленный потенциал составлял лишь половину довоенного. Под вражеской оккупацией оказалась часть территории страны с населением в 65 миллионов человек, а в немецкий плен попало более трех миллионов воинов. В плотном кольце вражеской блокады был Ленинград. Вывезенные на восток предприятия еще не успели развернуть выпуск металла, оружия, техники, боеприпасов. Вопрос с поставками по ленд-лизу хоть и был в принципе решен, но практически оставался открытым до той поры, пока окончательно не прояснится, выстоит ли Россия.

Короче говоря, если к осени рейх достиг пика военного могущества, то оборонная сила России была ослаблена до предела. В этих условиях ударная мощь вермахта с Украины переносилась на Москву.

Берлин предвкушал ее сокрушение. Для закупок гранита в странах Скандинавии, чтобы увековечить триумф в монументах, Гитлер распорядился выделить дополнительно 30 миллионов рейхсмарок. Для доставки гранита морем требовались специальные суда. Специально для них строились верфи. Для сооружения монументов главный архитектор рейха и будущий министр вооружений А. Шпеер просил Гитлера выделить дополнительно тридцать тысяч русских военнопленных.

Столице рейха с ее пантеонами, триумфальными арками, проспектами и площадями предстояло стать символом мощи и величия. Каждый, прибывая в нее, должен был испытывать гордость либо трепет.

Но это про Берлин. А как же с Москвой? В дневнике командующего немецкими сухопутными войсками Ф. Гальдера 8 июля 1941 года читаем: “Твердое решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, дабы не допустить, чтобы там оставались люди, которых нам потом придется кормить зимой. Это национальная катастрофа, которая лишит центров не только большевизм, но и московитство вообще”.

Казалось, утверждая неотвратимое, Гитлер 2 октября 1941 года заявил немецкому народу: “Я говорю это сегодня, потому что в первый раз я вправе это сказать: враг разбит и никогда больше не сможет подняться”. В Германии журналистам велели заготовить специальные сообщения о падении Москвы и окончании войны.

Ну а что Кремль, Ставка в те дни? Обстановку на подступах к Москве здесь представляли, надо признать, слабо. С Ленинградом было ясней. Город хоть и в блокаде, но фронт вокруг него стабилизирован. И произошло это во многом благодаря направленному в Ленинград Г.К. Жукову.

5 октября Сталин приказал ему срочно вернуться в Москву. По прибытии вечером шестого Жуков доложил вождю, что серьезных атак против Ленинграда противник вряд ли предпримет, поскольку значительную часть артиллерии и танков он с фронта снял. И направил, судя по всему, опять же в Центр, к Москве.

Ну а здесь особенно неприятная обстановка складывалась под Брянском и Вязьмой. Под угрозой полного окружения оказались части трех фронтов: Брянского, Западного и Резервного. Как это получилось? Можно ли помочь им? Назначив Жукова командующим Западным фронтом, а фактически всей обороной Москвы, Сталин поручил ему срочно выехать на место и разобраться.

Обстановка оказалась самой удручающей: все три фронта в котле, путь на Москву для немцев открыт.

Особо о Западном фронте. Война началась с его развала, и его командующий генерал Д.Т. Павлов был вскоре приговорен к расстрелу. Теперь, за то что фронт попал в котел, расстрел грозил его очередному командующему — генералу И. С. Коневу. Это не дело, постарался убедить Жуков Верховного. Как расстрел Павлова не привел к стабилизации фронта, так и новые расстрелы ничего не дадут. Сталин уступил. Назначил Конева замещать Жукова на Калининском направлении.

А теперь прикинем. Если в котле под Вязьмой было 670 тысяч человек, то линию фронта перед Москвой протяженностью в 250—300 километров — лишь в пять раз уже, чем фронт наступления вермахта в первый день войны, — обороняли 90 тысяч человек. Всего же на русской стороне под Москвой было 718800 солдат и офицеров, 7985 орудий, 720 танков против 801 тысячи солдат и офицеров, 1000 танков, 615 самолетов и 14 тысяч орудий немцев.

Было очевидно, что традиционные для нашей армии преимущества — пространство и численность — себя исчерпали. Уступали мы и в вооружении. Значит, теперь все упиралось в состояние войск, в искусство полководцев.

Вермахт наступал стремительно, мощно. Третьего октября он овладел Орлом, двенадцатого пала Калуга, четырнадцатого — Калинин, восемнадцатого — Малоярославец, девятнадцатого — Можайск, двадцать второго — Наро-Фоминск, двадцать седьмого — Волоколамск.

Ну а для Москвы самыми тяжелыми были шестнадцатое и семнадцатое октября. Накануне, пятнадцатого, Сталин приказал эвакуировать из столицы все дипломатические миссии с их имуществом, а также наркоматы, их служащих с семьями. Для эвакуации было выделено 200 поездов, 80 тысяч грузовых машин.

Те, кто оставался в Москве, должны были работать на немногих оборонных предприятиях (оборудование пятисот заводов было демонтировано и вывезено раньше), в системе жизнеобеспечения. Для взрыва 56 мостов в столице и пригородах были подготовлены специальные группы и 584 тонны взрывчатки.

Оставшиеся в городе москвичи весть об эвакуации начальства восприняли на другой день, шестнадцатого, по-разному. Одни, решив, что начальство их бросило, кинулись осаждать вокзалы, другие с тем, что смогли прихватить, двинулись по шоссе Энтузиастов. Здесь произошло несколько расправ над теми, кто ехал из Москвы в легковых машинах. В ряде мест, где досрочно выдавали зарплату и спешно отоваривали карточки, возникли беспорядки. Назревала паника. Не знаем, как бы повели себя в такой ситуации наши правозащитники. НКВД же разделывался с мародерами и распространителями панических слухов жестко и эффективно. Порядок в городе был наведен. Возобновил работу транспорт.

“Звуки выстрелов днем и мертвенный свет немецких зажигательных бомб по ночам, — такую картину рисует английский историк Алан Кларк и продолжает: — В затемненном городе, с закрытыми магазинами и вечно ревущими сиренами воздушной тревоги воцарилось мужество отчаяния. Оно было полной противоположностью апатии и покорности, характерной для французского коллапса в 1940 году, когда люди пожертвовали своей страной ради собственной безопасности. Им казалось, что можно будет не расставаться с удовольствиями от сладкой жизни, если просто отказаться от борьбы. Но русские 1941 года смутно представляли себе это удовольствие”.

В своей книге А. Кларк приводит письмо, присланное ему из России:

“Даже те из нас, кто знал о пороках нашего правительства, кто презирал лицемерие политики, — мы чувствовали, что мы должны сражаться… Мы знали, что мы, конечно же, погибнем. Но наши дети получат два дара: страну, свободную от завоевателя, и время, в котором возникнут идеалы”.

Это потом, через два поколения, возникнет довод, что баварское пиво было бы предпочтительнее страданий и жертв. Но каждому времени — свои песни.

Сказанное дополняет еще один британский исследователь Дж. Эриксон: “Никогда, кажется, в истории России не было периода, в котором таким явным образом все народные силы, все ресурсы, вся воля страны были бы направлены на защиту национального бытия”.

Приведем, наконец, оценку белоэмигрантского автора Г. Гайтанова, наблюдавшего соотечественников, сражавшихся в рядах французского Сопротивления: “Россия воспитала несколько поколений людей, которые словно специально были созданы для того, чтобы защитить и спасти свою Родину”.

Вот почему сотни тысяч москвичек самоотверженно рыли мерзлую землю для противотанковых рвов, гасили по ночам бомбы-зажигалки, сдавали свою донорскую кровь. Вот почему пожилые рабочие шли в истребительные батальоны, а аспиранты добровольцами отправлялись на фронт, где нередко была одна винтовка на двоих.

О погодном факторе в Московской битве написано много чего. Кроме главного: настоящий мороз ударил не тогда, когда наступали немцы, а когда их погнали от Москвы.

А как все начиналось? Первый снег выпал в начале октября. Был легкий морозец, затем оттепель и, как следствие, осенняя распутица. Затем снова мороз, но не ниже десяти. Для танков, рвущихся к Москве, условия благоприятнейшие. Между тем немецкие офицеры — кто пообразованнее, разумеется, — все чаще листали книгу Коленкура о походе Наполеона на Москву. Октябрь напоминал императору живописную осень в Фонтенбло. Но морозы, словно нарочно, приберегали свою лютость на потом, чтобы усугубить крах великой армии.

12 октября Ф. Гальдер прибыл в Оршу, чтобы провести совещание с начальниками штабов, скоординировать планы наступления на Москву. И что же обнаружилось в настроениях воинской элиты? Сомнения. С одной стороны, отмечали штабисты, “доказательства того, что русские находятся на грани крушения... по большей части основаны на расчетах, которые уже доказали свою ошибочность”.

С другой — потери немецких войск растут. В тылу у них лишь несколько ослабленных дивизий. Сил, чтобы совершить масштабный маневр по окружению вражеской столицы, явно недостаточно. В войсках все чаще спрашивают: “Когда мы остановимся?”

Каков же выбор в этих условиях? Либо и впрямь остановиться, даже отойти, дав людям отдохнуть на зимних квартирах и подготовиться к новому наступлению. Либо, собрав последние силы, все-таки попытаться взять Москву. Но не значит ли это повторить печальный опыт Наполеона?

Гальдер же привез неукоснительный приказ Гитлера: только наступать! Фюрер исходил при этом из логики: если лучшая армия в мире — вермахт на пределе своих возможностей, то у русских шансов просто не должно быть.

На самом же деле шансы были. И один из них — начавшаяся в начале ноября переброска под Москву 25 свежих дивизий регулярной армии с Дальнего Востока. В отличие от резервистов, направляемых на защиту столицы, эти части были лучше обучены, вооружены, экипированы. Вопрос только в том, в какой момент ввести их в бой, чтобы удар был максимально эффективным. Как показал дальнейший ход событий, Жуков, сохраняя сибирский резерв от преждевременных боевых столкновений и все больше изматывая войска противника, выбрал момент с точностью математической.

Но до того произошло еще нечто исключительно важное по своим последствиям для Московской битвы, ее исхода. И не только для нее. Речь, разумеется, о параде на Красной площади 7 ноября. Сегодня в честь его снова проходят парады на той же Красной площади, причем красочные. Но трудно сказать, чего в них больше — уважения к истории или дозированного снисхождения.

Понимая, какой морально-политический заряд дал тот ноябрьский парад, Сталин хотел как можно скорее использовать его энергию для нанесения массированного удара по врагу. Жуков не мог не считаться с волей вождя. Но и при этом упорно доказывал: у нас сил пока еще недостаточно, а противник недостаточно истощен.

Командующий же группой армий “Центр” фон Бок не мог себе позволить подобным образом говорить с Гитлером и, вопреки сомнениям коллег и своим собственным, издал приказ начать наступление на Москву 15 ноября. “Солдаты! — гласил приказ, — перед вами Москва! За два года все столицы континента склонились перед вами. Осталась Москва. Заставьте ее склониться. Москва — это отдых. Вперед!”.

И они пошли вперед. В результате с 16 ноября по 4 декабря их потери составили 85 тысяч человек. Столько же, сколько потребовалось на завоевание Европы. Всего же с июня по ноябрь сорок первого вермахт потерял на Восточном фронте втрое больше людей, чем во время кампаний в Польше и на Западном фронте. Одних только офицеров потеряно 27 тысяч, впятеро больше, чем в 1939—1940 годах.

И если до сих пор в том же октябре вермахт наступал с той же скоростью, что в начале войны, то теперь, в ноябре, на севере он не продвинулся дальше Калинина. На юге уперся в героически оборонявшуюся Тулу. Ну а самый близкий рубеж к Москве, который немцам удалось достичь, был поселок Красная Поляна у Савеловской железной дороги. В солнечные дни отсюда можно было рассмотреть в бинокль башни Кремля. Немцы стали подвозить сюда тяжелые штурмовые орудия. Местные жители тут же сообщили об этом в Москву… по телефону. Но стрелять орудиям так и не пришлось.

Были еще инциденты вроде прорыва немецких мотоциклистов в район нынешнего Речного вокзала. Но прорыв был тут же ликвидирован. Еще были авиадесанты, сброшенные на Воробьевы горы и в Нескучный сад. Но их также уничтожили. Блицкриг завершался. Фон Бок срочно, и на этот раз весьма резко, телеграфировал Гитлеру: “Трудно понять, какой смысл продолжать наступление…”.

Ну а тем временем под Москвой ждали своего часа 59 русских пехотных дивизий и 17 кавалерийских. И их час пришел. 30 ноября Жуков предоставил Сталину план контрнаступления. Оно началось 5 декабря в три часа тридцать минут утра при тридцатиградусном морозе и метровой глубине снега.

“Немецких солдат, — писал А. Кларк, — дрожавших от холода и практически беззащитных, приводил в ужас вид сибиряков в белых полушубках, с ручными пулеметами и гранатами, несшихся со скоростью 30 миль в час на “тридцатьчетверках”, и дивизии морально разлагались.

То, что русские смогли совершить зимнее наступление в 1941 году, остается одним из самых замечательных достижений в военной истории”.

Теперь же потери гитлеровцев, достигавшие трех тысяч человек в день, не считая обмороженных, были самыми большими в этой войне. Оценивая эту обстановку, Гитлер мрачно признался одному из своих близких советников, Йодлю: “Если дела пойдут так и дальше, если дело затянется, победы нам не одержать”. Вскоре он снял со своих постов главнокомандующего фон Браухича, Гальдера, фон Бока и еще тридцать три корпусных и дивизионных командира.

Наступление Красной Армии продолжалось три месяца. Оно не создало перелома в войне. В ходе его Красная Армия не смогла создать для войск противника ни одного котла. Для этого у нее не было еще ни сил, ни опыта. Но с блицкригом было покончено. Миф о непобедимости вермахта развеян.

 

Руслан Лынёв

← Вернуться к списку

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru