История и мы

«О, дивная судьбы игра...»

Подвиги и чудеса Отечественной войны 1812 года

 

В тени страшной войны — Великой Отечественной, когда еще живы ее свидетели и она представляется ярко и зримо, война 1812 года рисуется нам преимущественно в героическом ореоле, в памяти все-таки больше осталась однажды заданная тональность: «Да, были люди в наше время». А ведь тот подвиг русского народа не менее велик. О нем остались письменные воспоминания. Раскроем их, и до нас донесутся из двухсотлетней давности забытые голоса обычных людей со своими радостями, заботами, грехами и страстями.

В той общенациональной беде ломались судьбы, пресекались целые роды и рождались новые, люди так же переживали, страдали, любили и ненавидели, теряли и обретали кто кров, а кто — отечество.

В нашествии «двунадесяти языков» на Россию 1812 года тихо и незаметно ткался узор человеческой жизни на полотне, называемый современниками обыденно — жизнь, потомки же зовут это историей! Узор этот порой бывает причудлив. И на первый взгляд выглядит игрой случая. Но так только кажется. В далеких друг от друга событиях зачастую можно увидеть более или менее явную связь, и тогда события предстают в несколько ином свете.

Об одном из эпизодов войны, напрямую связанным с нашим краем, поведаем. Откроем летописи звенигородского Саввино-Сторожевского монастыря, погрузимся в события достопамятного 1812 года. После Бородинского сражения и русские, и французы по старой Смоленской дороге продвигались к Мос-кве. 28 августа командующий 4-м пехотным корпусом Великой армии Наполеона принц Эжен Богарнэ получил приказ Бонапарта выйти из Можайска на Звенигород, далее двинуться по звенигородской дороге на Москву и от-резать арьергард русской армии.

Эжен, или Евгений Богарнэ, — итальянский вице-король, сын Жозефины и пасынок Наполеона. Его имя высечено на южной стороне Триумфальной арки на площади Звезды в Париже.

Кутузов, узнав об этом маневре французского императора, направил к Звенигороду отряд генерал-майора Винценгероде. Двухтысячный русский отряд всячески затруднял движение в десять раз превосходящего их по численности французского корпуса, но силы были слишком неравны. Ранним утром 31 августа французы подошли к монастырю святого Саввы Сторожевского, остановившись на привал у южного его склона. Произошло небольшое сражение русских с французами. Казаки показывали чудеса храбрости, взяли пленных, не потеряв ни одного человека. Но — отступили. Из донесения Винценгероде императору Александру I: «Малый отряд мой... делал все, что можно было для сопротивления многочисленному корпусу, но естественно принужден был уступить превосходству». И все-таки у Саввино-Сторожевского монастыря корпус Богарнэ остановлен на шесть часов. Не задержи французов на это время, кто знает, где бы ночевал принц Евгений. А так... В ночь с 31 августа на 1 сентября французский корпус частью остался в тихом Звенигороде, остальные разместились в монастыре. Вице-король Богарнэ остановился в одной из келий обители. Опасаясь нападения казаков, на ночь вокруг монастыря французы расставили часовых.

В воспоминаниях наполеоновских офицеров монастырь обрисован по-разному. Одни называют его прекрасным замком, у других обитель предстает старой, почти разрушенной. Надо заметить, что еще до Бородинской битвы наиболее ценные монастырские вещи и документы были отправлены в обозе в Москву; покинула Саввину обитель и основная часть монахов. Однако не все.

Французы собрались уж было выса-живать монастырские ворота, когда им их открыл монах. Он же, вместо того, чтобы отвести офицеров к настоятелю, предложил им пройти в келью. Лейтенант инженерных войск Эжен Лебом вспоминал: «Я заметил одного благочестивого отшельника, который собирался укрыться в одной почти подземной келье. Этот инок, чувствуя мое хорошее к нему отношение, признался, что говорит по-французски... «Французы пришли на территорию России, — сказал мне этот почтенный монах, — они опустошили нашу родину... Но, игнорируя наши нравы и наш характер, они полагают, что мы покоримся рабству и что, вынужденные выбирать между нашей отчизной и нашей независимостью, мы скоро, подобно другим, зачахнем в кандалах и отречемся от национальной гордости, которая составляет мощь народа. Нет, Наполеон ошибается, мы слишком просвещены, чтобы терпеть его тиранию, и недостаточно испорчены, чтобы предпочитать рабство свободе».

Показательный пример: дочь императора Павла I на предложение выйти замуж за Бонапарта ответила: «Я лучше пойду за последнего русского истопника, нежели за этого корсиканца». Выражавшихся по-французски народ сдавал в участок, откуда уставшая полиция провожала их через черный ход. Но то внешнее проявление. Куда как важнее то, что русский человек остался русским.

О дальнейших событиях той ночи, что навсегда вошли в летопись обители, через 25 лет после происшествия поведал сын Евгения Богарнэ: «Было уже около 10 часов вечера. Отец мой, утомленный от большого перехода верхом, отправился в особую комнату, приготовленную для него монахами. Здесь он не мог припомнить, во сне или наяву, но он видит, что отворяется дверь в его комнату и входит тихими шагами человек в черной длинной одежде, подходит к нему так близко, что он мог при лунном свете разглядеть черты лица его. Он казался старик с седой бородой. Около минуты стоял он, как бы разглядывая принца, наконец, тихим голосом сказал: «Не вели войску своему расхищать монастырь и особенно уносить что-либо из церкви. Если исполнишь мою просьбу, то Бог тебя помилует, ты возвратишься в свое отечество целым и невредимым». Сказав это, старец тихо вышел из комнаты». Наутро Евгений Богарнэ, «войдя в храм, увидел гробницу и образ, который поразил его сходством с человеком, представившемся ему ночью». На вопрос — кто это, один из монахов отвечал, что это образ Святого Саввы, основателя монастыря, тело которого лежит в гробнице вот уже пятую сотню лет. Принц Евгений с благоговением поклонился мощам, попросил у иноков образ Саввы Сторожевского и благо- словления наместника. В дальнейшем ни в одном из сражений он не был ранен, благополучно вернувшись в Европу. А ведь при отступлении из России корпус Богарнэ терял людей тысячами.

 Явление интервентам русского святого как знака свыше — случай редкий, но не уникальный. Вспомним видение Тамерлана в Ельце. Происшествие в Саввином монастыре можно было бы считать литературной выдумкой, если бы не одно «но». Принц Богарнэ — католик, и с древнерусской житийной литературой знаком едва ли. Впрочем, каждому из читающих — по вере его.

Справедливости ради надо отметить, что несмотря на запрет Богарнэ грабить монастырь, он все-таки подвергся частичному разорению. Впрочем, не факт, что это дело рук солдат 4-го корпуса, ибо после их ухода обитель в тот же день занял 3-й кавалерийский корпус генерала Гриуа. Генерал же списал разорение на 4-й корпус... Как бы там ни было, а сожжена кровать государя Алексея Михайловича, ободраны дорогие кресла, исчезли редкие живописные работы, среди которых портреты Петра I и Софьи Алексеевны, писаные в Риме. Разбиты зеркала, содраны прекрасные обои — дар обители царицы Елизаветы Петровны, выбиты и изломаны рамы, печи, потолки.

Затем в сентябре-октябре на Саввин монастырь не раз нападали группы французских мародеров, их манили кажущиеся монастырские богатства.

Правда, французские находники побаивались действовать открыто, страшное для них имя Фигнера властвовало в этих краях. Действительно, хладнокровный и храбрый партизан был жесток с завоевателями. «Саввинское подворье (в Охотном ряду) было разграблено, но во время московского пожара образ преподобного Саввы остался невредим».

Счастливо выйдя из горнила войны 1812 года, принц Евгений незадолго до смерти рассказал одному из своих сыновей — Максимилиану — о своем чудесном видении, передал ему образ святого и заручился обещанием, что если когда-либо судьба приведет его в Россию, он обязательно должен побывать в Саввино-Сторожевском монастыре и поклониться святому.

В 1837 году, когда герцогу Максимилиану исполнилось уже 20 лет, он впервые попал в нашу страну, в качестве лейтенанта кавалерийского полка со-провождая баварского короля Людовика. Вскоре Максимилиан был представлен дочери русского императора Николая I Марии. Спустя некоторое время после знакомства, в том же 1837 году, состоялось обручение Максимилиана Богарнэ и великой княгини Марии Николаевны. Спустя два года, 14 июля 1839 года, русский императорский двор играл пышную свадьбу — за герцога Лейхтенбергского Максимилиана выходила замуж старшая дочь Николая I Мария. По этому поводу поэт Аркадий Родзянко написал экспромт: «О, дивная судьбы игра! /В дни наши брак чудесный совершился/Сын венчанного столяра/На внучке плотника женился». С праправнучкой «державного плотника» Петра I все ясно. А «венчанным столяром» Родзянко называет Евгения Богар- нэ. Когда французский революционный суд приговорил его отца Александра Бо- гарнэ к гильотине, Евгений вынужден был пойти на обучение к парижскому столяру. Обратим внимание на дату свадьбы — 14 июля. 50 лет со дня взятия Бастилии.

Сразу после венчания молодые от-правились в Саввино-Сторожевский монастырь поклониться святым мощам преподобного Саввы — ведь звенигородский чудотворец сохранил жизнь Евгения Богарнэ, отца Максимилиана.

У Максимилиана и Марии Николаевны было семь человек детей. Одна из дочерей — Евгения Максимилиановна, в замужестве Ольденбургская, и есть будущая владелица знаменитого Рамонского имения под Воронежем.

Для потомков вице-короля Италии Богарнэ Россия стала новой родиной. Эта линия Романовых особенно почитала преподобного Савву. На рубеже XIX — XX веков в России для распространения духа просвещения организовывалось много православных братств. Под патронатом великого князя Сергея Александровича 6 сентября 1901 года торжественно открылось Саввинское православное братство, на нужды которого многие состоятельные люди вносили пожертвования. Особенно усердствовали князья Юсуповы и Евгения Максимилиановна Ольденбургская. На ее средства бедным ученикам различных учебных заведений выделялись пособия, лекарства, организовывались экскурсии. Для жителей Звенигорода по инициативе Евгении Максимилиановны в 1907 году провели несколько показов через «волшебный фонарь» «туманных картинок». Успех — колоссальный! Надо сказать, что «звенигородские сеансы» организовывались после того, как на территории современного Рамонского района впервые в Воронежской губернии продемонстрировали «туманные картинки», в основном, конечно, духовного содержания.

Ровно через 100 лет после Отечественной войны и за 100 лет до наших дней, осенью 1912 года, в Вене, в сербской православной церкви святого Саввы, венчались Наталья Вульферт (Брасова) и родной брат Ольги Романовой, супруги последнего владельца Рамонского замка, — Михаил.

Некоторые эпизоды событий, про-изошедшие с Евгением Богарнэ в Саввино-Сторожевском монастыре, использовал русский писатель-монархист Рафаил Михайлович Зотов. В его романе «Два брата, или Москва 1812 года», есть эпизод с отшельником московской обители, знающим французский язык и беседующим на нем с занявшим монастырь неприятельским полковником. В романе, как и в подлинных звенигородских событиях, французов не пустили к настоятелю. И французский полковник выведен романистом не худшим представителем, хотя и врагом, по-своему рассуждающим на завоеванной тер-ритории. Конечно, за основу Зотов взял другой эпизод, случившийся в 1812 году в оставленной жителями полыхающей Москве, однако писатель создал собирательный образ и по законам жанра расцветил его. Зато в автобиографическом произведении Рафаила Михайловича «Рассказы о походах 1812 года прапорщика Санкт-Петербургского ополчения Зотова» автор с собственным восприятием происходившего вокруг и личными переживаниями предельно точен. «Рассказы» эти ценны для воронежцев тем, что первые походы и бои Р.М. Зотова начались совместно с Воронежским пехотным полком, что и отражено в его произведении.

Еще в начале 1811 года полковнику Михаилу Федоровичу Наумову поручили сформировать Воронежский пехотный полк, который должен был усилить нашу армию ввиду предстоящей войны с Наполеоном. Наумова же поставили шефом полка. Быстро сформировав полк, Михаил Федорович в начале войны находился с ним в столице, а с началом военных действий он получил задание обучить стрельбе, ружейным приемам и строевой службе питерское ополчение. Юный Рафаил Зотов пишет: «Тогда все кипело какою-то быстротою в действиях, в словах, во всех поступках... Кто бы теперь поверил, что 14 000 человек, только что оторванных от сохи и не имевших никакого понятия о военной службе, обучены были всем приемам экзерции в пять дней... Только с русским народом можно сделать такие чудеса». Так преуспел шеф Воронежского полка М.Ф. Наумов, а питерское ополчение считалось одним из наиболее подготовленных и боеспособных.

Предстояли бои за Полоцк. Дружине Зотова надлежало вместе с Воронежским пехотным полком идти от селения Юревичи и прикрыть наши артиллерийские орудия.

Время года — октябрь. «Вскоре мы вступили в лес. Грязь была по колени; дорога ужасная, едва проходимая». Так пишет Зотов. При первых обстрелах неприятеля ополченцы, не нюхавшие пороха, непроизвольно подались назад. «Тут влево от себя увидели мы тихо и стройно отступающих воронежцев и догадались, что мы перед этим тоже отступали, но уж слишком быстро». Замечателен психологический штрих: «Помню, как в это время подле меня один славный урядник, заряжая на ходу ружье (как говорил он: на всякий случай), поражен был пулей прямо в лоб... и упал навзничь, держа еще в зубах недокусанный патрон. Что ж? Я первый, совсем недавно до слез тронутый страданием умирающей лошади, расхохотался над этим, торчащим во рту патроном, и все бывшие вокруг меня солдаты и офицеры разделяли мой смех... Странная человеческая натура! Как скоро, как легко приучается она к страху и страданиям».

Вскоре ополченцы соединились с Воронежским полком, «...и наше прибытие придало ему духу. Мы примкнули к правому их флангу и с жаром принялись за перестрелку. Вдруг увидели мы, что они (баварцы — И.М.), прекратив огонь, идут на нас в штыки... Фронт наш двинулся; офицеры отошли за фронт и обходили свои взводы, уговаривая солдат не робеть. В этот раз и баварцы не оробели, а с дерзостью шли на нас. Через несколько минут оба фронта сошлись, и началась рукопашная...».

Баварская колонна потерпела поражение. Ополченцы и Воронежский полк при помощи ямбургских драгун сумели отбросить неприятеля. Затем воронежцы отошли «за выстрелы» к резерву, правее на десяти верстах кипела битва. После Воронежский полк и две дружины ополчения схлестнулись с французскими конными латниками, приняли их сильным артиллерийским огнем, картечью и при помощи тех же драгун отбросили французов. Но всего этого Рафаил Зотов уже не видел — он был ранен. На подходе к городу Полоцку «Все поле сражения 6 октября лежало перед нами, еще свежее, неубранное, заваленное грудами тел, подбитыми лафетами, ящиками, пустыми батареями и умирающими лошадьми. Осенняя трава в поле имела местами почерневший от крови след».

Далее Воронежский полк сражался под Чашниками и Смолянами. Из-за ранения в этих делах Зотов не участвовал. Зато в упомянутых боях пролил кровь наш земляк, прапорщик Невского пехотного полка Сергей Яковлевич Богданчиков. Родом из «села Ертила на Битюге Бобровского уезда», из однодворцев, в 1812 году Богданчиков был уже не новобранцем. За его плечами значились и бои, и походы. Воспоминания Богданчикова дошли до нас в виде записок его внука Михаила, потомственного почетного гражданина города Павловска-на-Дону. Воспоминания Михаил Богданчиков составил к столетнему юбилею Отечественной войны, по памяти записав свои детские впечатления, слышанные от деда. Конечно, есть в них и неточности — внук уже на седьмом десятке лет записывал дедушкины воспоминания молодости, но это — чуть ли не последние мемуары об Отечествен-ной войне 1812 года.

Эти воспоминания дают наглядное представление о том, как бесславно покидала Россию великая армия Наполеона. И особенно ценно то, что слова Богданчикова — слова простого русского солдата, вынесшего тяготы войны, при этом сама его речь сродни фольклору: «Там такая сила их скопировалась, что на мосту не могли поместиться наши. Подпалили мост, который и рухнул, и они все утопли, которые еще не могли перейти. Дедушке пришлось идти через Березину по головам французов, и в это время с того бока подъехала коляска, и Наполеона здесь ранили, посадили в коляску и на глазах дедушки увезли...»

Много славных деяний наших предков! Одни из них хорошо известны, другие менее. Эмигрантом во Франции окончил свой жизненный путь сын Евгении Максимилиановны, правнук Эжена Богарнэ — Петр Ольденбургский. Во французской земле в православном монастыре Покрова Божией Матери нашла тихий приют наша современница, монахиня матушка Елизавета, что в местечке Бюсс-сен-от. Это между Базелем и Парижем. Она — трижды правнучка Евгения Богарнэ. В миру — принцесса Лейхтенбергская.

Франция... А пейзаж — русский! Обитель православная, а инокиня — прямой потомок участников описанных здесь событий и эпизодов.

 

 Игорь Маркин

 

Впервые опубликовано в журнале «Подъем»

← Вернуться к списку