Наследник - Православный молодежный журнал
православный молодежный журнал
Контакты | Карта сайта

История и мы

Снайпер эфира


Алексей Попов

 

 

Заметки военного радиста

 

Радио — удобный, выгодный вид связи. Не надо ни опор, ни проводов, ни кабеля. Нужны лишь приемо-передающая радиостанция — рация — да электропитание. Радиосвязь может осуществляться на расстояние многих километров. Это плюсы ее. Но у нее есть и минусы. Во время работы в эфире вас могут подслушать, расшифровать радиограммы и при помощи пеленгаторов определить местонахождение работающей рации. Этими минусами пользуется радиоразведка. Для определения места рации нужно минимум два пеленга из разных мест перехвата. В нашем радио дивизионе, куда я попал в мае 1943 года, было три пеленгаторных пункта, стоявших на переднем крае по всей длине Брянского фронта, и один пеленгатор был в самом дивизионе. Мы делали по четыре пеленга на каждую рацию противника, который, благодаря этому, оказывался на разведкарте, висевшей на стене нашего Оперативного отдела, где офицеры обрабатывали материал радиоперехвата.

В каждом армейском подразделении, от батальона и выше, есть штабы, а при них — узлы связи, в которых сосредоточена не только телефонная, почтовая, но и радиосвязь. Узел связи — это штаб, а штаб — войсковая единица, которая определяется — полк это или армия? — по характеру радиосети, мощности передатчика, по месту положения относительно переднего края фронта.

Наш дивизион радиоперехвата обслуживал Курскую дугу. До 5 июля 1943 года эфир был «мертв». Наши и немецкие войска по ночам молча подтягивали силы в район Курского выступа, готовясь к генеральной битве. В ночь на 5 июля с нашей стороны началась упреждающая артподготовка, а в эфире в это время заработали русские, немец-кие, мадьярские рации. Эфир клокотал, свистел, булькал. Наши опытные радисты не растерялись, они долгие ночи не смыкали глаз, ожидая активности в эфире. И вот она началась. В приемный центр, расположенный в большом крестьянском доме, прибежал начальник ПЦ  капитан Кондратенко. Малоопытных радистов заменили более опытными. На дивизионные и периферийные пеленгаторы посыпались команды с обозначением волн и позывных немецких раций для их пеленгации.

Офицеры ОПО  также нагрянули к нам и с «горячим» перехватом бежали в свой дом к карте фронта, чтоб обозначить на ней место войсковой единицы противника. Курская битва началась. Денно и нощно в эфире работала немецкая радиосвязь. Неустанно за нею следили наши ребята и девушки. Офицеры ОПО едва успевали обрабатывать наш обильный материал о противнике. Их торопил разведотдел штаба Брянского фронта. Мы дополняли данные других видов разведки: войсковой, агентурной, артиллерийской, авиационной. Командование фронта, пользуясь этими данными, имело полное представление о противнике. И в этом ему помогали наши радисты-перехватчики и пеленга- торщики. После разгрома немцев на Дуге Брянский фронт был упразднен, и в октябре 1943 года наш дивизион был переведен на Второй прибалтийский фронт, где четко осуществлял слежку за рациями немцев, зажатых на Курляндском полуострове между городами Ту кумс и Либава. В этой группе армий было более трехсот тысяч солдат.

2 мая 1945 года пал Берлин, шли переговоры о капитуляции Германии. Вечером 7 мая немцы вышли в эфир на волну нашего дивизиона и открытым текстом стали давать радиограмму, оповещая командование нашего фронта о своем желании капитулировать, прося назначить время и место встречи сторон. Подписал текст командующий Курляндской группой армий генерал Гильперт. Радиограмму перехватил сержант Мирский. И что интересно: у него 7 мая день рождения, был двойной праздник у парня. С немецкой стороной быстро наладили связь, и в 12 часов 8 мая в городке Эзери, на границе Латвии и Литвы, был подписан акт о капитуляции Курляндской группы войск. Началась сдача личного состава, оружия, документации. Это произошло на полсуток раньше берлинской капитуляции.

Представители нашего дивизиона ездили принимать аппаратуру и документы у немецких связистов и радиоразведчиков, спросив при этом, почему они настроились для передачи капитулянтской радиограммы на волну нашего дивизиона. Выяснилось: их радиоразведка считала нашу небольшую воинскую часть штабом фронта. Немцы ахнули, когда им сказали, что у нас за часть. Они проиграли войну не только на земле, в небе, на море, но и в эфире. Их радиоразведка была значительно слабее нашей.

Отгремели салюты Победы, прошли дни торжественных награждений победителей, пришла пора отпускать их по домам, где они будут восстанавливать разрушенное войной. Живым — заботы жизни, павшим за Отечество — вечная слава, память и скорбь о них.

У меня сохранились снимки осени 1945 года, когда наш дивизион, встретивший День Победы в Прибалтике, провожал первых демобилизованных мужчин старших возрастов и всех женщин.

Со времени снимков минуло 67 лет. Многие из однополчан, к сожалению, уже ушли из жизни. Что делать, время аккуратно вершит свои обязанности. Но мы, еще живущие однополчане, помним о них. Будут помнить о них и Россия, и страны СНГ и Европы, спасенные ими от нашествия иноземцев.

 

ПОМОГИ МНЕ, ПЕТЯ!

 

Знаменитым радистом дивизиона был старшина Петя Савин. Небольшого роста, слегка веснушчатый, с белыми ресницами и с примечательной походкой. Когда шел — корпус его колебался подобно стрелке компаса: влево- вправо, влево-вправо. Говорил мало и негромко — молчун, называют таких. Сидел он на длинноволновом пеленгаторе, что был при ПЦ, приемном центре дивизиона. Вне дивизиона у нас было еще три РП, радиопункта, занимавшихся перехватом и пеленгацией немецкой радиосвязи. Они были на самом переднем крае фронта.

Савин любил работать самостоятельно, не дожидаясь команд от радистов ПЦ. Прощупывал все длинноволновые диапазоны. Не успеет, бывало, радист дать ему команду, как тут же получает пеленг от Савина, опередившего его.

О нем ходили легенды: он-де ручку своего пеленгатора крутит пальцами ног, когда руки заняты прикуриванием папиросы. Дельных радистов официально у нас называли «снайпер эфира». Неофициально же — «зверь эфира». Этот последний титул за Савиным закрепился прочно, и недаром.

О Савине, уже много лет спустя после войны, на одной из московских встреч ветеранов нашего дивизиона рассказал наш однополчанин старшина Беер: «Тяжелый 41-й год, в Белоруссии дивизион попал в окружение. Мы с Петей случайно отбились от всех наших, оказавшись на окраине небольшой деревеньки. Слышим гул мотоциклов — в деревню ворвалась немецкая мотопехота. Мы с Петей спрятались в кустах на бугорке и стали наблюдать за фрицами. От нас до них — менее километра. Слышим лающую немецкую речь и русский мат с их тевтонским акцентом. Научились, гады, по-нашему лаяться. Потом подкатил грузовик с сидящими в нем пленными красноармейцами. Их высадили посреди улицы, построили в шеренгу и рядом с ними поставили выгнанных из домов жителей деревни: детей, женщин, стариков. Один из немцев что- то прокричал, и два солдата встали перед пленными. Еще несколько слов старшего фрица — и оба открыли огонь. Расстреляв восемь красноармейцев, жителей села не тронули. Это была акция устрашения. Дети и женщины подняли громкий плач, но солдаты быстро разогнали их по домам, дав несколько выстрелов вверх. Немцы решили остановиться в деревеньке, стали доставать воду из колодца и мыться, раздевшись до пояса, кричали, взвизгивали, обливая друг друга холодными струями. И все поглядывали в нашу сторону, боясь, видимо, партизан или армейской засады. Я понял, что если нас с Петром сцапают, то нам хана, как тем пленным, что лежали посреди улицы. Смерти я не боялся, боялся глумления фашистов. Отношение к евреям с их стороны было известно хорошо. И я решил покончить с собой. Уйти из кустов было невозможно — вокруг было чистое поле с картошкой. Самому убить себя у меня не хватало духу, и я попросил сделать это Петю, дав ему свой пистолет, который мне недавно вручил начбой дивизиона майор Тихонов.

Пете я говорю: «Петро, ты мой друг, помоги мне, прошу тебя, застрели меня, сам я не смогу». Он приставил дуло пистолета к моему виску. Холодная дрожь пронзила все мое тело, и я с закрытыми глазами, ни о чем не думая, ждал своего конца. Никаких картин прошлого, о чем пишут в романах, передо мной не возникало, только мысль сверлила мозг: скорей бы все кончилось... «Жми на курок, жми, и все будет в порядке, жми, не бойся». Но он бросил пистолет к моим ногам и тихо произнес: «Нет, Гриша, не смогу я сделать этого, не смогу, духу не хватает, да и немцы выстрел услышат. Ты-то будешь мертв, а мне каково? Об этом ты не подумал? Посидим до темноты, а там на восток пробираться будем, авось повезет». И выбрались мы, и своих даже нашли. Благополучно всем дивизионом из окружения вышли. Савин Петя — это мой спаситель, мог бы и нажать на спусковой крючок, как я его просил, дурак, об этом.

 

ХОРОШО, ЧТО НЕ ПОДЧИНИЛСЯ

 

От нашего дивизиона на переднем крае постоянно работала мангруппа, маневрирующая то есть, группа. Она вела перехват связистов противника, работающих не морзянкой, а микрофоном, то есть голосом. Это были связисты рот и батальонов. Прослушивая их, иногда удавалось взять интересный и нужный для разведки материал. Радисты в ман- группе периодически менялись. Как-то в ней работали старшина Федин и старший сержант Грошков, которого назначили старшим в их паре.

Им недалеко от передовой линии фронта дали землянку с нарами и столиком, на котором они установили приемник, а под столом — аккумуляторы, питающие аппарат.

В один из дней надо было менять севшие аккумуляторы. Переводчик, лейтенант Смирнов, ушел к себе дочитывать авантюрный роман Уоллеса, еще дореволюционного рижского издания, какие часто попадались нам в Латвии, а Леня Грошков велел Федину сменить аккумуляторы, для чего надо было нести разряженный источник питания на зарядную базу батальона, расположенную в километре от их землянки. Федин, старше Грошкова на пять лет по возрасту и на один ранг по званию, отказался выполнить его приказ, не сумев обуздать свое самолюбие. Леониду ничего не оставалось, как самому взвалить нелегкий прибор на плечо и нести его для замены на заряженный. Едва Грош- ков удалился, Федин завалился на нары и быстро захрапел. Времени для сна у радистов всегда недоставало, и при удобном случае они старались вздремнуть или «пообщаться с Храповицким», как называли шутники-солдаты явление сна. Землянка была вырыта с расчетом «на всякий случай» Г-образно. В левом ее отсеке были нары, на коих и расположился старшина. Немцы в это время вдруг решили обстрелять наш передний край из орудий. Разумеется, не для того, чтобы наказать старшину за непослушание, а по своим вражеским соображениям. Один снаряд упал около входа в землянку наших радистов. Дверь сорвало, волной сбило приемник со стола, осыпавшаяся земля стены завалила ноги спящему Семену. Сам он не пострадал и даже не смог испугаться, ибо крепко спал. Но грохот сорванной двери, влетевшей в землянку, гром взрыва и упавшая на ноги земля разбудили его. Вернувшийся с новым аккумулятором Грошков не узнал своего рабочего места и благодарил Федина за отказ выполнить его поручение.

«Слава Богу и спасибо тебе, Сеня! Я не лег бы спать, я собирался написать письма домой и одноклассникам в Павлово. Тут бы меня и грохнуло. Обиду на тебя не имею, но все-таки в следующий раз ты пойдешь на зарядную базу, то есть по очереди будем ходить...» — «Хорошо, — сказал Федин, — не буду посягать на твой авторитет, по очереди — так по очереди».

Вот такая история произошла в мангруппе младшего лейтенанта Барули.

 

ЕМУ КОЗЫРЯЛИ ПОЛКОВНИКИ

 

Давно ли Гриша Баруля носил лычки старшины? Кажется, еще вчера он сидел за приемником, ловя немецких радиосвязистов и давая команды на пеленгатор. Давно иль недавно, важно то, что сегодня его приветствуют даже полковники! Почему так? А вот послушайте.

Вернулся он в наш радио дивизион из Москвы с краткосрочных офицерских курсов. После приезда из столицы ему поручили командовать мангруппой. В ней были два радиста-перехватчика, переводчик с немецкого, шофер с «виллисом» и командир. Подчинялась она разведотделу штаба фронта. Если дивизион перехватывал морзянку (радиотелеграф) немецкой связи, то мангруппа, работавшая на переднем крае фронта, брала радиотелефонные связи противника, которые велись между ротами и батальонами голосом через микрофон. Радист, пользуясь небольшим приемником, находил «говорящую» волну, переводчик, надев вторые наушники, диктовал чужую речь радисту, тот записывал на бланк перехвата, а начальник отвозил ее в разведотдел штаба фронта.

Таким образом, Баруля попадал в высокие фронтовые инстанции. А по пути к ним он, человек не без юмора, любил морочить голову встречным офицерам, накрыв плечи плащ-палаткой, и на открытом «виллисе», мчась в городок или большое село, где размещался штаб Второго Прибалтийского фронта. Штабные отделы размещались в разных местах селения, и офицеры по делам службы постоянно ходили по его улицам, держа папки с документами в левых руках, а правыми приветствовали старших по званию или отвечали на приветствия младших коллег.

Баруля сидел рядом с шофером, сержантом Князевым, довольно видным мужчиной. Сам же Гриша имел небольшой рост, средней ширины плечи, на которых уверенно покоилась черноволосая голова. Розовый румянец щек, черные глаза и усы делали его лицо ярким. На голове красовалась новенькая незапыленная фуражка. Плащ-палатка прятала золотые, недавно легшие на плечи, погоны. В «виллисе» он сидел, как король на троне: гордая осанка, устремленный вперед взор и застывшая усмешка. Короче говоря, вид у Григория Борисовича был, выражаясь чужеязычным словом, импозантным, или, говоря по-нашему, внушительным, располагавшим не только к уважению, но и к легкому страху. И потому штабные офицеры, от лейтенанта и до полковника, видя эту важную персону, мчавшуюся им навстречу, кто на ходу, а кто и остановившись и подтянувшись, козыряли нашему однополчанину. Как говорится, от греха подальше: что у него там на плечах, под палаткой-то! А козырнуть нетрудно...

И каково же было их смущение, когда некоторые заходили в разведотдел по своим штабным делам и встречали там Григория, на погонах которого одиноко и робко мерцала младшелейтенантская звездочка...

Сам же Гриша умел владеть собой. Он деликатно приветствовал всех, а при виде старших офицеров даже делал легкий поклон, как бы извиняясь за свой маскарад. Как потом рассказывал полковник Соловьянов, бывший работник разведотдела и бывший командир нашего дивизиона, Барулю штабные офицеры прозвали «Наполеоном». А наши девушки-радистки, среди которых Гриша любил покрасоваться при приезде в ди-визион, спрашивали его: «Товарищ младший лейтенант, правда ли, что вас в штабе фронта полковники приветствовали?». Это спрашивала Таня Жданова. Но ее перебивала Лена Синельникова, самая остроязыкая из девчонок: «Какие полковники, когда его машина появлялась, сам Еременко выбегал навстречу, думал Маршал Советского Союза прибыл».

Под девичий хохот Григорий Борисович, приятно смущаясь, отвечал: «Ну, Леночка, ты и выдумщица. Еременко не приветствовал, а полковники козыряли, это — правда».

...Генерал армии Еременко — командующий нашим фронтом. Строгий был человек. Как-то, обходя службы штаба, он, увидев экспедитора (фронтового почтальона) Ивана Ступакова, лежавшего на нарах в одной из комнат, строго спросил: «А это что за бездельник?». Испуганный Иван вскочил и, вытянувшись, отрапортовал: «Почту дожидаюсь, товарищ командующий, еще не готова». Потом, когда старшина узла связи, где служил Ступаков, за что-нибудь отчитывал его, он гордо заявлял: «Товарищ старшина, я человек знатный, меня сам Еременко бездельником назвал. Вы со мной поосторожней!». Шутил, конечно, экспедитор. Шутил и Баруля — мой однополчанин, ныне отставной майор, регулярно приезжавший с женой в Москву и Ленинград 9-го Мая на встречу с однополчанами, на которой собирались девушки и парни, бывшие с разных областей и союзных республик: с Украины, Узбекистана, Киргизии, Белоруссии, с Урала, Крыма, Кавказа, Сибири. Были веселые застолья, прогулки по городу и снимались группами на фото.

У Гриши была с интересной внешностью супруга, на полголовы выше его. Он рассказал, как он познакомился с нею. Он проводил свой отпуск в Киеве, где родился в 1920 году. В последний день (а вернее вечер) он пришел в кинотеатр, купил два входных билета и ждал до последних минут, что какая-либо девушка не сможет купить билет, кои все были распроданы. И эта девушка вскоре явилась, высокая, красивая, но припоздавшая.

И Грише повезло, она смотрела фильм, сидя со стороны левого бока его, то есть близко к его одинокому сердцу. Он проводил ее до жилища и сказал: «Милая Наташенька, я завтра убываю в свою часть, что расположена в Средней Азии, и прошу Вас быть моей сопровождающей, то есть женой стать моей. Если согласны, то будьте готовы к вечеру, на поезде Киев-Баку мы поедем, а там через Каспий в мой городок». И она ему сказала: «ДА!»

 

Впервые опубликовано в журнале «Подъем»

← Вернуться к списку

115172, Москва, Крестьянская площадь, 10.
Новоспасский монастырь, редакция журнала «Наследник».

«Наследник» в ЖЖ
Яндекс.Метрика

Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru

Телефон редакции: (495) 676-69-21
Эл. почта редакции: naslednick@naslednick.ru