православный молодежный журнал |
Путешествуем вместеПалио в СиенеЕсли бы я ещё имел неосторожность верить в счастье, то искал бы его в неизменности житейских привычек. Ф. Р. де Шатобриан Самое, может быть, итальянское изо всех впечатлений от Италии — это Сиена, живой город-музей в центре Тосканы. В Старом городе и сейчас населения столько же, сколько было в XIII веке, и живут там сиенцы в домах, построенных 800 лет назад. Сиена - своего рода резервация Средневековья — или, если угодно, машина времени, поскольку здесь сохранились не только здания, но и сам дух и традиции средневекового быта. Но древность в Италии часто соседствует с юностью. Лишь только мы вышли к сиенским воротам, как увидели шустрых чернявых мальчишек, азартно игравших в футбол под городской стеной. А уж когда мы познакомились с Сарой, нашим здешним проводником, уроженкой и жительницей Сиены, с этой живой, как ртуть, большеглазой, худой, очень юной женщиной, то ощущение не иссякающей юности этого древнего города стало ещё одним спутником в наших блужданьях по узким, то поднимавшимся, то опускавшимся улицам. Но что важно: как ни тесны эти улицы и переулки, как ни суровы подслеповатые окна и стены домов, но здесь нет того ощущения западни, какое порою охватывало нас во Флоренции. Дело, может быть, в том, что Сиена стоит на холме — и просторные, вольные виды Тосканы сквозят в торцах улиц и наполняют город тем воздухом воли, которого так не хватает нам, русским, блуждающим в каменных лабиринтах средневековой Европы. О чём щебетала наш гид, пока мы, как бестолковые козы за юной пастушкой, спешили за ней, оскальзываясь на гладких камнях? Конечно, она говорила о главном: контрадах и палио. Старый город на протяжении вот уже тысячи лет разделён на семнадцать районов-контрад; населяет одну контра- ду около двух тысяч жителей. Каждый район называется именем какого-либо животного - носорога, пантеры, орла, черепахи, улитки, - и каждый имеет чётко очерченные границы. На рубежах до сих пор происходят драки подростков — вроде того, как и у нас случаются битвы между улицами или кварталами. Но главное в том, что контрада на протяжении многих веков остается настоящей большой семьёй, опекающей и защищающей всех своих чад. До недавней поры даже браки между представителями разных контрад были запрещены. Действительно: как можно женить улитку на носороге, орла на пантере или барана на черепахе? Все дети, рождённые в одном районе, считаются как бы общими: за их ростом, развитием и воспитанием следит - и участвует в нём — весь район. Он же поддерживает “своих” на протяжении всей их жизни, но и воспитанники контрады, куда бы их ни завела судьба, всегда помнят, кто они и откуда, и чтят городскую общину, взрастившую их, наравне со своей собственною семьёй. В каком-то смысле контрада в жизни каждого её жителя является чем-то более важным, чем собственная семья. “Когда я уже не могу жить со своим мужем, — признаётся нам Сара, — он носорог, а они все ужасные, самовлюблённые грубияны! - то я ухожу в свою контраду баранов, и живу там, у родителей, несколько месяцев, пока не успокоюсь...” Коренной житель Сиены никогда не остаётся один. Даже если он не имеет семьи и детей, если он болен, беден и стар, община всегда его примет, утешит, накормит и обогреет. Мы поднялись сначала к собору, который построил Никколо Пизано, — по пути, в контраде орлов, я прикупил бутылку Montepulciano, отличного красного вина, - и продолжали двигаться к площади, главному месту Сиены. То и дело до нас доносилась раскатисто-гулкая дробь барабанов. “Это мальчики репетируют праздничное шествие, — пояснила нам Сара. — Мой сын — ему шесть лет - тоже будет барабанщиком: он очень этим гордится”. То есть, едва появившись на свет, юный гражданин Сиены уже получает ту роль, что ему надлежит играть в будущем, — роль, которую до него исполняли поколения и поколения его предков. Прошлое вообще поразительно живо в Сиене. Наша предводительница, юная женщина XXI века, вдруг горячо обращается к нам: “Я не люблю загружать людей датами, но один год я вас умоляю запомнить: это 1260-й, когда сиенцы — единственный раз! — разбили в бою флорентийцев!” Маслины её глаз заблестели слезами, голос дрогнул — казалось, что она вот-вот разрыдается... Поразительно: то, что произошло почти восемь веков назад, до сих пор наполняло её живым трепетом, гордостью, счастьем! Насколько же прошлое может быть актуальным, живым, существующим “здесь и теперь”, насколько всё то, чем живет настоящее, дышит, можно сказать, вечным воздухом прошлого. Да, настоящее современной Италии во многом определяется её прошлым. Но ведь это и есть формула счастья, секрет которого, как писал Ша- тобриан, в “неизменности житейских привычек”. Итальянцы знают этот секрет и придерживаются его; поэтому, если где-нибудь в мире и есть счастливый народ, живущий в счастливой стране, то это итальянцы в Италии. Неизменность уклада и быта является здесь почти культовым принципом, который соблюдается неукоснительно, как магическое заклинание. Это, в сущности, и есть заклинание, которым итальянцы стараются отогнать те невзгоды и беды, которые неизбежно приходят с новшествами и переменами. И это им почти удаётся - во всяком случае, куда в большей степени, чем нам. Наше-то бытие, в отличие от итальянского, определяется, в основном, будущим, ибо мы - люди мечты, устремлённости в недостижимую даль. Мы не храним своего прошлого и не держимся за него, но, напротив, маниакально стараемся от него избавиться. Может, ещё и поэтому мы так глубоко, так безнадёжно несчастны? Мы не ценим того, что у нас уже есть или было, то есть, по сути, не ценим, не любим самих себя, а гонимся за ускользающим призраком, за мечтой, вместо того чтобы жить настоящим. Но вернёмся в Сиену. Слушая гида, мы выходим на покатую площадь, ту самую, где происходят знаменитые скачки. Палио — конные состязания на главной площади города — проводятся здесь ежегодно, 2 июля и 16 августа. Дистанция — три круга, всего что-то около километра; каждая контрада выставляет лошадь и нанимает жокея, который должен в отчаянной скачке, где разрешены любые толчки и удары, привести лошадь к финишу. Маленькая деталь: ни сёдел, ни стремян нет, и поэтому едва ли не половина лошадей к концу скачек оказывается без всадников. Пожалуй, коррида в Испании менее опасна, чем эти дикие конные скачки на каменной площади. Передать словами тот азарт, с которым сиенцы проводят свой главный праздник, передать ликование победителей и отчаяние проигравших, конечно же, невозможно. Вот лишь несколько красноречивых деталей картины под названием “палио в Сиене”. За четыре дня до состязаний, после жеребьёвки, когда контрада получает свою лошадь, надежду на будущую победу, в каждом районе проходят церковные службы. Лошадей вводят в храмы, читают в их честь молебны, дают им поцеловать крест и завершают всю службу словами: “Иди и вернись победителем!” Чтобы такое “кощунство” было возможно, римскому папе пришлось издать специальный указ, позволяющий жителям города дважды в год осквернять таким образом храмы, ставить лошадей перед алтарями и воздавать им почести, какие воздают далеко не каждому человеку. Победители скачек ежедневно и всей контрадой пируют три месяца. Столы накрывают прямо на площади, лошадь-победительницу, украшенную венками и лентами, ставят у стола на почётное место, дают ей выпить и закусить. Победители веселятся и пляшут, едят и поют, обнимают и целуют друг друга на зависть соседним контрадам. А едва отдохнув от трёхмесячной этой гульбы — или оправившись от поражения — все районы вновь начинают готовиться к палио: собирать деньги, чтобы нанять самого отчаянного жокея, репетировать шествие в средневековых костюмах, учить барабанщиков барабанить, а жонглёров — жонглировать разноцветными флагами. Палио — непрерывное возобновление и сохранение традиции - является центром и целью всей жизни сиенцев; вот уж воистину, их настоящее живёт прошлым. Точнее сказать: прошлое здесь, в Сиене, стало вечно длящимся настоящим. Самих скачек в реальности я, к сожаленью, не видел. Но по фотографиям, фильмам, рассказам — да ещё сидя на тёплых камнях знаменитой сиенской площади - нетрудно было представить безумие палио: тысячи зрителей, стиснутых цепью ограды, вопли толпы и посвист бичей, топот и храп лошадей, свалки из конских и человеческих тел на крутых поворотах трассы... Я сидел на истёртых подошвами тёплых камнях - вокруг, на покатых булыжниках площади, сидело или лежало немало таких же туристов, - прихлёбывал из бутылки тёплое Montepulciano, закусывал коркой пшеничного хлеба... Можно сказать, что таким образом я причащался Италии, вкушая хлеб и вино этой благословенной земли, но думалось мне о России. Я думал: конечно, прекрасно, что здесь, в самом сердце Тосканы — а значит, и всей европейской культуры - так бережно сохраняется всё, что здесь было заложено издавна: стены ратуши, камни собора, булыжники площади. Прекрасно, что дух и традиции древности здесь живы, в том числе и в азартном кипении палио, в том священном безумии скачек, которым каждое лето, вот уже восемь веков кряду, болеет весь город. И как же ужасно, что мы не храним и не ценим того, что у нас, русских, есть или некогда было: мы шагаем в грядущее, забывая историю, предков, обычаи, забывая, по сути, самих себя. Но при этом — вот в чём парадокс! — теряя так много, не храня, не ценя ничего из того, что так ценит Европа, мы всё же себя сохранили как особый, ни на кого не похожий народ, балансирующий на самом краю исчезновенья и хаоса, народ, которого не должно бы давно уже быть, но который ещё существует, надеется, терпит и любит... Вот и пойми теперь, где живёт сердце народа, что питает его непостижную разумом душу и какая судьба предначертана нам, русским?
Андрей Убогий
Из очерка «На счастливой земле». Впервые опубликовано в журнале «Наш современник», № 1, 2013
Предыдущая главка
Продолжение здесь ← Вернуться к спискуОставить комментарий
|
115172, Москва, Крестьянская площадь, 10. Сообщить об ошибках на сайте: admin@naslednick.ru Телефон редакции: (495) 676-69-21 |