Путешествуем вместе

Цветущая сложность

Но религиозная палитра Индии не ограничена индуизмом. Больше того: Индия не была бы Индией, если бы в её духовном — как и бытовом — суще­ствовании не наблюдалось бы поразительно пёстрой смеси различных куль­тур и религий. Как в настоящем индийском соусе должны обязательно прису­тствовать все четыре основных вкуса — то есть кислый, соленый, горький и сладкий, так и в духовном пространстве этой страны уживается нечто несов­местимое.

Вторая по распространенности религия Индии — это ислам. И, хоть циф­ра в 12 процентов кажется не такой уж большой — не забудем, что в числен­ном выражении это примерно соответствует населению всей современной России. Ислам — религия, противоположная индуизму. Многобожию, пестроте, женственной мягкости и пассивной созерцательности индуизма противостоит сухая, активная, жёсткая непримиримость арабского монотеизма. Разумеет­ся, два эти мира — исламский и индуистский — не могут мирно сосущество­вать; проблема “муслим-терроризма” на сегодняшний день — едва ли не са­мая серьёзная из политических проблем Индии. Но, с другой стороны, при всей напряжённости противоречий, возникающих между исламом и индуиз­мом, ислам нужен Индии, как некий противовес — или, можно сказать, как закваска бывает нужна для того, чтоб аморфное, женственно-вялое тесто под­нялось и обрело бы в себе самом новые, жизненно важные свойства.

Помимо того, что ислам с индуизмом сложно и драматически сосущест­вуют, создавая энергетически напряженное поле взаимных влияний, не поз­воляющее Индии лечь в сонный дрейф абсолютной пассивности — по русской пословице, на то и щука в море, чтобы карась не дремал, — но из союза- вражды ислама и индуизма родилось ещё и дитя: религия сикхов.

Сикхизм — это своего рода прививка активного и молодого ислама на древнее и уже обомшелое древо индуизма. Генетически, по своим корням и основам, сикхизм несомненно вырастает из традиционного индуистского ми­ровоззрения. Но психологически сикхизм стоит ближе к исламу. Это религия воинов, которые не расстаются с оружием и в любой миг готовы вступить в безоглядное и решительное сражение. Для классического индуизма такая во­инственность непредставима; но, не будь в Индии сикхов, страна имела бы совершенно другую судьбу и иное лицо.

Кстати о лицах: сикхи очень красивы. Спокойная твердость и чувство собственного достоинства выделяют лицо и взгляд сикха в любой, самой пёстрой толпе. А внешние атрибуты — тюрбан, борода и кинжал или сабля — лишь подтверждают, что ты не ошибся, и перед тобою действительно сикх.

Не успеешь налюбоваться на сикхов — как тебя привлекают вдруг люди совершенно иной энергетики. Через толпу, глядя под ноги — чтоб не насту­пить, не ровён час, на какого-нибудь муравья, — застенчиво-мелкой поход­кой движется группа людей в белоснежных одеждах и в марлевых масках на лицах. Если сикхи идут, сознавая себя как бы центром всего мироздания — то люди в белом, напротив, стремятся как бы исчезнуть, стать незаметно-бес­плотными: чтоб не обидеть кого-нибудь в этом дивно устроенном мире, не на­нести вреда какой-нибудь крошке-козявке, не споткнуться б о камень — ибо камень, он тоже живой, и способен почувствовать боль — чтоб пройти свой назначенный путь от рождения и до нирваны максимально легко, незаметно, подобием облака или дуновения ветра.

Это джайны, и их главный принцип — тот же, что и у медиков: “не навре­ди”. Этот принцип понимается и исполняется ими буквально: скажем, заня­тия сельским хозяйством, при которых не избежать вторжения в землю, и повреждения там каких-нибудь корешков или червячков — эти занятия джай- нам противопоказаны. А правило “ничего нельзя резать” доведено до того, что собственные волосы на голове и на теле джайны не стригут и не бреют, а буквально выщипывают: один волосок за другим.

То, что все джайны вегетарианцы, само собой разумеется. Наиболее продвинутые из них вообще отказались от пищи и питаются только солнечным светом: именно к джайнам относится большинство “солнцеедов”. От коммен­тариев к этой теме я воздержусь: не хочется обижать симпатичных, безвред­ных людей.

Нам бы поучиться у джайнов тому, как можно бережно, трепетно отно­ситься ко всему мирозданию, включая растения, насекомых и даже камни — как можно бояться непоправимо нарушить что-либо в мире, который создан не нами и который поэтому не нам с вами радикально переделывать и “улуч­шать”. Единственное, что в нашей власти, и на что мы имеем моральное пра­во — это улучшить самих же себя. Вот этим-то и занимаются джайны; глядя на их просветлённые, скромные, добрые лица — начинаешь и сам мечтать: вот бы перестать есть мясо, и вообще перестать что-либо есть, скинуть одеж­ду да и бродить себе этакой полубесплотною тенью по пыльным индийским дорогам...

Среди множества вер и религий, сосуществующих в Индии, есть и род­ное нам христианство. Причём христиан не так уж и мало — около двадцати пяти миллионов. То, почему христианство — религия, столь, казалось бы, близкая духу миролюбивой, уступчивой, аскетически нищей страны — не по­лучило здесь, в Индии, широкого распространения — это тема отдельного размышления. Возможно, что не последнюю роль здесь сыграло долгое вла­дычество англичан: трудно полюбить и принять религию, которую исповеду­ют жадные, бессердечные и самовлюбленные колонизаторы.

Осталось упомянуть ещё буддизм и зороастризм — чтобы завершить бег­лый обзор важнейших для Индии религиозных систем.

Буддизм, как ни странно, Индия тоже не приняла. Учение, выросшее из индуизма и рождённое индусом Гаутамой, нашедшее первых поклонников здесь же, в Оленьем парке Сарнатха — учение, которое при царе Ашоке явля­лось даже государственною религией — тем не менее, Индия вытеснила из себя, как инородное тело. Возможно, важнейшая из причин — это то, что буд­дизм отрицает кастовое деление. Видимо, Индии, для сохранения своего самобытно-национального образа жизни, кастовость необходима: как струк­тура, организующая хаос текучего, пёстрого социума этой огромной и много­людной страны. С буддизмом Индия перестала бы быть самою собой — и вот именно инстинкт самосохранения заставил индусов отторгнуть буддизм и как бы выдавить его в страны Центральной и Юго-Восточной Азии. где он прек­расно прижился.

Религия огнепоклонников, зороастризм — наследие древних иранцев. Любопытно, что наш Аркаим, прото-город, располагавшийся к югу от нынеш­него Магнитогорска, был колыбелью зороастризма; так что одна из крупней­ших индийских религий пришла на Индостан с территории современной Рос­сии. У огнепоклонников всего интереснее их похоронный обряд. Мёртвых не хоронят и не сжигают, а бросают на растерзание грифам, в священные “баш­ни молчания”. Очевидно, что этот обычай сложился среди каменистых, без­лесных иранских нагорий, где нельзя ни сжечь мёртвого, ни закопать его в землю. Интересно и то, что современные огнепоклонники связывают со сти­хией огня повседневную жизнь: так, большинство воротил индийской метал­лургии — именно зороастрийцы.

Даже самый короткий и беглый обзор тех религий, что существуют в те­перешней Индии, представляет картину удивительной сложности и пестроты. И ведь всё это органично живёт, развивается, дышит; любая из упомянутых выше религий имеет миллионы последователей — и существование одних ни­чуть не мешает, а даже способствует процветанью других. Вот это и есть та цветущая сложность, о которой мечтал и так страстно писал наш “византиец” Леонтьев. Наверное, Индия полюбилась бы Константину Леонтьеву ещё боль­ше, чем Константинополь; ибо трудно даже вообразить страну, которая ярче, чем Индия, могла бы представить весь спектр, всю палитру сосуществующих в бытии человечества религиозных систем.

 

 

Андрей Убогий

 

Из очерка «В стране радости»

 

Впервые опубликовано в журнале «Наш современник»

 

Следующая главка

 

Предыдущая главка

← Вернуться к списку