Путешествуем вместе

Поход на речку Безымянку

Последним моим открытием в окрестностях нашего селенья была водяная мельница.

 Годам к десяти-двенадцати я вместе с друзьями, неутомимыми землепроходцами, уже измерил вдоль и поперек все поля, леса и косогоры. Побывал в самых отдаленных и заповедных местах – в Уджейских логах с их топкими моховыми болотами, на Скрипкином озере, славном утиными базарами, на горе Градунчихе, откуда в ясный день видны райцентр Каратуз Казачий и гольцы Саян за ним, даже летом сверкающие ослепительно белыми снегами. Узнал все крестьянские работы – как пашут и жнут, как мечут сено, доят коров, стригут овец и объезжают молодых коней. Постиг тайны многих редких ремесел, заглядывая в кузню и столярку, в шорню и пимокатку…

 Но мне долго не удавалось ознакомиться с мельницей. Она располагалась не просто далеко, а в местах, негласно «принадлежавших» пацанам с другого конца села. Стояла на небольшой, но быстрой речке Безымянке, которая только начиналась на нашенских землях, а далее текла к деревне Худоноговой, в соседний Минусинский район. В общем, мне с моими приятелями туда не лежала дорога. Побывать там с отцом тоже не получалось. Как и многие мужики, он обычно ездил на мельницу осенью, после уборки хлебов, чтобы до ледостава намолоть «новины». Или весной, когда мельничный пруд распирало от полых вод и жернова крутились без перерывов. Но меня в эти поры держали школьные занятия.

 И все же мечта моя сбылась. Припозднившись с весенним помолом, отец засобирался на мельницу июньским летом, когда я уже гулял на каникулах, вольный, как птица, и сам пригласил меня с собой. Сборы он начал с вечера. Я вызвался помочь ему провеять пшеницу. Двумя руками крутил нашу колченогую сортовку, менял ведра под желобками для зерна и охвостьев, держал мешки, в которые отец ссыпал очищенную пшеницу. Их получилось целых два, да еще с гаком. И когда наутро меня разбудили, чтобы ехать на мельницу, то я увидел, что этот гак – в полмешка с лишком – отец нарочно поставил в дрожки поверх пузатых кулей и подмигнул мне поощрительно:

 – Твой привесок. От прошлогоднего заработка.

 И хотя я понимал воспитательные уловки родителя, мне было приятно увидеть свой пай, приготовленный к помолу. Тем более, что я и впрямь минувшим летом неплохо потрудился на сенокосе – возил копны на старой кобыле Мухортухе и заработал двадцать три трудодня и сорок соток. Рядом

с ним, с этим привеском, и усадил меня отец, когда взял в руки вожжи, чтобы тронуться в дальний путь, к Минусинской грани.

 Мы проехали вдоль всего села. Я очень сожалел, что мои друзья еще дрыхли в этот утренний час и не видели меня, восседавшего на мешках вроде «медвежонка на плоту» в городошной фигуре. Как бы они позавидовали мне, ехавшему на водяную мельницу! Неважно, что многие из них уже бывали там – поездки на мельницу всегда оставались желанными и почетными.

 Спустились под Шелехову гору, зимой служившую катушкой, не спеша одолели долгий Петуховский тянигус и выехали за поскотину. Здесь начиналась уже как бы другая страна, подстепная, называемая Минусинской котловиной.

 И если прежде, равнодушно скользя глазами по знакомым дворам и деревьям, я было стал позевывать, то теперь разом оживился, завороженный панорамой, открывшейся перед нами. Отсюда, с возвышенных пашен, видно было все наше селенье, с сизыми дымками над крышами, с рыжей горбушкой Татарской горы за огородами, с голубой змейкой Тиминой речки у её подножия, с белыми коровниками у околицы…И все это – в окружении зеленых рощиц, две из которых, ближе других шагнувшие к домам, были сельскими кладбищами – «мирским» и «староверским».

 Видом на наше село мне доводилось любоваться и ранее, с той же Татарской горы или с пожарной вышки. Но, кажется, так широко и величаво оно смотрелось только с этих полей, через которые уходили от нас самые дальние и влекущие дороги – к реке Тубе, оглашаемой настоящими пароходными гудками, к старинному городу Минусинску и на колхозную водяную мельницу. Эта третья дорога пролегала под Мельничным маяком, давшим название всему здешнему урочищу, которое отличалось хлебородностью полей и грибными березниками, и рясной клубникой на залежах между ними. Но хлеба еще были всходами, клубничники на солнечных полянах лишь начинали цвести, а грибами в лесу вообще не пахло, потому все мое внимание было отдано маяку. Прежде я видел его только издали, черневший на горизонте буквой «А». Но теперь, когда мы подъехали к нему совсем близко, маяк удивил меня своими громадными размерами. К тому же оказалось, что он стоял не на двух, а на четырех ногах из кантованных бревен, имел не одну, а несколько поперечных обвязок и завершался шпилем, на котором в этот миг сидела крупная крючконосая птица, похожая на коршуна.

 – Канюк! – махнул отец кнутовищем в её сторону. – Сусличат высматривает.

 И темно-бурый канюк, словно в подтверждение своего прозвания и ремесла, встрепенулся, снялся со шпиля, пронзительно заканючил «ки-и», «ки-и-и» и поплыл над полем, изредка останавливаясь и тряся крыльями.

 Но вот изумрудные поля кончились, дорога пошла по лысоватому холму, и вскоре перед нами открылся широченный лог с крутым спуском. Над узкой дорогой нависал глинистый обрыв, изрытый норками береговушек. Внизу ложбину пересекала высокая плотина, подпиравшая пруд, истоки которого уходили в ивовые заросли. На другом, более пологом берегу зеленел березовый лес с вкраплением черемуховых куртин. А у самой плотины возвышался башней бревенчатый амбар с крутой крышей. Верхнюю часть его соединяло с плотиной подобие мостков на сваях, а к нижней, прямо в раскрытые двери, вела извилистая дорога. От башни исходил шумный плеск воды и словно бы чье-то частое дыханье.

- А где водяное колесо? – спросил я, сообразив, что высокий сруб

и есть мельница.

 – Там, за амбаром, – махнул отец.

 Он приостановил лошадь, взял стежок, лежавший в телеге, и вставил между спицами задних колес.

 – Притормозим, чтоб Карька воз не растрепал.

 И мы начали спускаться к мельнице, оставляя на красноватом суглинке торные полоски от пошедших юзом колес.

 Внизу отец растормозил телегу и повернул к мельничному амбару. Из него в ту же минуту вышел бородатый мельник Евсей Белых, наверное, чтобы посмотреть, кого Бог послал. А я, движимый любопытством, соскочил на ходу с дрожек и помчался вдоль плотины к висячим мосткам, соединявшим её с верхом амбара, за которым скрывалось таинственное мельничное колесо.

 

Александр Щербаков

Из очерка «Мельница времён»

               Продолжение

← Вернуться к списку