Путешествуем вместе

Путешествие в Гималаи

 

Сдав номер и оставив в камере хранения часть вещей до возвращения из Гималаев, отправились в аэропорт. Эта обычная практика большинства оте­лей и не требует дополнительной платы, но сохранность вещей при этом га­рантируется.

Камал в этот раз провез мимо королевского дворца, занимающего целый квартал в центре города. Через ажурную решетку обширного парка виднелось розовое здание со стилизованной под пагоду крышей, украшенной маленьким шпилем. У главных ворот и по периметру ограды автоматчики в черной наци­ональной форме — охраняют покой монарха от местных сторонников демокра­тии и маоистов.

Прежде чем сесть в двадцатиместный самолет, вылетающий в город Покхара, прошли через тщательный личный досмотр и скрупулезное изучение каждого предмета в наших рюкзаках. Такие строгости связаны с непрекращающейся гражданской войной. Маоисты ставят целью установление в Непале коммунистического режима с сохранением капиталистического сектора в эко­номике, по примеру Китая.

Я сел у иллюминатора, так, чтобы в полете было удобней созерцать Боль­шие Гималаи. Вскоре белоснежные вершины одна краше другой поплыли справа на уровне глаз. По разделяющим их каньонам ползли мощные ледни­ки. А прямо под самолетом лесистые “лилипуты” — горы в каких-то три-четыре тысячи метров высотой. Кстати, в Непале аж 1310 пиков, превышающих отметку 6000 метров. Представляете — 1310! У нас в России самая высокая гора Эльбрус имеет рост 5642 метра. Я уж молчу про Западную Европу — зна­менитый Монблан не дотягивает и до пяти тысяч метров.

С берегов рек кое-где поднимались столбики дыма погребальных кост­ров. Непальцы уверены, что только кремированием тел умерших можно ос­вободить и подготовить их души к новому рождению — реинкарнации. При этом белый дым означает, что человек прожил благочестивую жизнь, а чер­ный, что он много грешил. Пепел и одежду усопших после кремирования сбрасывают в реку, которая уносит их в священный Ганг (все реки Непала впадают в него).

Наконец, вот она, Покхара — идиллический курортный город на западе королевства, растянувшийся вдоль живописного озера Пхева Тал (тал озна­чает озеро) в окружении гор — высоченных, белоснежных на севере и невы­соких, зеленых на юге. Озеро, второе по величине в Непале, имеет в длину четыре километра. В его окрестностях живут гуркхи — отважные, стойкие во­ины, служащие наемниками во многих армиях мира. Здесь же родина зна­менитого боевого ножа — кукри, постоянного атрибута солдат гуркхов. Его лезвие напоминает по форме крыло сокола с заточкой по вогнутой грани.

Покхара веками была важным перевалочным пунктом торговли Индии с Тибетом. Сейчас это туристический и курортный центр с множеством оте­лей. Из их окон открывается вид на великолепные горные ландшафты. Неда­ром Покхару еще называют “воротами” к крупнейшему горному массиву Гималаев — массиву Аннапурны.

Этот город — рай для ничегонеделанья и безмятежного отдыха. Приезжая сюда, европейцы, завороженные окружившей их красотой, ровным, стабиль­но теплым климатом, приветливыми улыбками, впадают в состояние беспеч­ного блаженства. Расслабляющее очарование этих мест ощущаещь сразу, как только выходишь из самолета.

Если встать лицом к Гималаям, слева на западе за самым глубоким в ми­ре ущельем Кали Гандаки виднеется вершина Дхаулагири (8167 м). А справа начинается обширный массив Аннапурны, увенчанный двенадцатью пиками, высота которых превышает семь тысяч метров. Ближе к Покхаре центр пано­рамы занимает гора Мачхапучаре (Рыбий Хвост — 6997 м) с раздвоенной вер­шиной, из-за которой она и получила такое название. На мой взгляд — это одна из самых красивых горных вершин мира. Не случайно она у непальцев имеет статус священной горы, и взбираться на нее запрещено. Дальше, за горным массивом, на севере — древняя, таящая множество тайн, камени­стая высокогорная пустыня — Тибетское плато средней высотой четыре-пять тысяч метров!

Разместившись в небольшом уютном отеле с ухоженным садом и множе­ством цветов, прошлись по туристической улице, вытянувшейся вдоль бере­га озера: сплошь ресторанчики, магазинчики, лавочки, арт-галереи (вокруг города такая красота, что самому хочется взять в руки кисть).

Ужинали под открытым небом прямо на берегу. Отсюда хорошо виден не­большой остров с голубым дворцом — летней резиденцией короля Непала. Он лишен роскоши и напоминает обычную загородную дачу. Весь вечер на сцене пели и танцевали местные артисты. Кстати, очень профессионально, а главное, с душой. Мы с немногочисленными пока посетителями (сезон только начался) вдоволь насладились народными мелодиями и зажигательны­ми танцами под благоухание ночных цветов.

Перед сном еще раз обсудили с Камалом маршрут. В итоге выбрали “Джомсом треккинг”, ведущий по тысячелетнему паломническому пути к свя­тилищу Муктинатх. Тропа пролегает по дну ущелья Кали Гандаки, в окружении семи- и восьмитысячников, чьи вершины возвышаются над его дном на 5500 метров! В таком каньоне, пожалуй, можно спрятать Кавказский хребет! Здесь, в Гималаях, всё каких-то неправдоподобно циклопических размеров.

Ночь выдалась беспокойной. Четверо непальцев в соседней комнате, ви­димо, накурившись марихуаны, так громко общались между собой, что раз­будили всех обитателей отеля. Я с час терпел, но потом, придав своему лицу строгое начальственное выражение, постучался и, когда они открыли дверь, попросил не шуметь. Поскольку выразить это пожелание ни на английском, ни на непальском я не мог, прибегнул к языку жестов: приставил палец к губам и произнес “Тс-ссс”. К моему удивлению, никто из парней не стал пререкаться. Они сразу перешли на шепот, и остаток ночи мы спали в пол­ной тишине.

Утром купили билеты, оплатили пермит — пропуск в национальный парк Аннапурны^[1] — и после привычного досконального досмотра прошли по полю к двенадцатиместному самолетику. Из одиннадцати пассажиров — четверо местных жителей, семеро иностранцев. Кроме меня, один молодой немец, молодожены из Польши и отец с дочерью и сыном из Австрии.

Поскольку в ряду два сиденья, все места были у иллюминаторов, благо­даря чему каждый из нас имел возможность в течение получаса любоваться незабываемым зрелищем полета в ущелье и пережить невероятно острые ощущения. Летели на высоте одного километра. Самолет, постоянно лавируя в причудливой теснине, порой так близко пролетал мимо скальных выступов, что катастрофа казалась неизбежной, но, на наше счастье, за штурвалом си­дел виртуоз летного дела.

В иллюминатор было хорошо видно, что снеговая линия начинается с вы­соты примерно пяти тысяч метров. Это в конце зимы. Летом она наверняка поднимается еще выше. В наших же горах даже в июле снег может лежать на высоте и менее трех тысяч метров.

Ущелье, довольно широкое вначале, сужалось и становилось все мрач­ней. Река, бегущая по дну, вся покрыта белопенными барашками. По обе стороны от нее ступеньками поднимаются рукотворные террасы — небольшие поля. Между них редкие домики. На склонах гор вовсю цветут малиново-си­реневые рододендроны. Из боковых ущелий, забитых в изголовьях льдом, вырываются жемчужными каскадами студеные ручьи. В местах их впадения в речку образуются веерообразные намывы из валунов и гальки.

Городок Джомсом (2713 м) раскинулся в месте резкого расширения уще­лья на высоком каменистом берегу реки, грохочущей в глубокой щели. После Покхары с температурой 25—26°С здесь прохладно: 12—13°С. В сочетании с холодным ветром разница весьма ощутимая. Поселение состоит из одной, с несколькими короткими ответвлениями, улицы. Его центральная часть сплошь застроена двухэтажными горными приютами с магазинчиками и лавками на первых этажах и открытыми террасами на крышах.

Камал здесь уже бывал и сразу повел меня к одиноко стоящему двухэтаж­ному дому с плоской крышей, по краям которой сложены поленницы дров. Хозяйка по имени Таши сразу усадила нас за стол и накормила цампи: тибет­ским чаем, смешанным с ячменной мукой до кашеобразного состояния. По­сле завтрака провела во двор, где стояли две лошадки: низкорослые, мохна­тые, очень похожие на наших башкирских. Рядом с ними местный проводник и портер^[2] в одном лице — Дордже, худощавый, невысокий непалец лет трид­цати. Часть нашего груза он навьючил на лошадей, а самую тяжелую поклажу закинул себе за спину. Лошадям на шею повесил по холщовой сумке с зер­ном. Чтобы нам было удобней ехать, на деревянные седла положил волося­ные подушки.

Посреди городка на пологом скате горы разместилась воинская часть, обнесенная тремя рядами колючей проволоки, с пулеметными гнездами, смотровыми вышками по углам и у ворот, казармой, хозблоком, полосой пре­пятствий для тренировок. Кругом солдаты, офицеры в камуфляже. Главная задача этого гарнизона — блокирование ущелья в случае вторжения маоистов со стороны китайского Тибета.

Единственная дорога, проходящая мимо воинской части, с двух сторон перекрыта шлагбаумом. Нас окликнули постовые. Проверили пропуск, доку­менты, наличие лицензии у гида, записали мои паспортные данные в журнал и пожелали счастливого пути.

Вышли из Джомсома в 9.00. Так началось наше небольшое путешествие, или, как говорят здесь, “треккинг”, в горы.

По узкому мосту перешли через бурную речку и по валунам, устилавшим едва угадываемую тропу, зашагали к заветной цели — древнему монастырю Муктинатх (высота 4000 м).

Ущелье все расширялось, и река вскоре исчезла среди бесчисленных ва­лунов. Только местами, в подтверждение того, что она где-то под нами, между камней сочится вода. Лошади идут размеренно, но ревниво следят за лидерст­вом: то одна вырвется вперед, то другая — тоже, как люди, соперничают.

Со дна каньона пяти восьмитысячников не было видно, но даже гребни-зуб­цы четырехтысячников впечатляли. Они, правда, не покрыты снегом и оттого кажутся угрюмей и суровей своих более рослых заснеженных собратьев. Прой­дя километров семь, в одном из подошвенных обрывов на высоте ста метров увидели несколько десятков пещер. Дордже пояснил, что в них обитают отшель­ники — саддху. Для меня осталось загадкой, как же они в свои пещеры забира­ются? По веревочным лестницам, или по узким горным тропам, или иным спо­собом? Дордже не смог дать внятного ответа на эти вопросы — сам не знает.

По дну реки, несмотря на качающиеся под копытами валуны, шли доволь­но резво и через три часа оказались в деревушке с двумя ресторанчиками. Заказали национальную еду — тали: на большом блюде, в мисочках, разло­жены соус, мелко накрошенные овощи, вареная картошка и гора риса. Рис поливают острым соусом и едят вприкуску с овощами. Вместо хлеба к тали подают круглые, тонкие, почти прозрачные лепешки из бобовой муки — по- пар. Перекусив, двинулись дальше.

Через полкилометра ущелье разветвлялось. Основная ветвь уходила чет­ко на север, где за труднодоступным районом Мустанг и перевалом Больших Гималаев простирается таинственный и легендарный Тибет. А боковая — тоже циклопических, по европейским меркам, размеров — на восток, вправо по хо­ду. Она ведет к священному для непальцев месту Муктинатх, где расположен одноименный монастырь с храмами V века, охраняющими святой источник и голубой огонь, постоянно горящий между камней. В храме лежит слепок гуру Римпоче — основателя монастыря. Как раз на том месте, где он любил меди­тировать, и забили веером упругие струи святого источника. Буддисты счита­ют, что если омыть макушку головы под каждой струей, то у человека очис­тится карма, восстановятся жизненные силы.

Тропа в это ущелье круто, сразу метров на шестьсот, уходила вверх. Одо­лев половину подъема, лошадки совсем выдохлись. Еле передвигая ноги, они все чаще останавливались перевести дух. Портер, правда, не давал им рас­слабиться и криком заставлял идти дальше по карнизу в два метра шириной. За его краем открывалась манящая и пугающая бездна. Сорвешься — с пол­минуты свободного падения обеспечено. Чтобы страх не сковал тело, я туда старался не заглядывать.

Несколько раз встречались с караванами навьюченных ослов и лошадей, идущих вниз. Только услышишь позвякивание колокольчика, точнее, жестя­ного колокола, так сразу ищешь расширение тропы, чтобы встречный осел ненароком не спихнул тебя своим вьюком в пропасть. Караван обычно сопро­вождают два-три непальца. Кто пешком, кто на лошадке. У некоторых лоша­ди высокие, такие же, как в России скаковые. Они и идут столь резво, что наездникам приходится их сдерживать.

Попадались и одиночные портеры. Вид щуплого, тонконогого непальца, несущего огромную корзину или необъятный тюк, весом превышающий его собственный, вызывал волну восхищения. На отдых они останавливаются редко. Обопрут корзину на какой-нибудь выступ скалы, постоят минут пять, и дальше, как заведенные, вроде не торопясь, а в итоге получается, что идут довольно быстро.

Окружающие нас горы очень разные по рельефу, структуре и цветовой ок­раске. Одни округлые, пологие. Другие сплошь из остроконечных скал, ба­шен, зубцов. Их цвет меняется в еще более широком диапазоне: от желтого, оранжевого, бордового до серого, почти черного. Часть гор сложена из плот­ных, кристаллических пород, часть из рыхлых, осадочных. Последние осо­бенно сильно изрезаны ущельями. Зрительно впечатление такое, что две зем­ные тверди сошлись лоб в лоб и, вздыбившись гранитными монолитами на семь-восемь тысяч метров, вознесли заодно и покрывавшие их осадочные, мягкие конгломераты, спрессованные из гальки, песка, известняка. Поэтому в таких местах даже небольшой ручей может промыть ущелье-каньон глуби­ной более тысячи метров, склоны осадочных гор оживляют длинные языки осыпей, с конусами у подножья.

Среди коренных пород выделяется одна, необычная по внутренней струк­туре. Её черно-серые глыбы легко колются топориком на длинные тяжелые поленья, и непальцы наловчились складывать из них высокие каменные забо­ры, напоминающие деревенские поленницы дров.

Поднимаясь к монастырю, прошли через несколько деревушек. Горы вокруг такие громадные, что деревушки на их фоне выглядят как россыпь светлых песчинок. Три из них притулились прямо по ходу, а одна, с красной башней-монастырем на столообразной скале, на противоположном скате ши­рокого, глубиной километра два, ущелья. Вокруг деревушек на морщинистых склонах разбросаны поля-террасы. Террасы, террасы... Сколько сил надо вложить, чтобы на крутом горном склоне сотворить ровный плодородный участок. При этом каждая терраса еще обнесена оградой из дикого камня. Вдоль нее текут горные ручьи, и если возникает необходимость полить одну из террас, ручей перекрывают и воду перенаправляют в открываемое в ограж­дении отверстие. Когда почва поливаемого участка пропитается влагой, рас­текающейся по межрядным желобам, отверстие закрывают и ручей направля­ют для полива другой террасы.

Землю в этих местах до сих пор пашут обыкновенной деревянной сохой с металлическим зубом. Они стоят почти во всех дворах. На полях выращива­ют в основном ячмень и картофель.

Возле каждого дома за деревянными ткацкими станками сидят женщины. Ткут из шерсти яков и коз теплые кофты и шарфы, состоящие из цветных по­лосок, среди которых преобладают красные и черные цвета.

За оградой, под навесами буйволы и коровы карликовых размеров. И лю­ди здесь невысокие, худенькие. Невольно возникает ощущение, будто горы высасывают из всего, что их окружает, все соки. Черные яки тоже оказались не такими крупными, как представлялось из описаний. Зато у них действи­тельно очень вкусное и питательное молоко, из шкур шьют теплую, добротную одежду, а высушенный навоз служит топливом для печей. (Так же как коро­вий и козий — с дровами здесь сложно).

Древний монастырь Муктинатх раскинулся в самом изголовье ущелья и был хорошо виден за много километров благодаря белому контуру каменной стены, опоясывающей его. Внутри угадывались силуэты храмов, ступы, де­ревья. За монастырем гора круто уходила в небо и завершалась ослепитель­ной снежной вершиной, как бы парящей над святым для буддистов местом.

За три километра до монастыря, после прохождения через Белый город — разрушенную и заброшенную крепость зловещего вида, опять начались кру­тые подъемы, перемежающиеся короткими спусками. Лошади ковыляли из последних сил, а Дордже все нипочем. Знай напевает, не переставая, свои непальские мотивы. Вдоль тропы стали встречаться камни с вытесанными на них мантрами. Сколько в этом труда и почтения к Будде!

Взобравшись на очередное ребро отрога, мы увидели внизу, метрах в че­тырехстах, озерцо. Из этого озерца вытекал ручей, бежавший... на переваль­ный изгиб. Я не верил своим глазам. Наш караван легко спускается к воде, а ручей так же легко бежит вверх навстречу к нам!!! “Невероятно, не может такого быть”, — говорю я себе и, дойдя до озера, опять возвращаюсь назад к перевальному изгибу. Иду и чувствую явный подъем, но вода, опровергая все законы физики, своенравно и непринужденно продолжает бежать рядом со мной, а достигнув верха, еще резвее устремляется вниз. Отойдя в сторону, я прикинул на глаз перепад высот между озером и седловиной — не меньше шестидесяти метров, то есть подъем где-то десять градусов. Чтобы в спокой­ной обстановке попытаться понять, иллюзия это или необъяснимая аномалия, сделал несколько фотографий и снял этот отрезок ручья на видео.

Остановились на ночевку в деревне у хозяина трехэтажного горного при­юта по имени Чен. Первый этаж хозяйственный. На втором большая столовая со столами, застланными толстыми покрывалами, кухня, хозяйские спальни. А на третьем (проход на него по лестнице через открытую террасу) шесть гос­тевых комнат. На террасе стоит солнечный подогреватель воды. Он похож на перевернутый зонт с зеркальным рефлектором внутри. В точке фокуса лучей солнца установлена емкость, в которой греется вода. Просто, экономично и изящно!

Как только солнце закатилось за гору, резко похолодало. Пока сидел в столовой в ожидании ужина, основательно продрог. Чен, видя, что меня тря­сет         (сказывалась, видимо, и ощутимая нехватка            кислорода), засыпал в          чугу­нок          с отверстиями по бокам горящих древесных углей (огромная      щедрость

для этих мест) и поставил его под стол, укрытый толстой шерстяной скатер­тью. На меня сразу хлынули волны тепла, и вскоре я ожил. Дрожь прошла, вернулась способность говорить. Как важно, оказывается, чтобы ноги были в тепле. Ко мне подсели сначала Камал, а за ним хозяин — тоже к теплу тянут­ся. Через Камала я поинтересовался:

—                      Чен, в трех километрах отсюда есть озеро, из которого вытекает ручей, и течет он не вниз, как ему положено, а вверх. Так ли это и с чем это связано?

Судя по реакции, мой вопрос хозяина удивил:

—                      А как же ему течь? Ему же надо к речке, а         речка за бугром.

—                      Но вода не может течь вверх.

—                      В этом месте вода всегда так течет — сначала вверх, а потом вниз. Что непонятного?

Ему, прожившему здесь почти пятьдесят лет, такое поведение ручья бы­ло так же естественно, как и то, что солнце встает на востоке, а заходит на западе.

За ужином я почти ничего не ел — не хотелось. Спал напряженно, с чув­ством какой-то неясной тревоги. Голова кружилась, побаливала. К тому же слегка подташнивало. Налицо все признаки горной болезни. Утром по насто­янию Камала съел две порции чесночного супа и выпил несколько стаканов чая — сразу полегчало. Оказывается, при горной болезни самое главное — пить побольше жидкости, так как организм на высоте быстро обезвоживает­ся. И следить, чтобы в легких не появился звук, похожий на скрип снега под ногами в морозный день. Но если легкие заскрипели — немедленно вниз. Иначе смерть в течение суток гарантирована. Успокаивает то, что с этим яв­лением люди сталкиваются при подъеме свыше 6000 метров, хотя быть наче­ку следует и на меньших высотах.

Удивила и порадовала чистоплотность жителей деревни. С утра все спус­каются по обледенелым камням к горному ручью умываться, чистить зубы.

По улице прошло огромное, голов в двести, стадо коз. На площадь, к сво­им ткацким станкам, потянулись одна за другой женщины. Кое-кто разложил рядом на деревянном столе местные сувениры: всевозможные бусы из поде­лочных камней, бронзовые статуэтки Будды, Шивы, ножи кукри, шарфы, нос­ки из шерсти яков и коз, филигранные изделия из кости. У жилищ на солнце развалились собаки, рядом кошки. У всех такие блаженные морды, будто они находятся в состоянии полной нирваны. Не зря говорят, какие люди, такие и животные.

Из деревни к монастырю крутая тропа, но если идти размеренно, без рывков, одолевается она запросто. Трехметровой высоты стена-ограда тянет­ся замкнутой ломаной линией и охватывает все монастырские постройки и крупноствольный лес — единственный во всей округе. Вход в монастырь че­рез калитку рядом с массивными воротами, украшенными красивой каменной аркой-пагодой.

Встретившие нас монахини усадили за стол и напоили непальским чаем. Рядом, у дверей в храм, дымила чаша с можжевельником. Запах приятный, ус­покаивающий. Да и сама местность дышала безмятежной умиротворенностью. Потом одна из монахинь провела нас по монастырю, показала отдельно стоя­щие ступы.. На всем печать древности. Сводила и к “месту силы”, где прямо из земли вырываются языки пламени. По преданию, этот огонь зажег сам Буд­да. Рядом с ним, из-под камней, бьет многоструйный источник. Здесь сходятся и сосуществуют одновременно все четыре стихии: Вода, Огонь, Воздух, Зем­ля. Видимо, этим и обусловлен выбор места для строительства монастыря.

В храме я приобрел длинные гирлянды разноцветных флажков с мантра­ми. На каждом флажке, а их было сотни две, по совету монахини написал имена самых близких мне людей. Поднявшись по склону горы, до отметки 4200 метров, нашел свободное место и растянул буддийские обереги звез­дочкой. Их тут уже многие десятки. Некоторые развешаны отчаянными скало­лазами прямо по отвесным стенам.

Отсюда горы предстают во всей своей красе и мощи. Глядя на них, ясно сознаешь, сколь мелки и ничтожны наши житейские проблемы в сравнении с этими грандиозными творениями Природы. Величие открывшейся взору пано­рамы обострило способность воспринимать и чувствовать многое из того, что прежде не замечал. Мир стал шире и многозвучней. Исподволь крепло ощуще­ние, что находишься в пограничном состоянии между Землей и Небесами: сто­ит лишь чуть-чуть напрячься, и станет доступным другое измерение. Зайдешь в Пространство вне времени и увидишь Вечность, и сам станешь ее частью...

На обратном пути набрался храбрости и прошел-таки под ледяными струя­ми святого источника, подставляя под них, как того требует поверье, макушку головы. Когда вытерся и оделся, ощутил небывалый прилив сил и бодрости.

Что интересно, в Катманду, на высоте тысяча триста метров солнце про­сто слепит, а здесь, на четырех тысячах метров, оно, как будто жалея горцев, усмиряет свой блеск. Светит приветливо, нежно.

Вторую ночь в высокогорье провел в глубоком безмятежном сне — орга­низм начинает адаптироваться. Утром чувствовал себя настолько хорошо, что предложил Дордже сразу идти на перевал Горунг, но он настоял на том, что­бы еще один день провести в Муктинатхе для более глубокой акклиматизации.

День посвятил прогулке по деревне, знакомству с окрестностями. Еще раз сходил в монастырь, облазил все его закоулки.

Лица местных непальцев ближе к монголоидному типу. В Катманду же преобладает индоевропейский. Женщины в этих краях отличаются пунцовыми щеками и волосами смоляного цвета. Одеваются незатейливо, ходят в обуви на босу ногу. Двери в домах нараспашку. Печь используют только для приго­товления пищи — дрова на вес золота, хотя поленья почему-то очень длин­ные — до метра. Даже с приходом зимы топят их редко — просто одеваются потеплее. Дома и двор с хлевом обязательно окружены забором, выложен­ным из дикого камня.

Чувствовал себя весь день хорошо. Уверен, что завтра 5000 возьму, а даст Бог, и Горунг одолею. Лошади все еще не восстановились, и Дордже вы­пустил их пастись в горы. Подниматься будем пешком. Вечером, чтобы об­легчить рюкзаки, вынули из них все лишнее.

С первыми лучами солнца начали восхождение по корытообразному про­ему между двух пиков, оставив монастырь слева. Дордже, учитывая мою неподготовленность, то и дело останавливался и поил чаем. Несмотря на до­вольно продолжительные передышки, голова постепенно заполнялась непри­ятной пустотой, и мощные, частые, как у отбойного молотка, удары сердца отдавались в ней, как в пустой бочке: организм жадно требовал кислорода. Появились первые снежники. Из боковых логов осторожно выглядывали язы­ки ледников. На подтаявших на солнцепёке сверкающих “башенках” громоз­дились валуны. Из-подо льда вырывались ручьи. Радостно погремев метров пятьдесят, они вновь исчезали в мешанине камней.

Восхождение длилось почти семь часов. Седловина перевала Горунг до­вольно чистая, покатая. Поднявшись на нее, я понял, что главное и самое приятное качество перевала не в том, что с него открывается обзор на 360 градусов, а то, что дороги с него ведут только вниз! Это, оказывается, так здорово, что больше никуда не надо карабкаться — ты уже наверху! По ме­ре восхождения холодало. Из Муктинатха выходили при температуре 0°С, а здесь уже минус 8°С, да еще с ветром.

Мы огляделись. Повсюду гирлянды молитвенных флажков, пирамидки из камней. Мантры, выбитые прямо на них. Много камней с мантрами лежит прямо у тропы. Снега почти нет. Только в тени местами лежит, весь бурый от многомесячной пыли. Вокруг нас, в радиусе пяти километров, торчит с десяток шеститысячников со стекающими с них языкастыми глетчерами. В тех местах, где лед разошелся в трещинах, обнажившиеся раны сверкают девственно-чистыми гранями. Справа на юго-западе, на расстоянии киломе­тров двадцати, парит над облаками главная гордость Центральных Гимала­ев — массив Аннапурны, потрясающий своей мощью.

Когда, привалившись к валуну, устроились обедать прямо на тропе, ус­лышали мерный перезвон колокольчиков. (Точнее, как оказалось, колоколов размером с детское ведерко.) Три навьюченных яка и два проводника- непальца сопровождали лиц неопознанной национальности в шерстяных шапочках и огромных солнцезащитных очках. Освобождая тропу, мы попри­ветствовали — намастэ! Непальцы в ответ сложили ладошки на груди и покло­нились.

Яки крупные, черные. Неслышно ступая мохнатыми ногами, они шли без усилия, как танки — замешкайся мы чуть-чуть, и они прошлись бы по нам.

После взбодрившего меня непальского чая вскарабкался для лучшего об­зора на небольшую скалу...

Гималаи! Безжизненный, бесстрастный, но вместе с тем потрясающе красивый мир, хаотично заставленный остроконечными пирамидами. Лед, снег, разреженный воздух, вечный холод, промороженные за миллионы лет насквозь гранитные пики. Между ними плывут облака, легкие и зыбкие, как миражи средневековых парусников. Это не Земля. Это иная планета! Никог­да я не видел такого множества ослепительно сверкающих вершин “на рассто­янии вытянутой руки”.

Похоже, что Горунг обладает колоссальной энергетикой. Несмотря на не­хватку кислорода и подъем почти на 1500 метров, я чувствовал себя сносно. Чтобы острее проникнуться значимостью момента, выпили по стопке виски. Еще более повеселевший Камал тут же разыграл меня.

—                      Йети, смотри, йети идет! — указывая на склон горы, усыпанный черны­ми валунами, с ужасом зашептал он мне в ухо.

Один валун действительно напоминал силуэт набычившегося человека. Видя, что я воспринял розыгрыш всерьез, успокоил:

—                      Не бойся, Камиль, йети худых не едят.

На спуске заметил орла, царственно восседавшего на скальном клыке. Я полагал, что на такой высоте орлы уже не живут. Ан нет — сидит красавец! Решив сфотографировать его крупным планом, стал подкрадываться. Птица недовольно косилась и, наконец, сверкнув глазом, в два взмаха сорвалась вниз и запарила кругами над пропастью.

В Муктинатх вернулся чуть живой. Под конец брел уже “на автопилоте”, мало что сознавая. Тело переполняла усталость. Но сон опять, как ни странно, был поверхностным. Всю ночь ворочался. Возбужденный мозг никак не хотел угомониться, да и организм звал вниз, туда, где в изобилии кислород...

Обратно в Джомсом вышли только в тринадцать часов. Поздно! Я никак не мог заставить себя встать. Дордже чесночным бульоном попоит, и я опять дрем­лю, слышу, как внизу бегает, заливаясь смехом, детвора, переговариваются взрослые, звенит посуда, хлопают двери. После вчерашней вечной тишины, ца­рящей среди могущественных гор, эти звуки были как бы из другой жизни.

Прощаясь с Муктинатхом, обвел долгим взором эти святые, чарующе кра­сивые места, безоблачный свод неба. С погодой, надо сказать, нам очень по­везло. За все дни ни ветра, ни снега, ни дождя! Камал считает, что лучшее время для посещения Непала — март или октябрь. Зимой холодновато, а ле­том сезон дождей, который, накладываясь на тридцатиградусную жару, дела­ет это время года непригодным для жизни европейца. Выбрав для поездки конец февраля — начало марта, я, в общем-то, не сильно промахнулся. Зато попал и на тибетский Новый год и на день рождения Шивы.

До Джомсома добрались в глубоких сумерках. На улице, не обращая вни­мания на пронизывающий ветер и пыль, играли ватаги детей. В темноте все вокруг выглядело унылым, одни подростки смеялись радостно и беззаботно. На столбах кое-где горели лампочки. Свет от них настолько тусклый, что его хватало лишь на то, чтобы осветить самих себя, а сумерки вокруг, наоборот, превратить в непроглядную тьму. Такая же слабая освещенность и в домах. Двери в большинство из них, как всегда, распахнуты. Сквозь оранжевый туман электрического света видно, точнее, угадывается, что внутри кто-то смотрит те­левизор, кто-то накрывает стол к ужину, у кого-то по полу ползают малыши.

На ночевку остановились в первом же приюте. Температура в нем такая же, как на улице, но ветра, слава Богу, не было. Что за холодостойкий народ эти непальцы?! Сидят в рубашках счастливые, довольные, а у меня даже ко­сти трясутся от озноба.

Согрелся часа через два в относительно теплой столовой после несколь­ких чашек обжигающего непальского чая. Почувствовав себя опять живым че­ловеком, вышел на балкон-террасу. Над городком висело угольное небо, куч­но простреленное тысячами звезд-дробинок. Сквозь их крохотные дырочки на землю проливался серебристый свет из космоса. Что значит высокогорье — воздух почти не поглощает света звезд, и они ночью сверкают, как кристал­лы снега под яркими лучами дневного солнца.

В восемь утра были уже в Покхаре. Камал все удивляется тому, что, на­чиная с Катманду, все наши самолеты вылетали и садились точно по рас­ писанию. В его практике это небывалый случай. Задержки на два-три часа в Гималаях обычное явление, но не предел и несколько суток. Не успели мы обсудить эту тему, как опять объявили посадку. А вон и “руины Сталингра­да” — город Катманду...

В истории Непала был период, когда страну разделили на три королевства, которыми правили три брата. У каждого была своя столица: Катманду, Патан, Бхактапур, расположенные по соседству. Королевства, соперничая, старались перещеголять друг друга в роскоши и красоте храмов и дворцов. Сейчас их боль­ше всего сохранилось в Патане. Храмы там отличаются изяществом и богатст­вом убранства. Недаром “Патан” переводится как “город прекрасного”. Нахо­дится он в пяти километрах от Катманду и уже практически слился с ним. Патан славен еще своими кузнецами, чеканщиками, мастерами по литью из бронзы.

Если Патан город буддистов, то Бхактапур (“город верующих”) — индуист­ский город. Он подальше от Катманду — до него тринадцать километров. Этот город отличается чистотой и отсутствием транспорта в центральной части. В нем множество художественных салонов, величественных храмов, мастер­ских по резьбе из дерева.

В 1372 году основатель третьей династии царей Малла завоевал сначала Патан, а затем, десять лет спустя, — Бхактапур и таким образом вновь объе­динил долину в одно государство, которое затем еще не единожды распада­лось на отдельные королевства-княжества. В 1768 году правитель королевства Горкха (западная часть Непала) Притви Нараян Шах завоевал всю долину и перенес свою столицу в город Катманду. С этого момента было положено начало правления в Непале династии Шах.

Британия, пытаясь расширить свои колониальные владения в XVII—XIX ве­ках, предпринимала неоднократные попытки включить Непал в состав своей империи, но труднодоступность королевства и мужество непальских воинов, представленных в основном гуркхами, не позволило осуществиться планам англичан. Солдаты-гуркхи, как я уже писал, настолько славятся своей отва­гой, что их нанимают в армии других стран для службы в самых элитных под­разделениях. Оплата за право найма вносит существенный вклад в бюджет королевства. Сами непальцы несказанно гордятся тем, что никогда не были, в отличие от соседей, чьей-либо колонией.

Столица встретила нас многозвучной какофонией улиц, заполненных людьми, мотоциклами, рикшами, автомобилями. В отеле получил оставлен­ный багаж и разместился в том же номере. Такое вот трогательное внимание и уважение к клиенту! После обеда выбрался на плоскую крышу. Город отсю­да виден как на ладони.

Вокруг Катманду много полей, огородов. Долина окружена лесистыми горами, на склонах которых белеют виллы местной знати. На севере просма­триваются заснеженные пики Больших Гималаев. Насладившись видом окре­стностей, расстелил одеяло и, ласкаемый солнечными лучами, “погрузился в нирвану”.

Непал все-таки особая страна. Страна с добрым сердцем и чистой ду­шой. Возможно, в этом проявляется преображающее, облагораживающее влияние на людей высочайших в мире гор — Гималаев. Здесь прямо в возду­хе витает невероятной силы очистительная энергия. В человеке, оказавшем­ся в этой атмосфере, просыпается, проявляется всё лучшее, что заложено в нем Богом. Повсюду чувствуется присутствие божественной благодати, делающей всех на этой земле равными.

Когда стоишь у подножья сказочно высоких пиков и созерцаешь их вели­чие, не думается о материальном. Все традиционные ценности современной цивилизации (карьера, деньги) отходят на второй план, и что-то в тебе из ус­нувшего, доселе подспудно таившегося, начинает пробуждаться, и через ме- сяц-два, уже дома, вдруг ощущаешь, как ты меняешься оттого, что в глубине твоей души поселилась светлая радость и умиротворение. Что ни говори, Ги­малаи — это особое, приближенное к Богам царство. Они всё и всех меняют в лучшую сторону.

Непал — это радостный, светлый праздник, дарящий чудесные воспоми­нания на всю жизнь. И он со временем не гаснет, а, наоборот, разгорается и зовет обратно. Уверен, наше новое свидание состоится, и, быть может, оно поможет мне овладеть величайшим даром — искусством жить с радостью.

 

Из очерка Камиля Зиганшина  «Непал. Год 2133»

Начало здесь

Впервые опубликовано в журнале «Наш современник»

 

 

← Вернуться к списку