Интервью со скинхедом (ч.1)

Этот материал - первая часть темы, которую мы решили раскрыть. Ведь многие считают, что "сила у того, кто сильнее". Физически.

Вторая часть - "Убедить Каина" - наше мнение о движении скинхедов в исторической плоскости.

 Беседовала Л.ПАЛИЕВСКАЯ

– Сколько тебе было лет, когда все началось?

– Наверное, 15, это было еще до поступления в университет. 14–15, где-то так. Это был где-то 2000 год, начала появляться какая-то литература переводная – дневники немецких солдат, литература «с той стороны». Начал читать. Начал интересоваться. Всегда привлекала эстетика рейха, это уже внешняя сторона: форма, железные орлы и так далее. Потом прочитал несколько интересных западных монографий про Вторую мировую войну, более-менее, так сказать, адекватных. Плюс к этому взросление, юношеский максимализм. Хотелось активных действий.
В 16 лет я прочитал небезызвестную книгу «Майн Кампф». Я о ней слышал до этого – что чуть ли не библия сатаны, книга сумасшедшего человека, больного, ненормального, которую читать нельзя и которую в идеале тут же надо уничтожить. В общем, когда я прочитал, я понял, почему это говорится, – потому что настолько адекватного, понятного и, так сказать, популярного социологического исследования мира, жизни Европы начала ХХ века просто, наверное, нет. Я читал какие-то работы Сталина, читал Фрейзера – не скажу, что много, но что-то, во всяком случае, было прочитано. И более адекватной, понятной, простой книги, чем «Майн Кампф», просто нет. А большинство людей, которые говорят об этой книге, – они, естественно, ее в глаза не видели. Я читал Маркса, но Маркс – это сухой материализм, это цифры, прибыль, убыль, надстройки, базисы и так далее. То есть само по себе оно, действительно, работает и, действительно, имеет место быть. Но о собственно духовном мире Маркс не написал ничего. Он написал исключительно о том, что надо сделать, чтобы отнять у тех и получить для других. И когда читаешь Маркса, такое ощущение, что читаешь учебник по физике, перенесенный на социум. А всеми ругаемый Гитлер пишет достаточно глубокие вещи по истории, культуре, духовности, у него можно встретить цитату из Гете и так далее – действительно, человек образованный, начитанный и, как мне казалось, очень понимающий.

– И что дальше?

 – Потом началась некоторая практика, знакомство. На тот момент получилось так, что появились некоторые знакомства, сперва с ребятами из своего района, потом еще. Это 2002–2003 годы. Я думаю, в советское время было то же самое. Мне отец рассказывал, как дрались за площадки, сейчас просто изменилось немножко, и все. Из группировок, движений – надо же где-то быть в 16 лет, быть частью какой-то силы?! Это нормальное желание человека – быть с близкими тебе по духу людьми. Будь это шахматисты, парашютисты, фашисты – кто угодно. В 16 лет – это единение по интересам. И из всех наиболее близки мне оказались фанаты, скины, с которыми я начал общаться. Потом футбол, после футбола драки – и, собственно, пошло. Научился чему-то. Я был человеком, в общем-то, честно сказать, даже домашним до этого времени. А там совершенно другой мир, другие понятия. Вся романтика: «Мы – сила», драки, сражения, убегание от милиции, выпивание водки в подъезде, песни под гитару.

– Интересно, что ты как думающий человек туда пошел. Не то что кто-то затянул.

– Я возвращался после драк и, вытирая кровь, садился читать Достоевского, готовился к университету. Сперва это были просто фанатские драки. Это была очень хорошая школа. Я был с ребятами. Проиграет команда, выиграет команда – это был только повод, возможность выхода энергии на футболе. Все равно, за кого. Главное, чтобы поорать, а потом подраться. Наверное, у любого человека в юности все кипит, хочется куда-то приложить энергию. Начиналось с чего: фанаты дерутся по обоюдному согласию. Почему бы нам ни набить друг другу морды? После этого все вместе шли пить пиво. Драки – это не вражда, никто никого не хотел убивать.

– Скажи, пожалуйста, а нельзя это объяснить тем, что в мире больше скопилось все-таки зла? Потому энергия направлена на зло?

– Я не знаю, честно говоря, что такое зло и что такое добро. По-моему, это очень условные понятия. Это же скучно. У Чака Паланика, современного западного писателя, есть замечательная книга «Бойцовский клуб», которая стала девизом современного поколения. Коротко скажу, там сюжет в том, что организуются подпольные клубы, где проводятся бои без правил. Человек создает сеть этих клубов, создает армию людей, ничем не связанных, не обремененных моралью, понятиями о добре и зле, которые, собственно, живут от боя до боя, смыслом жизни которых является замечательная фраза, почти эпиграф ко всему тому, о чем я говорю, – «К черту самосовершенствование, да здравствует саморазрушение!» Это пошло еще, наверное, от социалистов, от Альбера Камю и иже с ним: мир – хаос, смысла нет, Бога не существует. Саморазрушение и разрушение всего, что вокруг тебя. Как протест против европейской культуры, культуры созидания, христианской культуры созидания, всей европейской культуры, начиная от античной. Протест группы сильных личностей. От Ницше все идет: разрушение культуры. Разрушение аполлонического под флагом дионисийского. «Падающего подтолкни…» и так далее.

– Я слышала, что ты стал чуть ли не во главе скинхедов?

– Во-первых, скинхеды – это не централизованная организация, у которой есть глава. Это и плюс, и минус. Движение невозможно уничтожить, но оно никогда и ничего серьезного не добьется, зависло в некоем переходном состоянии. Это люди, объединяющиеся по дворам, по кварталам в разных городах. У них есть какие-то общие принципы, традиции, музыка, определенные ритуалы, известные, передающиеся особенно с появлением Интернета. Но это не централизовано. С Запада пошло само название и некие традиционные вещи, как, допустим, стиль одежды, какие-то ритуалы.
Идеология довольно мощно базируется на национал-социализме, классическом фашизме. Но очень различается. Кто-то – фанат немецкой системы – из тех, кто вообще думает, заморачивается этим. Кто-то симпатизирует больше древнерусским традициям, русскому язычеству. Есть такие товарищи, которые проповедуют национализм, а ля общество «Память». И так далее. На самом деле это все слишком аморфно. Но при этом – в этой слабости и сила. Сила в том, что это невозможно уничтожить. Кого бы ни взяли, кого бы ни посадили – оно не исчезнет и никуда не денется. Потому что на место одного тут же придет другой.
Идеология мощная. Культ сильной личности – Ницше, культ силы, отрицание свободных связей. В противовес хиппи, принципу «фрилав» – свободной любви: все могут спать со всеми, никто ни на кого не обижается и так далее. Хотя кто-то соблюдает, кто-то – нет. Крайне отрицательное отношение к наркотикам, любым. Хотя, конечно, напиваются почти все. По крайней мере, принцип такой: когда дело – мы не пьем, мы пьем, когда свободны.

– Но бить, будучи трезвым, наверное, невозможно?

– Как раз наоборот, могут бить только трезвые. Пьяный ты никому морду не набьешь. Только трезвый. Все мордобои – только на трезвую голову! Потом – пожалуйста. Отрицательное отношение к милиции. Отрицательное отношение к правоохранительным органам. Принцип: кому не надо, не говори. Человек, который меня очень многому научил, говорил: когда ты общаешься с посторонними людьми, они не должны понять, что у тебя в голове и на душе. Только с теми, кому доверяешь, можешь поделиться. Принцип, условно говоря, сдержанности. – Я не скажу – общий аскетизм, но, в принципе, мужская сдержанность. Способность и умение выживать в любой ситуации – от леса до улицы, способность прожить на улице неделю без денег, без дома и с малым количеством одежды. Это центр, он разделяем почти всеми, а дальше уже…

– Как ты относишься к Церкви?

– Скажем так: я понял, что шпана уличная гораздо честнее, лучше, чем большинство людей, встреченных мною в церкви. Причем я не против Церкви, я не атеист. Но у нас люди проще, честнее. Они жестокие, безусловно. Жестокость там колоссальная. Бить ногами лежачего – это норма, потому что лежачего надо добивать, чтобы он не встал и не позвонил в милицию.

– Ты кого-нибудь убивал?

– Вы знаете, такие вопросы… Ну как я могу сказать, убивал я или не убивал? Я человека бью, я же не знаю, умер он или нет. Я что же, буду потом вызывать ему «скорую»? Я убегаю, пока не приехала милиция.
Мне отец говорил: «Это же безнравственно, когда несколько человек бьют одного или двух, это безнравственно», – а я ему ответил так: «Я такой нравственности не признаю. Мы на войне, там другие законы».

– А война за что? Война имеет цель или причину.

– За наши принципы, за выживание. Есть я со своими идеями, принципами. Есть окружающий мир. То, что происходит в окружающем мире, объяснять не надо, это все видят – что происходит в стране, что происходит с мозгами, с людьми, с молодежью и так далее. Соответственно, моя задача – по возможности делать что-то, чтобы этот мир изменить. Так, как я могу. Я сейчас не могу, допустим, стать президентом страны и издать указ, изменяющий закон. Я делаю то, что я могу. Во многом это доказательство себе, что мы что-то из себя представляем, что мы можем не только сидеть на кухне и говорить…
Пусть нас немного, но мы знаем, что мы сильные, что мы можем, что мы не сдаемся, что мы в случае чего можем стать солдатами. Это очень хорошая психологическая подготовка.

– Ты ведь все это делал, когда учился в университете?

– Да, параллельно, учась в университете. Как человек, испорченный высшим образованием, я писал какие-то статейки, писал в Интернете какие-то работы, сочинял всякие листовки. Группа, в которой я состоял, она более-менее организованная… Всего порядка 50-ти человек. Опять же: кто-то постоянно, кто-то не постоянно.
Я сейчас почти не участвую, мало участвую, потому что я знаю, что я это умею, у меня не возникнет слабости, жалости, страха и так далее. Я считаю для себя, что школу улицы я прошел на каком-то этапе. Я научился драться. От этого я получил все, что мог. Получил психологическую подготовку, закалку. Получил теоретические знания. Получил массу знакомств с правоохранительными органами. То есть когда я попадаю в милицию, я могу позвонить по телефону, и меня вытащат из этого отделения. Вот на таком уровне. Я получил друзей, компанию, и периодически с ними встречаюсь. Но стоит кому-то позвонить, кому надо, – и я тут же встану по стойке и пойду с ним хоть в огонь, хоть в воду, хоть куда угодно.

– Искренне? Дело не в том, что ты обязан?

– Абсолютно искренне. Я никому ни в чем не обязан. Это мои друзья, я с ними прошел столько… И то же самое, если начнется какая-то заварушка, если я выйду с автоматом на улицу, мой бунт продлится полчаса, если выйдут девять человек, он может продлиться два часа, если выйдет пять тысяч человек… Так что если что-то будет (а я думаю, что-то рано или поздно будет: есть некий предел системы), то да, я буду готов.
Как сказал мне замечательно в свое время наш командир, что мы должны решить вопрос, имеем ли мы право. Когда ты идешь на улицу, этот вопрос ты должен для себя решить. Тебе не нужно ничье право, право ты даешь себе сам. И только ты, и никто больше.

– А как это все происходит? Вот вы наметили: в пятницу мы выходим на улицу? Расскажи, пожалуйста, как это происходит? Сам процесс.

– Обычно, на самом деле, это налеты на какие-то тусовки. Разговаривает обычно шпана: «А че?», «Сигарету дай», «А че ты здесь?», «А из какого ты района?», «А че ты смотришь?», «Я тебе сейчас врежу», – это чисто шпана. Зачем говорить что-то? Лишние слова. Обычно сзади ломом.

– О-о-о-х! По голове? То есть вы обычно ходите с ломом?

– У кого что: кастет, арматура, чаще всего из-под ног – камень, бутылка, «розочка».

– Но ты как человек мыслящий скажи, пожалуйста, не вы ли приближаете разлом, развал общества?

– Мы ждем развала и стремимся к этому. Если общество не растрясти, оно не изменится, оно так и будет загнивать. Любое общество либо загнивает медленно, как загнивала римская цивилизация, – это путь загнивания, интервенции внешнего противника, либо взлет изнутри, очищающий. С кровью, с уничтожением, но, тем не менее, на базе этого создается новое: хорошее или плохое – это будет дальше видно. Создается что-то новое.

– Ну, тогда вы выше Бога?

– Мы с Ним не говорили на эту тему.

– Но ты же берешь на себя смелость решать судьбу человека!

– А почему нет? Лучше я решу его судьбу, чем он мою.

– Так звериный же закон!

– Звериный, конечно.

– Все-таки наши предки Родину защитили. А зачем? Пили бы еще 60 лет назад баварское пиво, так?

– Нет, конечно, это абсолютный бред, об этом даже говорить не стоит. Мы бы не пили баварское пиво, а работали в каменоломнях где-нибудь за Уралом на «Великий Рейх». Естественно, при нападении любого врага священный долг каждого человека – идти и защищать Родину.
А цель все-таки созидательная. Разрушить надо, но цель должна быть дальше созидательная. Некое вождистское авторитарное государство с главенствующей ролью государства и военной силой в нем. И направленное на социальную сферу. По модели, допустим, Италии 30-х годов. Условно говоря, не капиталистическая система…

– Какие у тебя планы на будущее? В аспирантуру будешь поступать?

– Я не пойду в аспирантуру. Неплохо было получить образование, но я не хочу по жизни заниматься филологией. То есть я хочу этим заниматься, но я не хочу делать это основным смыслом своей жизни. Я хочу этим заниматься, это прекрасная гимнастика для ума, но не более того. А заниматься буду, чем и сейчас занимаюсь – планеризм, парашютизм. Я могу этим заниматься вполне профессионально. Почему же нет? Обучение, испытания, создание новых систем. Это дает средства к существованию гораздо большие, чем получает средний деятель науки. Если не получится, я буду работать на той работе, которая будет приносить мне деньги, и в свободное время заниматься полетами. То, что я сейчас, например, делаю.